Виталий Закруткин - Плавучая станица
Люди вышли из сарая.
— Ох ты, господи, благодать какая! — жмурясь, сказала Куприяновна.
За ней, с туфлями в руках, выскочила Груня. Приподняв юбку и разбрызгивая босыми ногами воду, она побежала по лужам. Следом пошел в своих хлюпающих тапочках Егор Иванович. Недолго думая, Зубов стащил сапоги, подвернул брюки и зашагал по дороге, догоняя Груню.
Они шли, весело переговариваясь, жадно вдыхая пряный запах трав, и вся земля вокруг них, омытая ливнем, молодая, зеленая, мерцала мириадами золотых капель.
У самой станицы их встретил Архип Иванович.
— На ловца и зверь бежит! — закричал он Зубову. — Завтра у нас в рыбколхозе состоится открытое партийное собрание. Вы, Василь Кириллыч, расскажете, коммунистам и о рыбохозяйственных мероприятиях, артели.
Добродушно усмехаясь, он добавил:
— Вот тут в самый раз будет и о рыбозаводе вопрос поставить.
— Хорошо, — сказал Зубов, — я попробую…
Подготовиться к докладу у Василия не было времени, а отказаться было стыдно, да и не хотелось. Зная, что на собрании будут присутствовать Щетинин и секретарь райкома, Василий очень волновался. Ему казалось, что многие, в том числе и Мосолов, будут выступать против строительства завода и этим могут сорвать все планы молодежи.
Однако ни один человек не выступил против. Доклад Зубова длился почти два часа, и все слушали с напряженным вниманием.
Василий начал с того, о чем ему уже приходилось однажды говорить на собрании. Он рассказал рыбакам, как в старое время возникла вредная для человечества теория о неистощимости рыбных запасов, как за последнее столетие низко упало речное, а потом и морское рыболовство в странах Европы и Америки.
— Истощаются ли мировые рыбные запасы? — задал он вопрос и сам себе ответил: — Да, истощаются. Один английский ученый недавно подсчитал вес пойманной в Англии рыбы на единицу снасти и пришел в ужас: еще недавно на одну снасть приходилось сто пятьдесят килограммов выловленной рыбы, а сейчас — не больше семнадцати килограммов. В девять раз меньше! Это за пару десятков лет!
Некоторые буржуазные ученые, — продолжал Василий, — считают, что население земного шара увеличивается гораздо быстрее, чем средства человеческого существования, и потому, дескать, запасы питания на земле иссякают. Это неправда. Истощение происходит не потому, что людей стало слишком много, а потому, что капитализм уродует, ранит и опустошает землю. Конкурируя одна с другой, буржуазные страны превратили рыболовство в разнузданный грабеж: они ловят рыбу днем и ночью, во все времена года, ловят чем попало — оттертралами, крючной снастью, дрифтерными сетями, кошельковым неводом; они бесконтрольно истребляют маломерную молодь, свирепствуют в морях и реках, подобно пиратам, и, как черный смерч, уничтожают в водах все живое…
Василий провел рукой по волосам, отпил из пододвинутого кем-то стакана и заговорил тише:
— Наш советский народ хозяйничает по-иному! И если мы, пока еще находясь в капиталистическом окружении, не можем изменить режим рыболовства на морях, где проходит граница, то свои внутренние водоемы мы обязаны рассматривать как часть социалистического народного хозяйства. Тут у нас нет никаких помех для того, чтобы наши рыбные запасы росли из года в год и шли на пользу народу. Для этого надо, чтобы каждый колхоз научился хозяйничать по-новому. Мы сами будем помогать природе, начнем выращивать рыбу, оберегать ее выгул, мы усилим кормовую базу для рыб, создадим новые ценные породы…
Доложив о проекте строительства рыбозавода, Василий закончил коротко:
— Я думаю, что мы все готовы начать закладку фундамента хоть в ближайшие дни, так, чтобы к осени помещение рыбозавода было построено, а с будущей весны началась бы плановая работа.
Выступившие на собрании Антропов, Груня, Степан, Тося и целая группа молодых рыбаков заявили о том, что они полностью присоединяются к предложению Зубова и готовы немедленно начать работу.
С таким же заявлением выступил и Кузьма Федорович Мосолов. Он объявил, что у колхоза есть свободные средства и что общее собрание членов артели, безусловно, одобрит проект.
Пимен Талалаев по привычке сидел сзади, молчал, а в конце собрания взял слово и заговорил, мрачно глядя себе под ноги:
— Оно, конечно, правильно. Хозяйновать на реке надо умеючи. Только, к слову сказать, как с заработком рыбацким получится? Завод будем после работы на тонях строить, сверхурочно, а кто ж детишков наших накормит? Кто нам платить за эту ударную работу будет? Нехай уж там ученые орудуют, новые тропки в разных науках прокладывают…
Последним выступал секретарь райкома Назаров. Он не пошел на сцену, а говорил стоя внизу, среди рыбаков, и говорил тихо, не так, как обычно говорят на больших собраниях.
— Дела у нас на реке неважные, — сказал он, — и добыча рыбы в колхозе падает. Так? А кто виноват? Все виноваты, и прежде всего мы, районные руководители. Мы привыкли считать рыбу второстепенным делом и занимаемся главным образом хлебом…
Он обвел сидевших в зале людей напряженным, острым взглядом:
— Я работаю в районе не очень давно, но вина лежит и на мне. Мы еще не взялись за рыбное хозяйство, а за него давно пора взяться. У вас тут годами хозяйничали жулики вроде Лихачева, который пригрел около себя целую свору и грабил реку, как хотел. Зло, конечно, не только в Лихачеве. Его уж тут нет. Зло сейчас в другом — в нашем непонимании тех задач, которые стоят перед рыбным хозяйством, в неумении предвидеть то, что несет реке завтрашний день. Есть зло и в лихачевских ядовитых корешках. Кое-где они остались. Нам надо выдернуть эти корешки до конца и взяться за работу по-большевистски.
Тихон Филиппович посмотрел на Пимена и усмехнулся:
— Тут кое-кто о заработках говорил, предлагал ученым заниматься науками и сам собирался в сторонку стать. А ведь новые пути в науке прокладывают иногда не общеизвестные ученые, а простые люди, практики, новаторы дела. Это надо помнить. Завод мы построим и хозяйничать на реке будем по-новому, чтобы обеспечить высокую добычу рыбы так же, как мы обеспечиваем урожай. И тут нас не собьет с дороги никто…
В этот вечер голубовскими коммунистами было принято единогласное решение о скоростном строительстве колхозного рыбоводного завода.
4Пимен Гаврилович Талалаев затаил злобу против Зубова с того дня, как был конфискован суточный улов второй бригады. И хотя Талалаев не решался открыто выступать против инспектора, он исподволь гнул свою линию и старался вооружить рыбаков против Василия.
— Ледащий человечек, — презрительно говорил он о Зубове, — такому инспектору грош цена в базарный день. Рыбы он не знает и знать не хочет, рыбаков не уважает и на рыбколхоз как барин смотрит: они там, дескать, ковыряются, а мое дело — сторона.
Если кто-нибудь из рыбаков пытался возражать Талалаеву, Пимен Гаврилович смотрел на него сердито и говорил, махнув рукой:
— Чего ты понимаешь? Видать, еще не раскусил этого Зубова, а я вижу инспектора со всеми его потрохами. Никудышный человек. Не такого нам сюда надо.
Он угрюмо умолкал и заканчивал многозначительно:
— С таким инспектором колхоз наш на мель сядет, потому что Зубов — настоящий бюрократ. Он и для государства пользы не соблюдает и нашим бригадам никакого ходу не дает…
Василий часто приходил во вторую бригаду, много раз говорил по душам с рыбаками, видел, что молодые ловцы относятся к нему сочувственно, но со стороны бригадира встречал только молчание или язвительные насмешки.
После истории с конфискацией улова вторая бригада оказалась на последнем месте. Это ударило по заработку ловцов, и Талалаев решил воспользоваться их настроением, чтобы восстановить рыбаков против Зубова.
— Мы с этим бюрократом завсегда будем в хвосте, — сказал он рыбакам, — он с нас не слезет и зачнет теперь проверять каждое притонение. Так что вы даже и не надейтесь на премию, потому что товарищ инспектор поперек вашей премии стал…
Рыбаки мрачно слушали своего бригадира, не возражали ему, но и не высказывали никакого одобрения. Поэтому Пимен Гаврилович боялся продолжать разговор. Он отводил душу только в беседах с братом, старым паромщиком Авдеем.
Однажды паромщик, слушая брата, решил помочь ему избавиться от ненавистного инспектора.
— Тебе, Пиша, надо разоблачить Зубова, — подумав, сказал Авдей Гаврилович.
— Легко сказать! — отмахнулся Пимен. — Каким чертом ты под него подкопаешься?
Они сидели при свете лампы за кухонным столом; в комнате, кроме них, никого не было, и братья могли беседовать, не опасаясь, что их кто-то подслушает. Поглаживая жесткой ладонью обтертую до блеска доску стола, Авдей Гаврилович щурил подслеповатые глаза и говорил Пимену:
— Чего-то ты сдаешь, Пишка. Стареешь, должно быть, и силу свою теряешь. А силу тебе терять нельзя. Ты человек незамаранный, Пиша, чистый человек. Чего ж тебе, спрашивается, бояться? Ты, брат, могешь свалить не такого, как Зубов, ежели он тебе поперек горла стал.
