Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова
«Как чувствуешь себя?» — спросил меня командир, когда я пришел в штаб.
«Помаленьку», — уклонился я, ожидая, что же будет дальше.
«Обижаешься, что я тебя с Никифоровым не отпустил? Ладно, ладно, знаю, что обижаешься. А не отпустил я тебя потому, что сам пойдешь за старшего. Набирай группу».
Ну, такого я не ожидал — даже руки похолодели. Командир взял карандаш и склонился над картой: «Нужно взорвать бронепоезд в районе станции Крынки. Разведка доложила, что он будет идти из Витебска на Смоленск 4 сентября. Ну как, по силам?»
«Не знаю. Постараемся», — сказал я.
«Это что за ответ?»
«Слушаюсь, товарищ командир!»
В состав диверсионной группы кроме меня входили: Солдатов, Степанов и Чепуркина.
В первую ночь мы подошли к колхозу имени Чапаева, это километрах в пяти от железной дороги. День пришлось просидеть в лесу, чтобы предварительно все разведать. Решили заминировать полотно с вечера, когда меньше охраны. Когда начало смеркаться, подползли к насыпи. Быстренько заложили мину, протянув шнур метров на сто в кустарник, залегли, стали ждать. Это, кажется, самое страшное — ждать. А время тянется! Помню, все стихи в уме перечитал, что в школе учил. Букварь вспомнил: «Маша мыла раму». Вдруг — бронепоезд. Хотелось тут же дернуть за шнур и бежать — бежать отсюда без оглядки. И нужно было огромное усилие воли, чтобы раньше времени не дернуть шнур. При отходе был ранен в ногу Сашка Солдатов. Мы с Колей подхватили его под руки и побежали дальше. А через два дня я докладывал командиру, что задание выполнено.
В. другой раз, когда мы спустили эшелон и возвращались в отряд, не удержались и, несмотря на строжайший приказ не своевольничать, взорвали мост на шоссейной дороге. Тогда же уничтожили пять километров телефонной связи. Явились в отряд героями, а командир на нас: «Мальчишки! Сопляки! Если будете так рисковать, не пущу больше на железку!»
А в это время по округе разнеслась весть: немцы отбирают у наших людей хлеб. Это был как раз август — самая страда. «Не дадим увозить немцам наш русский хлеб!» Тут же организовали несколько подрывных групп, и они отправились во все стороны края минировать шоссейные и проселочные дороги. Полетели в воздух немецкие машины, повозки с награбленным зерном. Помню такой случай. Командир приказал Саше Никифорову подобрать группу для минирования дороги Витебск — Смоленск. В группу входили: Федоров, Пахоменков, Андреев, Катя Кондратьева, Тимка Горбачев, Рудов и я. Мы шли быстро по уже знакомой нам дороге, где недавно взорвали автобус с немцами и два грузовика. Со стороны Витебска двигалась по ней целая вражеская колонна. Мы схоронились в кустах, ждем. Чуть скрылась с глаз последняя машина, мы кинулись на шоссе, чтобы поставить мины. Катя Кондратьева что-то замешкалась. Федоров подошел к ней помочь. Вдруг взрыв. Подорвались Кондратьева и Федоров. На своей же собственной мине. Вот несчастье! А медлить нельзя — на дороге уже показались машины. Труп Федорова подобрали и скрылись в лесу, а Катин — не успели. Отошли метров триста, раздались взрывы, один за другим, — рвались немецкие машины.
В отряде сразу же доложили о случившемся. Командир приказал Никифорову взять взвод партизан и вернуться за трупом Кати Кондратьевой. У нас был такой закон: раненых и убитых партизан не бросать. Немцы тоже знали, что мы придем за трупом своего товарища, и устроили на том месте засаду. Никифоров несколько раз пытался пробиться сквозь засаду, но немцы каждый раз встречали его огнем пулеметов. Так взводу пришлось вернуться в отряд ни с чем. И только самому командиру удалось обмануть немцев и прямо из-под носа у них все-таки унести труп Кондратьевой. Хоронили, как полагается, по-партизански.
Немцы стали буквально охотиться за кочубеевцами.
— А почему кочубеевцы?
РАССКАЗЫВАЕТ КОМАНДИР ОТРЯДА «ПОБЕДА» КОЧУБЕЙ
— Да шут их знает, ребят, — смеется Кирилл Иванович, — прозвали меня Кочубеем. Романтика. Книг начитались. Кочубей и Кочубей. Я и не знал вначале, что они меня так зовут. Помню, остановились мы в деревне Куряки. Сижу я в хате, прибегает связной.
«Товарищ командир, к тебе дед».
Вышел я к нему:
«Слушаю вас, дедушка».
А ему лет сто, а может, и больше. Посмотрел он на меня и говорит:
«Нет, мне не тебя, мне Кочубея надобно».
«Какого Кочубея?»
«Так партизаны своего командира кличут».
«Тогда это я, дедушка».
Опять он на меня посмотрел, прищурился, а потом махнул рукой — и к двери:
«Какой же ты командир, если ты мальчишка!»
«Это еще почему?» — обиделся я.
«А где твои усы? — спрашивает дед. — Разве ж без усов красные командиры бывают?»
Такой чудак дед попался. Ну, посмеялись, махорочкой меня угостил, а потом и за главное:
«Как думаешь, Кочубей, одолеем мы немца?» «Одолеем».
«А чем? Босиком против танков? Где наша армия, ядри ее корень? Сбежали, а теперь что же? Нам на старости лет воевать?»
Разговорились. Дед рассказал, что у него три сына на фронте, а где, один бог ведает, а его вот не взяли, так, может, партизанам чем пригодится. Он еще в силах и крепок, как яблоко, ему еще только девяносто восьмой пошел с праздника. Чай мы с ним пили, а под конец он встал и поклонился мне в пояс.
«Ты что, дед?»
«Спасибо тебе, — говорит, — сынок, что разъяснил мне все как по писаному. Теперь и сам вижу, что поднимается народ. А ежели так, то немцам на нашей земле не сдобровать».
Приходили и другие люди: кто порасспросить, разузнать «про наших», а кто и пожаловаться — грабят немцы, хаты жгут, сил больше нет терпеть. И как ни строг был приказ не ввязываться в бои, приходилось все-таки драться. Ввязывались в бои еще и потому, что у нас было мало толу. Ну пошлем мы на железку одну группу, две, а остальным что делать? Загорать, пока другие воюют? Решили вместе с отрядом имени Чапаева разгромить полицейское гнездо в селе Уно. Большое это было село, и полицаи там занимались охраной железных дорог, а также помогали немцам нападать на партизан. Здесь же, в селе, располагался и молокозавод, работавший на фашистов.
По плану штурм гарнизона должен был начаться в три часа ночи по сигналу
