Лев Экономов - Готовность номер один
— Ого, у тебя новый значок, — говорит она.
— Да, присвоили второй класс. — Я расправляю плечи.
— Сдавал экзамен?
— Было дело.
— Трудно пришлось?
— Кому как.
Мне приятно, что она завела об этом речь, ловлю себя на том, что немного рисуюсь. А ведь было нелегко получить второй класс. Очень нелегко. Мы готовились к экзаменам вдвоем с дядюшкой Саней. Дело в том, что механики второго класса должны овладеть смежной специальностью, чтобы в трудную минуту можно было заменить вышедшего из строя специалиста. Он помогал мне осваивать вооружение, я его знакомил с конструкцией и правилами эксплуатации самолета и двигателя.
Несколько человек засыпались на экзаменах, в числе несчастливцев был и мой подопечный Сан Саныч. Лучше бы мне самому провалиться на экзаменах. Но я не провалился, сдал, хотя и пришлось поплавать, излагая технологию выполнения сточасовых регламентных работ и перечисляя всю применяемую для этого контрольно-измерительную аппаратуру.
— По каким целям вы там стреляли? — спрашивает Лера. — По тем же, что у вас в полку?
Вопрос задан так неожиданно, что я теряюсь. Приходит на память предостережение Шмырина.
— По другим, — сам не зная почему, говорю я. — А что?
— Так просто. Ведь ты об этом ничего не писал.
— Я не мог, — говорю я, намекая на то, что и спрашивать она меня об этом не должна. Есть вещи, о которых у военных не спрашивают.
— Говорят, современные реактивные самолеты по сложности конструкции не уступают целым фабрикам, — продолжает Лера. — Интересно, сумела ли бы я разобраться что там к чему? Если, конечно, ты бы меня поучил?
— Зачем тебе, — возражаю я. — Да и педагог из меня, прямо скажем, плохой.
— Но ты же окончил специальную школу. Не так ли?
— Школа — не академия. Нас учили элементарным вещам — как работать на самолете, обслуживать полеты, делать регламенты. — Еще не хватало того, чтобы я ей рассказывал о конструкции нового самолета. Она, конечно, не знает, что все инструкции по его эксплуатации предназначены только тем, кто на нем работает.
— А я бы, кажется, за полгода могла изучить космический корабль.
Этот разговор меня начинает смущать. В самом деле: встретились после разлуки два небезразличных друг другу человека, а ни о чем другом у них не находится разговора, кроме как о технике. Ну не странно ли? Это как в плохом романе.
— Верно, что ты ушла с фабрики? — спрашиваю, стараясь перевести разговор на другое.
— Верно. А кто тебе сказал?
— Заведующий клубом.
— Вы знакомы? — По лицу Леры пробегает тень тревоги. Но девушка тотчас же берет себя в руки. Это не может меня не насторожить.
— Собственно, почти нет, — отвечаю на ее вопрос. — Просто сегодня зашли со Шмыриным посмотреть на рояль.
— А что он говорил еще обо мне?
— Ничего, собственно. А что он мог сказать?
— Не знаю. — Лера усмехается: — Давай еще налью.
— Нет, спасибо. А почему ты все-таки ушла с фабрики?
— Не захотелось там работать, вот и ушла.
Лера не смотрит в глаза. Что-то скрывает. Пальцы крутят пуговицу на груди, волнуется.
— И куда же теперь?
— Еще не решила.
— А наметки есть?
— Ах, не спрашивай. Сказала же: не решила. — Она прижимает ладони к щекам: — К тому же пусть это будет сюрпризом для некоторых военных.
«Странная она, — думаю я, — что-то ее тревожит».
— Послушай, Витек, верно, что на ваших реактивных самолетах установлены катапульты, что без них невозможно выпрыгнуть с парашютом? — спрашивает она.
«Ну, что привязалась? — хочется сказать ей. — Неужели тебя в самом деле это интересует?»
— Вероятно, так оно и есть, — отвечаю я. — Это общеизвестный факт. Только стоит ли об этом говорить. Тебя сегодня все что-то не то интересует.
— Почему не то? — обижается Лера. — А может, как раз то.
«Ну вот, теперь нам осталось только поругаться», — мелькает в моей голове. А ругаться в мои расчеты не входит. Нет, я не оговорился, употребив слово «расчеты». Еще до конца не осознанные, но они появляются в моей голове, затуманенной разговором с Полстянкиным и предупреждением Шмырина.
Я не хотел того, честное слово, но какая-то тайная настороженность закрадывается в сердце. Только Лера не должна знать о моей настороженности. Я почти уверен, что эти смутные подозрения окажутся ложными.
— Знаешь, когда-то мы мечтали с тобой сходить на набережную, покататься на санках, — говорю Лере, — может, сегодня?
Мне почему-то больше не хочется сейчас оставаться с ней наедине. А ведь совсем недавно я страстно мечтал об этом.
Лера задумчиво смотрит на часы.
— Ты желаешь непременно сегодня?
— Да, — говорю твердо и встаю с дивана. — Скоро растает снег. Зачем же откладывать?
— Ну что же, пойдем. — Она достает лыжный костюм.
Страница тридцать третья
У реки мое настроение несколько поднимается. Гирлянды огней на трассе, легкая музыка, льющаяся из репродукторов, смех действуют возбуждающе.
Лера, наоборот, совсем скисает. Катание на санках ее что-то мало волнует. Она все думает, думает. А о чем? Попробуй, узнай. Лучше не спрашивать, все равно не скажет. Такой уж у нее характер. Даже на самые безобидные вопросы она отвечает односложно, нехотя, невпопад. Я никогда не предполагал, что с ней может быть так тяжело.
Свободных санок, которые здесь зовутся челнами, на прокатной станции не оказывается. И мы идем к трассе посмотреть, как катаются другие. Скользко. Лера берет меня под руку, как в первый день нашего знакомства, когда мы убегали от патруля, выйдя из клуба, прячется за мою спину от ветра.
— Так теплее, — поясняет она. — И вдруг спрашивает: — Тебе не приходилось прыгать с парашютом?
«Опять за свое», — думаю я и говорю, что механики у нас не прыгают.
— А кто у вас прыгает?
— Летчики.
— А были случаи, когда катапульта не срабатывала?
— Не знаю. Лера, пойми, я ничего не знаю, больше не спрашивай о таких вещах, прошу тебя.
Она опять усмехается, высвобождает свою руку.
— Хорошо, не буду спрашивать.
И она теперь идет впереди, гордая и прямая. Я плетусь вслед за ней. На вершине горы, откуда начинается спуск, маячит долговязая фигура Мотыля. Он тоже увидел нас, кричит:
— Подождите, коллеги!
Останавливаемся. Молчание Леры в тягость, но я не рад третьему человеку, тем более Мотылю. А она вроде бы оживляется немного, а может быть, просто берет себя в руки. Лицо ее чуть светлеет. Украдкой поправляет волосы. Мотыль спускается к нам с санками в руках, улыбается своей самоуверенной улыбочкой.
— А я, знаете ли, давно уже здесь. Думаю, кого бы встретить знакомого? Скучно одному.
— Почему же вы один? — спрашивает Лера с напускной непринужденностью.
— Да так, знаете ли… Вы сегодня божественно выглядите, Лерочка. Клянусь. И так вписываетесь в этот антураж.
Мотыль, как всегда, держится свободно, отпускает дежурные комплименты, но я чувствую сейчас во всем какой-то подвох. Может, Герман нарочно пришел сюда, чтобы встретить нас? То-то он так дотошно расспрашивал меня, куда я собираюсь, и вырядился в свои неотразимые хромовые сапоги с модными носочками. У него тонкий нюх на такие вещи.
Мне хочется послать подальше этого сердцееда. И я бы, наверное, так и сделал, если бы рядом не было Леры.
— Хочу предложить вам спуститься разок на моей гондоле. — Мотыль галантно приподнимает шапку и смотрит на меня. — Я сойду за гондольера и буду вас, как сказал поэт: «Ласкать, лелеять и дарить и серенадами ночными тешить…»
Я по-прежнему молчу.
Мотыль переводит взгляд на Леру.
— Пожалуй, с удовольствием, — она идет к санкам, Мотыль неотступно глядит ей в след, спрашивает меня, не оборачиваясь:
— Так я покатаю ее, уважаемый? — и, не дожидаясь ответа, подает Лере руку, помогает сесть в санки. Пристраивается сзади, обхватив девушку за талию.
Я прислоняюсь к дереву, а Мотыль и Лера уже мчатся с горы. Они о чем-то говорят, но мне не слышно слов, потом, кажется, засмеялись. Может, речь идет обо мне, и этот смех выворачивает душу.
Спуск к реке проходит по руслу замерзшего ручья и имеет несколько поворотов. Через минуту Мотыль и Лера скрываются за высоким снежным сугробом.
По-прежнему стою у дерева и жду. Так, безо всяких мыслей в голове, как истукан. Проходит пять минут, десять, пятнадцать… Что-то долго их нет. Срываюсь с места, бегу вниз. Но потом соображаю, что это, в общей-то, глупо, и останавливаюсь. На душе у меня невыносимо. Я готов выть от тоски. А они словно сквозь землю провалились. Вот уж этого я от Леры совсем не ожидал.
Страница тридцать четвертая
Долго брожу словно неприкаянный вдоль обрывистых берегов, поросших жидким кустарником. Думаю о случившемся.
