Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
— Эко, один раз на рыбалку не пошли, — сказал Петя.
Но мужики не больно и огорчились, что проваландались. Собрали свои шмотки и неторопливо зашагали к тропе. А проходя мимо свежего стожка, бросили окурки в сено.
Только Петя, показалось Лике, бросил мимо.
Парень сначала ничего не понял. И даже когда увидел дым, тоже ничего не понял, а смотрел в спины удаляющимся мужикам, ожидая, что они вернутся и от этого никакого дыма не будет. Но они уходили, а сено горело, горел его непривычный, соленый труд, от которого под конец даже пришло удовольствие. Да если бы и не было удовольствия, все равно это был его труд, ценность, им созданная, и чтобы эта ценность вдруг уничтожилась, было так же несправедливо, как если бы стал уничтожаться он сам.
Парень кинулся к сену, топтал чернеющие места, но бесцветный огонь, как язва, въедался глубже. Парень содрал с себя рубаху, стегал ею сочащиеся дымом боковины стожка, но занималось с другой стороны, и он, бегая вокруг, не успевал угнаться за всеми огнями, И поняв, что не осилит, схватил верхушку стожка, чтобы хоть клок кинуть в сторону, но из середины вырвалось пламя, и он разжал руки. Жар огня оттолкнул его на шаг, на другой, попятил к кусту, под которым он недавно спал. Там парень сел, потом лег ничком на землю.
Мужики ушли, а Петя вернулся, чтобы, как он сказал, не допустить пала.
Он видел лежащего вниз лицом парня, но подошел к нему не сразу, а сначала проверил, не взялся ли огонь за траву и прошлогодний палый лист, притоптал кое-где. Лике казалось, что он ищет себе дело, чтобы не смотреть на парня, что на душе у него нехорошо, нечисто, хотя он вполне добровольно принимал во всем участие. Спина его непривычно сутулилась, розовые волосы поникли, он выглядел маленьким и виноватым.
Он сел рядом с парнем и посидел молча. А когда парень чуть шевельнулся, проговорил:
— Давай домой, тезка… Давай домой, сынок.
Парень не отозвался.
— Зря это мы, конечно, — сказал Петя.
Вздохнул и сказал еще:
— Ты, значит, прости, тезка.
Посидел еще, но больше не говорил. Потому что говорить было нечего. Потом встал и пошел к землянке.
И не вышел, когда Лика позвала его ужинать.
* * *На следующее утро Лика снова отправилась в лесничество. И удивилась, найдя всегда запертую дверь с надписью «Лесничий» приоткрытой. А войдя, удивилась еще больше, обнаружив за столом молодого человека, должно быть, недавнего студента, круглолицего и полноватого. Впрочем, в лице его было что-то и не очень молодое, даже старое, даже совсем дряблое. Ощущение это исходило, скорее всего, от тусклых, сонных глаз. А когда лесничий заговорил, то и голос у него оказался тусклый и старый.
— Некогда мне сегодня, — сказал лесничий, посмотрев на протянутую Ликой бумагу и по какой-то причине ничего, как показалось Лике, из нее не восприняв. Потом взглянул в окно на свои в утренней дымке объекты с озерами, тетеревами и зайцами, вздохнул и добавил: — Завтра.
— Нет уж! — возразила Лика весьма решительно.
Лесничий остановил на ней тусклый, засыпающий взгляд.
— Завтра, — сказал лесничий просительно.
— Сегодня, — не согласилась Лика.
— Некогда сегодня, — трудно сказал лесничий.
— А мне завтра некогда, — сердито ответила Лика.
Лесничий опустил голову и подумал. Подумав, сказал вежливо:
— Не морочь ты мне голову.
— Это ты не морочь мне голову! — воскликнула Лика.
— Так ведь начальство тут я, — кротко сказал лесничий. И не сказал, а вроде пожаловался.
— А я, может, тоже, — сказала Лика.
— Что тоже? — спросил лесничий.
— А начальство! Из народного контроля, дорогуша! Полчаса с бабой говоришь, а даже сесть не предложил, голубчик! И скажи-ка, где ты был три дня подряд, миленький?
За открытым окном хохотнули. Скучающая на скамейке пожарная команда слушала разговор.
Видимо, длинная Ликина речь убедила лесничего, и он, с отчаянием взглянув на председателеву резолюцию, взялся за телефон.
— Але, кордон! Кордон, кордон!
Кордон не торопился отвечать.
— Ну, сама пойдешь, — мучаясь, сказал лесничий. — Скажешь леснику, чего тебе надо. Лекся — он сделает.
— Да нет, хороший мой, давай лучше на бумаге напиши, — сказала Лика, нимало не сдвигаясь с места.
— На бумаге? — поморщился лесничий. Вздохнул тяжело и опять поднатужился: — Кордон, кордон! Ага… Здорово, Лекся! Как у тебя? Ага… Жена как? Ага… Телка пропала? На втором поселке спроси, приблудилась какая-то… Ага. Ну, бывай.
— Это как — бывай? — угрожающе поднялась Лика.
— А, да, Лекся, Лекся… Тут к тебе баба придет… Женщина то есть. Областная. Да не фамилия, а из области. Ага. Ну, и значит, она все объяснит.
— Участок, — подсказала Лика.
— Ага, участок. Участок ей…
— На Тихом, — подсказала Лика.
— Ну да, на Тихом… Дача, что ли? — сообразил лесничий.
— Дача, — подтвердила Лика.
— Значит, дача, — сказал лесничий в трубку. — Пошли кого ни то… Ага!
Положил трубку, взглянул обессиленно:
— Все…
— Почти, — уточнила Лика и ткнула в угол многострадальной бумаги: — Пиши!
Лесничий обреченно взял ручку и нацарапал несколько слов. Лика поинтересовалась:
— А сразу нельзя было?
— Что — сразу? — измученно спросил лесничий.
— Позвонить и написать?
— Да некогда мне! — воскликнул лесничий.
— Да что у тебя за дело? — никак не могла понять Лика.
— С похмелья я… — удручился лесничий.
* * *Кордоном оказалась небольшая усадьба чуть в стороне от дороги, с жилым домом и хозяйственными постройками. Дом и постройки были расположены квадратом, каждую сторону которого образовывала наружная сторона жилья или сарая, и стены таким образом
