Леонид Жариков - Рассказы
Москва-река дремлет в снежных берегах, она покрыта стеклянным, блещущим на солнце льдом. И лишь на середине, в узкой протоке плывет «сало», от воды поднимается пар. Деревянные перила моста, перекинутого с берега на берег, тоже засеребрились от инея. Вдоль берега по снежной целине проложена лыжня. Сверху на ней отчетливо видны заячьи следы, косой прыгал вслед за лыжником, хотел испить речной водицы. От берега зайчишка уходил в лес петляли, хотел запутать свои следы и сам запутался — по следам он весь на виду.
С левого берега Москвы-реки открывается широкая панорама, издали видны дачные домики с заснеженными крышами. На берегу — подлесок из молодых берез, осин и ольхи. Густые заросли седые от изморози — так и кажется, будто зацвела белая сирень.
От заходящего солнца в окнах домов полыхает пожар. Снежок скрипит под ногами. Хрустальная бахрома сосулек свисает с крыш, они подтаивают на солнце, и с острых кончиков торопливо сыплется веселая капель. На карнизах домов греются на солнце голуби. Они сидят рядышком крыло к крылу, нахохлились и сладко подремывают.
В лесных сугробах протоптана петляющая дорога. Поперек тропы течет говорливый ручеек, и я вижу на его берегах серебряную свадьбу. Ручей разлучил рослый дуб и тонкую рябину… Сам стоит на одном берегу, рябина на другом. «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться…» И перебралась: оба дерева ветвями, как руками, сплелись через ручей и стоят, радуясь своей серебряной свадьбе. Ведь бон сколько искрящихся, заиндевевших молодых дубков и рябинок рассыпалось вокруг — это их дети. Прошлогодними золотыми листьями, всем своим обликом маленькие дубки похожи на батю — кряжистый дуб. А малые рябинки — на рябину-мать, что стоит тут же в коралловых гроздьях ягод.
Тропа петляет между деревьями, от которых на снегу синие тени. В лучах солнца искрятся снежинки, переливаются всеми цветами радуги — ни дать ни взять россыпи бриллиантов под ногами. Вот как богаты мы, люди, — ходим по самоцветам!..
Путь мне преградили три могучих красавицы — золотая сосна, мохнатая зеленая ель и светлая береза. Березка распустила серебряные косы. Сосна запудрена инеем, взбила пепельные кудри, модница. Ель развесила на ветвях белые подушки снега.
— Здравствуй, березка, с Новым годом тебя!
— С Новым годом!
— Пропусти меня.
— Не пропущу, — игриво отвечает березка. — Подари мне счастье, тогда пропущу.
— Ты сама как белое счастье и даришь людям радость.
Деревья слушают наш разговор и молчат.
— Подари мне молодость, — просит ель.
— Подари мне вечность, — говорит сосна.
Я поднял еловую шишку и развеял, рассыпал по снегу семена.
— Вот тебе молодость.
— Спасибо, добрый человек.
Взял сосновую шишку, расшелушил и разбросал семена вокруг сосны.
— Вот тебе вечность.
— Спасибо.
Но оказалось, что не я одарил деревья, а они меня, потому что, посеяв будущий лес, я почувствовал себя счастливым. А счастье в том и состоит — что обещает завтрашний день.
АПРЕЛЬСКАЯ КАПЕЛЬ
В легкой дымке тумана начинается апрельское утро. Снег почти всюду сошел, разве только в лесных низинах задержался. На склонах оврага засеребрились пушки вербы. Березы приготовились раскрыть зеленые куколки смолистых почек, из них еще не проклюнулись нежные листики. После ночного теплого дождя в лесу хмельной запах прелой листвы и первородный материнский аромат согретой солнцем земли.
Апрель по-народному — водолей или снегогон. В старину его величали цветнем, а на Украине и сейчас он — квитень. Апрель — пора тихого межвременья, пора ожидания: что-то в природе кончилось, а новое еще не пришло. Лес пробуждается не спеша, словно не доверяет изменчивой весенней погоде.
Деревья и кусты стоят еще голые, и лес далеко просматривается в глубину. На кочках видны пряди выбеленной снегом летошней травы. Сквозь лесной мусор робко пробивается первая зелень — изумрудные побеги медуницы, зубчатые трилистья земляники, они всю зиму спали под снегом и теперь зеленые, повеселевшие пробуждались к новой жизни.
В лесу безлюдно, отдыхает душа в тишине. Иду и замечаю приметы обновления природы. Сонный шмель в черно-желтой синтетической шубке зигзагами бесшумно летает над землей, ищет цветы, не находит и сердится. Он придирчиво облетает каждую яркую вещь — оброненный прошлым летом спичечный коробок, круглый камень, покрытый зеленым мхом.
Прохожу, как под аркой, под согнутой в дугу тонкой березкой. На земле — тревожная россыпь белых перьев со следами крови. Должно быть, коршун растерзал какую-то птичку.
А вот на старом, замшелом пне — белочкина столовая. Аккуратно сложены в кучку коричневые чешуйки от еловой шишки. Здесь белка завтракала. Чешуйки похожи на медные копейки. Это белочкины деньги: подходи и бери. Только помни, что это не просто деньги, а подлинные сокровища. Из летучих семян, которые лежат здесь вперемешку с чешуйками, может вырасти зеленый океан леса. Тем и бесценны белочкины копейки. Она оставила их здесь, чтобы люди были внимательны и рассеяли семена: пусть укроет землю лесная благодать.
Слышу, кто-то бросил в меня шишкой. Ну конечно же, это она, озорница, спряталась в густой сосновой хвое и наблюдает: достойный ли гость явился в лес, можно ли доверить ему такие сокровища? И хотя у леса много помощников — ветер, птицы, звери, — белка решила устроить испытание мне: ну-ка, человече, выдержишь ли экзамен на сеятеля?
Неожиданно объявилась и сама хозяйка лесных копеек. Она воздушно перелетела с ветки рябины на соседнюю ель, молнией промелькнула по стволу вверх, уселась на сук и следит за мной черными бусинками глаз. Смотрю и удивляюсь: до чего крохотное существо, меньше котенка! Сама белка рыжая, на ушах торчат кисточки, а хвост серый. Казалось, она смотрела на меня с усмешкой, разбросаю ли по земле ее копеечки.
В лесу дышится легко, сердце бьется ровно. Высоко над головой раскинулось голубое небо акварельной нежности. Где-то стучит по сосне дятел. Наверно, это мой приятель Филька передает подружке любовные весенние телеграммы. Поют на ветках синички. Они возвратились из садов в родные лесные угодья продолжать крылатый свой птичий род. А может быть, это не птицы поют, а звенят капли вчерашнего дождя? Они расселись на ветке рядышком и похожи на ожерелье. Когда две капли-сестрички сливаются в одну и падают в лесную лужу, слышен тонкий мелодичный всплеск. Перезвон капели нарушает тишину леса. Впрочем, нет, не нарушает, а подчеркивает ее, и сама тишина становится музыкой. Радуюсь нечаянно пришедшей мысли, что все лесные звуки и есть язык природы, с помощью которого она разговаривает со мной. Как у Тютчева:
Не то, что мните вы, природа:Не слепок, не бездушный лик —В ней есть душа, в ней есть свобода,В ней есть любовь, в ней есть язык…
Стою посередине лесной благодати и думаю: все, что оставил час тому назад в шумном городе с его утомительными ритмами, бензиновым смрадом и бытовыми хлопотами, не более чем суета сует. Только здесь, на природе, все подлинное, неподдельное, вечное. И я, сын земли, стою, онемев от непонятного счастья, точно очнулся от похмелья.
Наслушавшись целебной тишины, возвращаюсь на опушку. Под раненой березой стоит забытая кем-то, переполненная влагой стеклянная банка. Березовый сок переливается через край, и земля вокруг дерева мокрая. Из рассеченной топором раны стекают и капают светлые березкины слезы. Падая, они тихонько позванивают.
Надо спасать березу. Набираю в горсть сырой глины и тщательно замазываю кровоточащую рану на дереве. Что же делать с березовым соком? Как видно, нерадивый хозяин потерял банку или вовсе бросил ее. Сок светлый, живой, приговорный, — так и тянется к нему рука. И я с наслаждением пью холодноватый, живительный, чуть сладковатый сок. Выпил и, как в древних былинах, почувствовал себя богатырем.
Это родная мать-земля напоила меня животворящей силой, чтобы стойким был, чтобы хранил сыновнюю верность, не заносился перед ней и любил благодарно и вечно.
ЗВЕЗДНАЯ ФАНТАЗИЯ
Конец мая — царство одуванчиков.
Отцвела ранняя сурепка, отгорели жаркими огнями ее кустики, и на смену высыпала на поля и луга несметная рать одуванчиков. Их такая сила, что зеленые просторы пожелтели. Тонкий аромат плавает в теплом майском воздухе. Золотые венчики цветков как радары уставились в небо и слушают музыку солнца, следят за ним влюбленными ликами. Гляжу не нагляжусь на россыпь земных звезд и улыбаюсь нечаянно пришедшему сравнению: луг и впрямь похож на звездное небо. Вон на обширной поляне из конца в конец пролегла широкая полоса сочных, мягко-бархатистых цветков — ни дать ни взять Млечный Путь. Чуть поодаль крупные одуванчики сбежались вместе, и они похожи на летящее созвездие Лебедя. Еще дальше горит золотым блеском прекрасная Вега, сверкает величавый Арктур. Забавно и радостно на душе от мысли, что вижу не луг, а сказочную Вселенную. Рассыпались по бескрайнему полю звезды-одуванчиков, и если присмотреться, заметишь, что цветки шевелятся, словно мерцают земные звезды. Это шмели жадно облепили цветы и копошатся в них, гудят басовито, пьют ароматный нектар, перепачкались в цветочной пыльце, опьянели. Тонкий мелодичный звон стоит над лугом. Шмели неуклюже перелетают с цветка на цветок, точно космонавты, вышедшие в открытый космос, путешествуют с одной звезды на другую. Они в скафандрах, в космических шубках, расцвеченных в черную и желтую полоску, вероятно, для того, чтобы не затеряться в безбрежной Вселенной.
