Александр Бек - На другой день
— Должно быть, в тебе есть что-то особенное.
— Того, это лесть? Не надо. Не люблю.
Оса близко носится над Кобой. Явственно видны черные и желтые полосы брюшка. Коба последил за ней.
— Ну, летай, летай. Полетаешь, устанешь и сядешь. И тогда я тебя убью.
Более не обратная внимания на крылатое, вооруженное жалом существо, повторяющее и повторяющее свои круги, он спокойно раскрыл книжку, взял находившийся в ней карандаш, стал перебрасывать страницы.
— Зайди в среду в девять утра в Наркомат национальностей. К этому дню утвердим тебя постановлением Оргбюро. В наркомате подготовим кой-какие материалы… Да, еще вот что: если тебе скажут, что меня нет, все равно иди ко мне. Они не знают, что я на месте.
— Странный у тебя порядок.
— Хожу через черный ход прямо к себе.
Оса меж тем опустилась на слегка скошенный лоб Кобы, поползла к краю волос и замерла. Сталин словно бы с полной невозмутимостью что-то черкнул в своей книжке. И вдруг поистине молниеносным движением его рука взметнулась и… Расплющенная умертвленная оса свалилась на шинель.
— Лихо! Не ужалила тебя?
— Обошлось.
Щелчком Сталин стряхивает на землю недвижное маленькое туловище да еще втаптывает подошвой.
— Не только убей, но раздави!
Он поднимает упавший карандаш, умещает в книжку, сует за голенище.
— Коба, все-таки объясни. Почему ты завел этакое: в наркомат с черного хода?
— Меньше будут видеть, больше будут бояться.
Опять не разгадаешь, то ли Сталин шутит, то ли говорит всерьез.
Натянув шапку, он встает. Живо вскакивает и Того.
— Меня не провожай! — повелительно роняет Коба.
И ничего к этому не добавляет. Чудится, будто, как и в минувшие годы, его овевает некая таинственность. Крепким рукопожатием распрощавшись с Кауровым, невысокий человек в шинели и шапке не быстро и не медлительно шагает вдоль вековой зубчатой стены в направлении Красной площади, теряясь среди прохожих, не оглядывающихся на него.
1967–1970
Примечания
1
В рассуждении Каурова неточность: в число кандидатов входил и третий — Калинин. (Прим. ред.)
