Долгая дорога домой [1983, худож. Э. П. Соловьева] - Анна Сергеевна Аксёнова
Интересно, сможет ли Никита Михайлович заниматься хозяйством, как это делал отчим? Вот уж кто без дела не сидел: то дом обихаживает, то забор подправляет, то он в сарае, то он на огороде. За таким как за каменной стеной жить можно. Мать на что была хорошая хозяйка, да еще и Марфуша ей помогала, а все-таки без отчима все постепенно захирело: кусты смородины, крыжовника покрылись какой-то паутиной, цветы — флоксы и пионы, которыми приторговывал отчим, — выродились, даже две сливы почему-то засохли. Так и стояли с корявыми голыми сучьями.
Впрочем, если Никита Михайлович и не способен заниматься всем этим — не беда. У него неплохая зарплата, и в маленьком городе (а Ирена твердо решила, что в Москву она не вернется) на его зарплату можно неплохо прожить. Конечно, когда кончится война и цены на товары опять станут нормальными — не то что сейчас.
Мужчина в доме нужен обязательно, это, конечно, главное, но Ирене хотелось выйти за Никиту Михайловича еще и потому, чтобы Виктор узнал, что она без него не только не пропала, не зачахла, а живет неплохо, нашла себе мужа гораздо интереснее его. Да, Виктор был далеко не красавец. Как все ахали, когда узнали, что она, Ирена, вышла замуж за такого крокодила! Так про Виктора и говорили — крокодил.
Если бы не мать, Ирена, конечно, ни за что бы не вышла замуж за него. Она собиралась за Бориса. Борис нравился, очень нравился Ирене, ей были приятны его нечаянные прикосновения, приятно, что все женщины смотрят на него, а он только на нее — глаз не сводит.
Они тогда жили в Вышнем Волочке. Уже была намечена свадьба, когда вдруг объявился в ее жизни Виктор. Борис уехал подзаработать на свадьбу, писал, что достал несколько килограммов сахара, и намекал, что нашел человека, через которого можно купить обручальные кольца. Это было условие Ирены — кольца. В то время их не продавали, а прежние владельцы ювелирных лавок затаились и припрятали золото, попробуй узнай, у кого оно есть, у кого нет.
Мать доказала ей тогда, что это счастье, что Виктор просит у нее руки: Борис всего-навсего студент, учиться ему долго, да еще неизвестно, что из него получится, а у Виктора положение дай бог! Как сыр в масле будет кататься всю жизнь. Да еще на руках красавицу жену носить будет, наряжать, ноги целовать, не то что Борис, который и сам хорош собой, такого карауль, как бы кто не отбил. Ни покоя, ни радости.
Под нажимом матери она тогда написала письмо Борису и сразу же пошла регистрироваться с Виктором, пока не передумала и пока не примчался Борис. Борис не примчался. Потом уже его друг рассказал ей, что он плакал, получив ее письмо, даже запил. И Ирена, услыхав это, порадовалась, что не вышла за него, потому что раз он, вместо того чтобы помчаться к ней, уговаривать, умолять, запил, значит слабый человек. Кто его знает, вдруг пьяницей будет. Очень надо!
Он так и не женился, писала ей ее старая подруга, а пить и правда попивал, хотя и работал каким-то начальником. Небольшим, конечно.
Да, он любил ее. Виктор тоже любил. А мать ей всегда внушала: главное — чтобы тебя любили, тогда всего можно достичь. Может, все-таки она вела себя неправильно с Виктором? Может, надо было поддерживать в нем хоть какую-то уверенность, что она его тоже любит? Ей тогда казалось, что хватит с него того, что она разрешает ему любить себя. Наверное, это была ошибка. Конечно, ошибка.
Вдруг вспомнила, как однажды к Виктору заехал его дядя из Томска. Дядя рассказал, что женился. До этого он долго вдовел. Почему-то ему казалось, что новая жена не любит его, вышла замуж, лишь бы устроиться. Дядя был профессором. Незаметный такой, маленького роста, щуплый… Виктор хоть и крокодил, но рост у него, фигура… А с годами он вроде даже похорошел.
Ирена тогда сказала дяде: «Когда вы садитесь в поезд, вас очень интересует, почему проводница вас хорошо обслуживает — за ваши красивые глаза или рассчитывает на хорошие чаевые? Вам хорошо с женой, удобно? Чего вы еще от нее хотите?» Виктор тогда внимательно посмотрел на нее: «А ты у меня умная». Дядька задумался: «А что ж, в этом есть какой-то резон».
…Последний раз она взглянула в зеркало и осталась довольна собой. Платье облегало ее мягкими складками, мягко же падали на плечи и слегка подвитые волосы. Глаза потемнели, как всегда темнели у нее от волнения. Она достала из комода заветную коробочку с духами и, смочив кончик пальца, потрогала себя за ушами, чуть-чуть. Все-таки не какое-то торжество, простое чаепитие. Нельзя, чтоб слишком пахло. Это так, на всякий случай, если он осмелится обнять ее. Только тогда он почует этот терпкий, дурманящий голову запах. Едва слышный. Чтобы слышать его сильнее, надо прижаться ближе, плотнее, впитать ее всю в себя…
Ирена потрогала щеки — они пылали. Впрочем, ничего, это идет ей.
Никита Михайлович был очень растерян. Конечно, за время войны он отвык от уюта, от женского общества — не на работе, а вот так, в домашней обстановке — и не сразу нашел, что говорить и как вести себя.
Его смущение сковывало Ирену, и она тоже не сразу вошла в роль гостеприимной хозяйки.
Ей очень не хотелось, чтобы он догадался о ее планах, связанных с ним, поэтому она вначале постаралась держаться проще, почти по-товарищески. Болтала о каких-то пустяках, о том, что скоро откроется коммерческий магазин в городе. Это будет безумно дорогой магазин, но зато, говорят, полный всяких товаров. Рассказывала о работе, о начальнике.
Постепенно скованность Никиты
