Характеры (Рассказы) - Василий Макарович Шукшин
— Понимаете, — начал Сашка, — стоит… и начинает — ни с того ни с сего… За что?
— Вы спокойнее, спокойнее, — посоветовала завотделом.
— Я вчера весь день был на работе… Я даже в магазине-то не был! А она мне начинает: я, мол чего-то такое натворил у вас в магазине. Я и в магазине-то не был!
— Кто говорит?
— В рыбном отделе стоит.
— Ну, и что она?
— Ну, говорит, что я, мол, что-то такое вчера натворил в магазине. Я вчера и в магазине-то не был.
— Так что же вы волнуетесь-то, если не вы натворили? Не вы и не вы — и все.
— Она же хамить начала! Она же обзывается стоит!..
— Как обзывается?
— Исусик, говорит.
Завотделом засмеялась. У Сашки опять затряслись губы.
— Ну, пойдемте, пойдемте… что там такое — выясним.
И завотделом, а за ней Сашка — появились в рыбном отделе.
— Роза, что тут такое? — негромко спросила завотделом.
Роза тоже негромко — так говорят врачи между собой при больном — о больном же, еще на суде так говорят и в милиции — вроде между собой, но нисколько не смущаются, если тот, о ком говорят, слышит, — Роза тоже негромко пояснила:
— Напился вчера, наскандалил, а сегодня я напомнила — сделал вид, что забыл. Да еще возмущенный вид сделал.
Сашку опять затрясло. Он, как этот… и трясся все утро, и трясся. Нервное желе, елки зеленые! А затрясло его опять потому, что завотделом слушала Розу и слегка — понимающе — кивала головой. И Роза тоже говорила не зло, а как говорят про дела известные, понятные, случающиеся чуть не каждый день. И они вдвоем понимали, хоть они сейчас даже и не смотрели на Сашку, что Сашке, как всякому на его месте, ничего другого и не остается, кроме как «делать возмущенный вид».
Сашку затрясло, но он собрал все силы и хотел быть спокойным.
— А при чем здесь этот ваш говорок-то? — спросил он.
Завотделом и Роза даже не посмотрели на него. Разговаривали.
— А что сделал-то?
— Ну, выпил — не хватило. Пришел еще. А время вышло. Он — требовать…
— Звонили?
— Любка пошла звонить, а он, хоть и пьяный, а сообразил — ушел. Обзывал нас тут всяко…
— Слушайте! — вмешался опять в их разговор Сашка. — Да не был я вчера в магазине! Не был! Вы понимаете?
Роза и завотделом посмотрели на него.
— Не был я вчера в магазине, вы можете это понять?! Я же вам русским языком говорю: я вчера в этом магазине не был!
Роза с завотделом смотрели на него, молчали.
— А вы начинаете тут!.. Да еще этот разговорчик — стоят, вроде им все понятно. А я и в магазине-то не был!
Между тем сзади образовалась уже очередь. И стали раздаваться голоса:
— Да хватит там: был, не был!
— Отпускайте!
— Но как же так? — повернулся Сашка к очереди. — Я вчера и в магазине-то не был, а они мне какой-то скандал приписывают! Вы-то что?!
Тут выступил один пожилой, в плаще.
— Хватит! Не был он в магазине?! Вас тут каждый вечер — не пробьешься. Соображают стоят. Раз говорят, значит, был.
— Что вы, они вечерами никуда не ходют! — заговорили в очереди.
— Они газеты читают.
— Стоит — возмущается! Это на вас надо возмущаться. На вас надо возмущаться-то.
— Да вы что? — попытался было еще сказать Сашка, но понял, что — бесполезно. Глупо. Эту стенку из людей ему не пройти.
— Работайте, — сказали Розе из очереди. — Работайте спокойно, не обращайте внимания на всяких тут…
Сашка пошел к выходу. Покупатель в плаще послал ему в спину последнее:
— Водка начинает продаваться в десять часов! Рано пришел.
Сашка вышел на улицу, остановился, закурил.
— Какие дяди похие, — сказала Маша.
— Да, дяди… тети… — пробормотал Сашка. — Мгм… — Он думал, что бы сделать? Как поступить? Оставлять все в таком положении он не хотел. Не мог просто. Его опять трясло. Прямо трясун какой-то!
Он решил дождаться этого, в плаще. Поговорить. Как же так? С какой стати он выскочил таким подхалимом? Что за манера? Что за странное желание угодить — продавцу, чиновнику, хамоватому бюрократу?! Угодить, во что бы то ни стало! Ведь мы сами расплодили хамов, сами! Никто же нам их не завез, не забросил на парашютах. Сами! Давайте разберемся, в конце концов. Пора же им и укорот делать. Они же уже меры не знают…
Так, примерно, думал Сашка. И тут вышел этот, в плаще.
— Слушайте, — двинулся к нему Сашка, — хочу поговорить с вами…
Плащ остановился, недобро уставился на Сашку:
— О чем нам говорить?
— Почему вы выскочили заступаться за продавцов? Я, правда, не был вчера в магазине…
— Иди проспись сперва! Понял? Он будет еще останавливать… «Поговорить». Я те поговорю! Поговоришь у меня — в другом месте!
— Ты что, взбесился?
— Это ты у меня взбесишься! Счас ты у меня взбесишься, счас… Я те поговорю, подворотня чертова!
Плащ прошуршал опять в магазин — к телефону, как понял Сашка.
Заговор какой-то! Сашка даже слегка успокоился. И решил не ждать милиции. Ну ее… Был бы один, может, и дождался бы — интересно даже: чем бы все это кончилось?
Они пошли с Машей домой. Дорогой Сашка все изумлялся про себя, все не мог никак понять: что такое творится с людьми?
Девочка опять залопотала на своем смешном языке. Сашку вдруг изумило то, что она, крохотуля, почему-то смолкала, когда он объяснялся с дядями и тетями, а начинала говорить после того, и говорила, что дядя и тети — «похие», потому что нехорошо говорят с папой. Сашка взял девочку на руки, прижал к груди. Чего-то вдруг аж слеза навернулась.
— Кроха ты моя… Неужели ты все понимаешь?
Дома Сашка хотел было рассказать жене Вере, как его в магазине… Но тут же и расхотелось.
— А что, что случилось-то?
— Да ладно, ну их. Нахамили, и все. Что — редкость диковинная?
Но зато он задумался о том человеке, в плаще. Ведь — мужик, долго жил… И что осталось от мужика: трусливый подхалим, сразу бежать к телефону — милицию звать. Как же он жил? Что делал в жизни? Может, он даже и не догадывается, что угодничать — никогда, нигде, никак — нехорошо, что сразу — надо и не надо — бежать жаловаться в милицию — тоже нехорошо, скверно. Но как же уж так надо прожить, чтобы не догадываться о таких вещах? А, правда, как он жил? Что делал?