Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 1.
— Даже для вас, каб-скть, хоть вы и симпатичны, но нельзя. Не больше, понимаешь, пяти коробок.
— Как же нам быть-то, девчата? А?.. А вы, Ерофей Петрович, еще будете «силу набирать»? (Девчата прыснули со смеху.) Мы совсем без товару остаемся, пока вы набираете… прыть на пятьсот процентов.
— Всегда и везде. А к посевной — обязательно, — ответил Ерофей Петрович.
Митрофан Андреевич сказал мне тихонько:
— Дурака не выправишь — это верно. И тут обидно не то, что он дурак. Обидно другое: ты ему говоришь, что он дурак, а он ни капельки не верит. — Он помолчал и добавил: — До общего собрания пайщиков как-нибудь дотянет, но не больше.
А Настя снова пошепталась с Анютой, и обе подбежали к нам. Но обратились они к Прокофию Ивановичу:
— А где Витя?
Прокофий Иванович резал сало на квадратики толщиной с большой палец руки и, пожевывая, ответил:
— Лошадь упустил. Отпрягал — убежала. Приедет. Куды ему деться?
Отошли они медленно: видно, приуныли. Но через несколько минут Витя вынырнул из лесной полосы, привязал лошадей к бричке, задал им корм и уселся на колесе с независимым видом. Девушки потянулись к нему и заговорили:
— Витенька! Ситреца стаканчик!
— Витя! Пару «Ривьер» от имени девичьего населения!
— Сперва поесть надо. Умаялся.
Торговля прекратилась совсем. Дед Затычка спал около фургона животом вниз. Ерофей Петрович разбудил его.
— Поехали!
— Куды? — спросил тот, не вставая.
— Домой.
Дед Затычка поднял голову, посмотрел вокруг и сказал:
— Съездили бы во вторую бригаду. Все равно завтра тащиться.
— План, понимаешь, каб-скть, график.
— А там без табаку им теперь — график?
— Ну-с?
— Вот тебе и «ну-с». Налаживаю. — И он стал подтягивать чересседельник и прилаживать неказистую сбрую.
Тем временем Настя что-то шептала на ухо Вите, а тот кивал головой, посматривая в сторону фургона. Там уже сидел на своем месте дед Затычка, уже примостился позади, на приспособленном стульчике, сам Хвист, а тетя Катя еще не уселась.
Наконец дед Затычка поплевал на ладони, свистнул кнутом и крикнул:
— Впере-ед!
Лошадка потопталась на месте, натужилась, бедняга, и стащила с места странную повозку. И в то время, когда тетя Катя помахивала на прощанье рукой, а Хвист сидел надутый, как индюк, Витя прекратил еду. Он быстро достал баян, растянул его и грянул веселую «частушечную». Настя и Анюта, подбоченившись, запели под переборы баяна:
У товарища ХвистаКобыленка без хвоста,Потащилася шажком.Подкорми коня горшком!
Ерофей Петрович заерзал на стульчике, потом перегнулся на бок фургона и замахал деду Затычке. Что кричал, не было слышно, но ясно — он торопился отъехать.
Митрофан Андреевич встал, подошел к девушкам и сказал коротко:
— Спать! Отдыхайте! — Посмотрел на Настю и добавил: — Машину за народом надо прислать вечером.
Волей-неволей все подчинились бригадиру и разошлись по лесополосе. Автомашина уехала. Витя продолжал еду. А Митрофан Андреевич обратился к нему:
— Вечерком, Витя, вечерком поиграешь девчатам. Сейчас — спать.
— Безусловно, — согласился Витя.
— Лошадь-то как же упустил? — тихонько спросил бригадир, так, чтобы никто не слышал.
— Жавороночек бросился от коршуна под бороны. Я боялся: тронут — сомнут птичку. Ну и… отложил постромки. А Казарка хвост трубой — и вдоль яра… Поймал!
— Кого: птичку?
— И птичку и лошадь. Птичку пустил… Дрожит в руках, бедняжка.
— А лошади полчаса без корма. Какой же им отдых так-то?
— А что ж: давить жаворонку? — удивленно спросил Витя.
— Да не-ет. Надо бы и птичку не давить и лошадь не упустить.
— А-а! Попробовал бы.
— Ну, ладно. Пусть так. — Митрофан Андреевич вздохнул и неопределенно сказал: — Ох, Витька, Витька!
— Ну вот: опять «Витька, Витька»! Я же стараюсь.
— Да я ничего, — примирительно и даже с ноткой ласки утешил его Митрофан Андреевич.
Мы договорились с Митрофаном Андреевичем об использовании второй половины дня. Ему — проставить вехи для начала сева на завтра, проверить работу тракторной сеялки на севе овса, — остального времени еле хватит для повторного объезда поля и проведения учета выработки за день по всем работам и каждому колхознику в отдельности. Мне — разбить под гнездовой посев два участка, расположенных близко отсюда, и выверить гнездовую сеялку на норму высева.
Митрофан Андреевич пошел к мотоциклу и вскоре умчался по шляху.
Стало тихо. Все отдыхали. Было слышно, как лошади жуют овес: «хр-рум», «хр-рум», «хр-рум»… За яром равномерно урчали тракторы. Я расстелил ватник и лег животом вниз, положив ладони под грудь, а щеку на рукав ватника. Это — самое лучшее положение для отдыха в поле весной, когда еще земля не прогрелась по-настоящему. Немало молодых агрономов, по неопытности, ложились отдыхать на спину или на бок и потом отлеживались в больнице месяцами.
…Уже и дрема находила, когда я услышал тихий говор.
— От самой Польши? — спрашивал Витя.
— От самой Полыни, — отвечал Прокофий Иванович приглушенным баском.
— А как же вы столько тыщ на конях проехали?
— Вишь, какое дело, елки тебе зелены… Мы, значит, отступали, а он напирал нам на пятки. Едем и едем, едем и едем: и день, и ночь. Кони попристали, мы — тоже, харч пошел никудышный. Одним словом, дело было, эх… елки тебе зелены… Вспомнишь: сон. Прямо — сон. Я в обозе, конечно, всю войну. Оружие у нас — одна винтовка полагалась. Бывало едешь и на сижу спишь и на сижу ешь. Возьмешь его, кусок хлеба-то, посмотришь, посмотришь да ножичком и разметишь: это — на завтрак, это — на обед, это — на ужин. А на завтра — неизвестно. Иной раз и по два дни не евши. Да. А около коней, сам знаешь, сколько хлопот: много. Захудал я тогда здорово, но… ехать надо. То раненых везешь, то амуницию, то снаряды: чего-чего только не возил я.
— А награду где получили? — спросил Витя.
— Это уж потом. Когда за Дон пришли. Тут мне перед полком благодарность была и, конечно, орден, как и полагается. Командир полка речь сказал нам в роте: «Вот, — говорит, — товарищ Филькин от границы Польши до Дона проехал на своей подводе и сохранил все до последней супони. Сотни, — говорит, — раненых были спасены им при отступлении». Вот как он сказал… Конечно, все так, не я один. — Прокофий Иванович умолк, и разговор у них больше не возобновлялся.
Я задремал.
…Наверно, я все-таки не спал как следует, потому что сквозь дрему услышал голос Прокофия Ивановича. Он говорил громко, во весь голос:
— Витя! А ну-ка побуди народ. Два часа ровно. Начинать надо.
Сразу же после этих слов Витя ударил «Марш футболистов». Люди вставали, потягивались, умывались около бочки и как-то все разом приступили к работе. Только Прокофий Иванович еще некоторое время ровнял постромки, поглаживал лошадей и вполголоса разговаривал с ними о чем-то. Наконец и он медленно повел лошадей к боронам.
Я взял с собой на подмогу двух девушек и отправился на разбивку.
До самого вечера мы работали по подготовке участков для гнездового посева подсолнечника. И все время беспокоил вопрос: что там с аварийным трактором «ДТ-54»? Хуже всего бывает, когда ускорение какой-либо работы не только не зависит от тебя, но ты даже не имеешь возможности вмешаться в исправление недостатка. Так и теперь: торчать над душой трактористов — бесполезно и даже вредно (они и без того из себя выходят), а ждать — терпение надо большое. Тут уж приходится делать очередное дело, а мозгами шевелить: что делать завтра, если «ДТ» будет стоять еще сутки. Агроном обязав предусмотреть заранее: не сумеешь этого сделать — не агроном. И мы спешили дать работу гнездовой сеялке. Маленький «У-2» здесь да два «ХТЗ» на зерновых сеялках — это уже немало, а с культивацией придется наверстывать ночами. В общем же, как бы я ни раздумывал, а бригада Каткова из-за аварии трактора сразу превратилась в «узкое место». Но ведь есть еще две бригады: что там? Такие вопросы волнуют агронома целый день. И все же если он не умеет отдохнуть в обеденный перерыв, не умеет вовремя спать, не найдет времени почитать, то пропащее дело! Либо будет мотаться из бригады в бригаду, высунув язык, либо вовсе упустит вожжи из рук. С годами пришло убеждение: если ты приехал в бригаду, то на целый день, никак не меньше, только тогда предусмотришь на несколько дней вперед.
…Уже заходило солнце, когда я подошел снова к курганчику около приовражной полосы. Автомашина уже приходила и увезла женщин. Остались несколько девушек, которые стояли около Витиной брички и ожидали, когда он запряжет. Настя не поехала сейчас обратно с автомашиной и была тоже около Вити: то помогала ему запрягать, то отряхивала ему ватник. Прокофий Иванович «ладил сбрую», запрягая лошадей. А когда у него все было готово и он уселся, то пригласил меня:
