Александр Беляев - Том 4. Властелин мира
Когда-то в Москве удивлял так называемый Персимфанс: первый симфонический оркестр без дирижера. Это была действительно первая попытка создать коллектив, связанный внутренней спайкой – координированием работы нервных систем многих людей. Но все же и в Персимфансе было больше механической спайки: члены его подчинялись больше заранее установленным музыкальным темпам, чем единой воле коллектива.
Иное дело, когда невидимый «дирижер» воздействует непосредственно на волевые центры. Слаженность работы получается изумительная, и конечно, и производительность труда максимальная.
– Но разве все это не подавляет личность, ее свободу? Ведь могут же быть люди, которые захотят использовать эту силу во зло другим!
– Был такой человек, его звали Штирнером, мне о нем приходилось кое-что слышать, – сказал Штирнер. – Этот человек действительно наделал много вреда, использовав в личных целях мощную силу мысли. Но вот Качинский сумел обезвредить Штирнера.
– А вы не знаете, где теперь Штирнер? – не удержалась Эльза от жуткого вопроса, обращаясь к Штирнеру.
– Не знаю, и пусть он благодарит судьбу, что я не знаю, где он… Если бы я встретил этого человека, не поздоровилось бы ему.
Качинский улыбнулся:
– Зачем мстить Штирнеру? У нас есть более мягкие способы вырвать ядовитое жало. Правда, мы прибегаем к ним лишь в исключительных случаях. И потом, надо же быть справедливым: Штирнер оставил нам огромное наследство. Без его изобретений мы не имели бы таких успехов в области передачи мысли. Наконец, он сохранил мне жизнь. В нем было свое благородство.
– В России не может быть того, что натворил Штирнер, – продолжал Штирнер. – С тех пор как передача мысли на расстояние сделалась общим достоянием, произошло, так сказать, уравновешение сил. Если вы не желаете воспринимать чужие мысли, вы всегда можете «выключить ваш приемник», и дело с концом.
– Собственно говоря, возможность внезапного «мысленного нападения» не исключена, – сказал Качинский. – Но мы строго следим за этим и своеобразно караем. При помощи сверхмощных усилителей, которые у нас имеются, мы делаем преступнику соответствующее «внушение», и он навсегда делается безопасным, так как самая мысль о повторном преступлении не может уже возникнуть в его сознании. Нам не нужны теперь тюрьмы, мы делаем из всякого преступника полезного члена общества.
Эльза о чем-то задумалась.
Дугов заметил это и, опасаясь, что своими разговорами они утомили хозяев, отвыкших от посещения посторонних людей, посмотрел на часы и сказал:
– Однако мы заговорились. Пойдемте, Штерн, нам надо готовиться к охоте.
Простившись с дамами, Дугов и Штирнер спустились с террасы.
– Надеюсь, вы будете у нас обедать? – спросила Эльза вслед.
– Если это не очень обеспокоит вас, – ответил с поклоном Дугов.
Где-то заплакал маленький Отто. Эмма извинилась и вышла.
III. Штирнер и Штерн
Эльза осталась одна с Качинским.
Ее охватило волнение. Из всего, что рассказывал Качинский, ее больше всего поразило и заинтересовало одно: Качинский может вернуть Штирнеру его прежнее сознание, сделать хоть на несколько минут из Штерна прежнего Штирнера. Ей очень хотелось этого. Почему? Она сама едва ли отдавала себе в этом отчет. «Я хочу узнать тайну смерти Готлиба», – думала она. Но не только это возбуждало ее желание увидеть прежнего Штирнера. Быть может, в ней бессознательно говорило чувство женщины, которое не могло примириться с тем, что человек, который любил ее и решил так своеобразно покончить с собой, вместе со своей личностью убил и чувство любви к ней. Быть может… Быть может, она странными изгибами чувства начинала любить этого человека. Она сидела молча, не зная, как приступить к своей цели.
– Скажите, господин Качинский, – начала она нерешительно, – вы не могли бы здесь же, у нас, испробовать ваш способ, чтобы вернуть прежнее сознание Штерна? Возможно ли это?
– И да и нет. Вообще говоря, восстановление памяти вполне возможно. Медицина знает много таких случаев. Их бывает немало на войне, когда от сильной контузии люди совершенно теряют память о прошлом и даже забывают свое имя, но потом память возвращается. Известны такие случаи и при гипнозе. Окончательная потеря памяти может быть только тогда, когда органически разрушаются самые центры памяти в мозговом веществе. Это, так сказать, травматическая потеря памяти. Она безнадежна. Но в данном случае разрушение мозговой ткани едва ли было, иначе оно отразилось бы на всей психической деятельности. А Штерн во всем остальном, кроме воспоминаний прошлого, вполне нормален. Я могу в пример привести себя. Во время моей борьбы со Штирнером он поразил мои мозговые центры, управляющие равновесием. Я был совершенно беспомощен и тем не менее сумел восстановить чувство равновесия.
– Значит, можно? – оживилась Эльза. – Почему же вы ответили «и да и нет»?
– Да вообще можно, но… вы же слыхали, что сам Штерн не желает подвергаться этому опыту? Это во-первых… Но почему вас так интересует прежнее сознание Штерна?
– Дело в том, что мне кажется… я была знакома с этим человеком… даже, наверно, очень хорошо знакома… Но он забыл обо мне, как обо всем прошлом. Мне хотелось бы пробудить в нем одно воспоминание. И потом… узнать одну тайну, очень важную тайну, которую он хотел мне сказать, но не имел возможности…
Качинский посмотрел на нее с удивлением. «Роман?» – подумал он.
– Против его желания я, к сожалению, лишен возможности удовлетворить ваше любопытство, – ответил он.
Эльза нахмурилась.
– Это не любопытство. Это очень серьезно, – сказала она с некоторой обидой в голосе. – Настолько серьезно, что я просила бы вас сделать опыт, не спрашивая его разрешения. Всего на десять минут. И кто бы он ни был в прошлом, он опять станет Штерном и ничего не будет знать о вашем опыте. Ведь в этом же нет ничего преступного. Я прошу вас, очень прошу!
На этот раз нахмурился Качинский.
– Если я сам первый начну изменять нашим принципам охраны свободы чужого сознания, то вряд ли это будет похвальным, – сурово ответил он.
Эльза начала раздражаться. «Качинский не понимает важности дела. Так я же покажу ему, что тут нечто более серьезное, чем женское любопытство!» – подумала она и сказала:
– Штерн говорил, что вы обезвредили некоего Штирнера. Как это было? Я прошу рассказать мне.
Качинский рассказал.
– Значит, вы видели в лицо Штирнера в том стеклянном доме?
– Нет, в лицо я его не видел. Он был в густой металлической маске.
– Если вы так упрямы, что не хотите исполнить мою просьбу, то я принуждена открыть тайну: Штерн и есть Штирнер, а я его жена, урожденная Эльза Глюк, по мужу Штирнер.
Качинский был поражен.
– Неужели Кранц был прав? – сказал он после паузы.
– Кто такой Кранц?
– Кранц – сыщик. Он поставил целью своей жизни отыскать Штирнера. Не так давно он встретил в Москве Штерна и стал уверять меня, что это и есть Штирнер. Тогда мне стоило больших трудов убедить Кранца, что он введен в заблуждение внешним сходством.
– Теперь, надеюсь, вы признаете мою просьбу основательной? – спросила Эльза, довольная произведенным эффектом.
– Штерн – это Штирнер! – мог только произнести Качинский и глубоко задумался.
Эльза выжидательно смотрела на него:
– Ну что же, да или нет?
– Нет!
– Но если Штерн-Штирнер согласится на опыт?
– Он не согласится.
– Посмотрим! Я сама поговорю с ним. Подождите здесь, я сейчас приду.
Качинский остался на террасе, следя за удаляющейся Эльзой.
Она спустилась вниз к палатке на берегу и стала о чем-то говорить со Штирнером, который внимательно слушал ее, потом кивнул головой.
«Неужели ей так скоро удалось уговорить его? – подумал Качинский. – Ведь он всегда с ужасом отказывался, когда я предлагал ему сделать попытку вернуть память о прошлом».
Эльза пригласила Штирнера идти за собой.
– Он согласен, – сказала Эльза, поднимаясь на веранду, – согласен и даже сам просит вас об этом.
– Вы согласны? – спросил, еще не веря, Качинский.
– С большим удовольствием. Ничего не имею против, – ответил Штирнер.
Качинский задумался: «В конце концов, я ведь каждую минуту могу погасить у Штирнера память о прошлом. Я буду следить за ним».
– Ну что ж, пусть будет по-вашему, – сказал Качинский. Он вынул из кармана коробочку – аккумулятор-усилитель, приложил к виску и мысленно приказал, фиксируя Штирнера глазами: – Садитесь и усните!
Штирнер покорно уселся и тотчас уснул, закрыв глаза и опустив голову.
– Обычно к усыплению мы не прибегаем, – сказал Качинский, обращаясь к Эльзе, – но это трудная операция. Я верну ему прежнее сознание всего на десять…
