Овидий Горчаков - Максим не выходит на связь
До рассвета над железной дорогой гудели трехмоторные транспортные самолеты «юнкерс-52». В Сталинград они переправляли боеприпасы и продовольствие, из Сталинграда — раненых.
Под утро партизаны отошли километра на три, залегли в окопе и по очереди наблюдали в бинокль за движением по железной дороге. Всего полтора года назад — в это трудно было поверить Черняховскому — здесь ехали веселые, беспечные люди на юг, с путевкой в санаторий «Агудзера»…
Можно было не опасаться, что немцы заметят блеск стекол бинокля — солнце вставало у партизан за спиной. С утра на восток один за другим потянулись войсковые и грузовые эшелоны. Некоторые из них шли с двойной тягой. Потом над дорогой разгорелось воздушное сражение. Барражировавшие над дорогой «юнкерсы» — на фронте их называли скрипунами — пытались отогнать наших штурмовиков. Немцы из эшелона разбежались по степи. Обе стороны вызвали подкрепления. С востока прилетела эскадрилья из двенадцати истребителей какого-то нового типа. Их перехватила эскадрилья желто-серых «мессеров». Тарахтели крупнокалиберные пулеметы, стучали авиапушки. Кусая губы, то замирая, то размахивая кулаками от возбуждения, следили партизаны за ходом боя. Самолеты вертикально взмывали в небо, пикировали, шли, казалось, на таран. Три наших «ястребка» упали в степь, три «мессера» кострами горели на земле, а четвертый, волоча дымный хвост, с нарастающим сиренным воем и грохотом врезался в землю в каких-нибудь трехстах метрах от окопа, где прятались партизаны,
— Назад! — скомандовал Черняховский и, пригнувшись, побежал по окопу.
Они укрылись в двух километрах от догоревшего «мессера». Минут через сорок к обломкам подъехал штабной вездеход с отрядом всадников. Немцы покрутились вокруг места катастрофы, покопались в дымящих обломках, сфотографировали их и уехали обратно в сторону Орловской.
На полотне немецкая ремонтная команда чинила разрушенный бомбами путь. Не успели двинуться эшелоны на восток, как вновь, заправившись горючим, прилетели наши штурмовики. Опять разгорелся скоротечный трескучий бой в голубом поднебесье. Но вскоре небо заволокло свинцовой хмарой, самолеты улетели, и эшелоны опять пошли на восток. Теперь никто им не мешал. За весь день Черняховский не увидел на полотне или близ него ни одного патруля или охранника.
На базе их заждались. В блиндаже пахло махоркой и легким табаком, пропотевшим бельем, каким-то варевом. Москва передала, что началось новое наступление на Центральном фронте, под Великими Луками и Ржевом. Наступление под Сталинградом успешно продолжалось: наши войска прорвали новую линию обороны врага по восточному берегу Дона, взяли в плен с девятнадцатого ноября шестьдесят шесть тысяч солдат и офицеров и массу трофеев! Особенно ликовали сталинградцы — Степа Киселев, бывший техник из Сталинграда, Коля Кулькин, бывший столяр из поселка Ворошилова, Ваня Сидоров и Валя Заикина, тоже считавшие себя сталинградцами.
Черняховский немедленно достал карту, пометил на ней освобожденные пункты. Он подозвал комиссара. Сомнения не оставалось: клещи сомкнулись, город стал «котлом», где окружены большие силы немцев! Судя по тому, что творилось над железной дорогой, немцы обязательно попытаются прорвать кольцо вокруг города.
На обед съели последние концентраты, последнее сало, последний хлеб.
— Добавки по блату не будет? — спросил Кулькин девчат, засовывая ложку за голенище.
— За добавкой, — ответила Нонна, выскребая ложкой котелок, — на продпункт сходи, тут недалеко — на станции Пролетарской. По аттестату получишь.
— Там дадут, — согласился Кулькин. — Девять граммов. В блестящей упаковке. Догонят и еще дадут.
Не все новички поняли, что Кулькин говорит о пуле.
Черняховский призадумался. Что делать? С чего начать? Провести хозяйственную операцию, раздобыть на хуторах продукты, накормить ребят и потом повести группу на боевую операцию? Или сначала ударить по врагу, а затем уже позаботиться о еде? Что думает по этому поводу комиссар?
— Оно конечно, на пустое брюхо много не навоюешь, — сказал Максимыч. — Согласно «Спутнику партизана» можно есть кашу из березовой коры, только вот загвоздка, березы тут днем с огнем не сыщешь! Но и харч тут добывать тоже риск громадный! Может, Кравченко и Беспалов не с того конца взялись…
Они помолчали, закуривая. Потом командир спросил:
— Как вы тут без меня?
— Нормально, — понизил голос Максимыч. — Анастасьев занятно про Москву рассказывал, про балет «Лебединое озеро» — только он один из нас его видел. И Мавзолей тоже. Потом дурачились. Кулькин и Анастасьев представляли танец маленьких лебедей — умора! Только вот какая неприятность: Солдатов, тут за девчатами начал ухаживать, с Анастасьевым из-за Нонны в конфликт вступил. Тут и я проснулся, разобрался в конфликте. Хочу с тобой и комсоргом Киселевым посоветоваться — может, стоит открытое комсомольское собрание провести, поставить на повестку дня такой вопрос: «Любовь и текущий момент»…
— Доклад твой, содокладчик Солдатов, — улыбнулся Черняховский. — Какую резолюцию предлагаешь?
— Я серьезно. Думаю, надо договориться всем, чтобы любовь всякую отложить до полного выполнения задания, до возвращения на Большую землю.
— Эх, Максимыч, Максимыч! Дорогой ты мой человек! — со вздохом проговорил Черняховский. — Значит, так. Сначала — минуем железку, а на обратном пути — набираем продуктов! Подготовку начинаем немедленно. Сводки записывал? Дай почитать.
Два-три раза командир взглянул в сторону Нонны и двух Володей. Любовь! Вспомнилось, раз лежал он в засаде перед заминированной лесной полянкой.
На полянке тишь, красота, белые купавки, красные смолянки, ирисы и лютики. А под цветами — мины. Вот так и любовь в текущий момент… Или бабочку-капустницу он раз видел на согретом солнцем рельсе…
Батарея электрофонарика заметно села. Черняховский направил тускло-желтый луч на исписанные комиссаром листки. «Вечернее сообщение 28 ноября… наши войска, преодолевая сопротивление противника, продолжали наступление на прежних направлениях…» А что делают партизаны? «Партизанский отряд, действующий в Смоленской области, произвел налет на одну железнодорожную станцию… В результате налета уничтожено 370 немецко-фашистских захватчиков… взорван эшелон с находившимися на платформах 17 самолетами, второй эшелон с бронетягачами… разрушены пути и здание станции…» Вот это да, вот это налет!.. Но группе «Максим» такой налет не по силам.
Черняховский не мог знать, что в сводке шла речь об одной из самых смелых, крупных и результативных партизанских операций всей войны — станцию Пригорье на железной дороге Брянск — Рославль разгромила группа партизанских бригад Клетнянских лесов под общим командованием «клетнянского бати» — подполковника Тимофея Михайловича Коротченкова.
Максимыч ткнул пальцем в следующий абзац.
— Что делают, сволочи! Это я ребятам два раза читал. Живыми к ним в лапы лучше не попадаться!
«…Наши бойцы обнаружили растерзанные трупы двух советских танкистов… Озверелые гитлеровцы подвергли раненых советских бойцов чудовищным пыткам и замучили их насмерть».
«Утреннее сообщение 29 ноября… Партизанский отряд, действующий на Северном Кавказе, пустил под откос вражеский железнодорожный эшелон с боеприпасами и живой силой… Движение на этом участке железной дороги было прекращено на три дня…»
— Это кто-то из наших! — сказал, едва сдерживая волнение, Черняховский. — Из нашей спецшколы!
А у нас под носом — эшелоны идут и идут! Нет Беспалова, нет Кравченко — одни мы остались. И у нас самый важный участок — там, где, может, вся война решается! Хотя бы на несколько часов, на час задержать немцев! Перерубить главную артерию, аорту!..
По рукам пошли двухгорловые банки с оружейным маслом и щелочью, протирки, ершики. Черняховский придирчиво осматривал каждый автомат, каждую винтовку. По его указанию снайпер Коля Кулькин зарядил свою винтовку спецпатронами, надел на дуло глушитель — словом, подготовил к бою «бесшумку».
Володя Анастасиади украдкой наблюдал за Нонной — вот она оттопырила нижнюю губу и сдула с глаз непокорную прядь блестящих черных волос…
— Ты посмотри на этих кастрюлек! — смеялся Солдатов, показывая на девчат, чистивших карабины. — Будто швейную машинку налаживают! А хотите, пацаны, посмотреть, как ваши папы на фронте в кромешных потемках разбирают и собирают свое боевое оружие? А ну, Анастасьев, завяжи мне чем-нибудь глаза!
— На портянку! — мрачно предложил Анастасиади.
— «Уймитесь, волнения страсти!»… — пропел Солдатов, рассмеялся и надвинул на глаза ушанку. — Засекай время!
Постелив на колени шинель, с непостижимой ловкостью этот фокусник вслепую разобрал и собрал свой ППШ, напевая:
