Семен Бабаевский - Свет над землёй
— Да, плоховато без моста, — сказал он, чувствуя под ногами скользкую плиту. — Ну, теперь тебе, Никифор Васильевич, без моста не обойтись.
— А почему теперь? — басом спросил Кнышев-младший, нагибаясь и хлопая ладонью по быстро бегущей воде.
— Сперва помогите выбраться из беды, — с улыбкой сказал Кондратьев. — А тогда я и расскажу…
Они взялись за кузов: кто уперся плечом, кто налег грудью, и «эмка», разрезая воду, выбралась на берег, оставив на песке мокрый след и зубчатый отпечаток резины.
— Так ты, Никифор Васильевич, не знаешь, — заговорил Кондратьев, поправляя брюки, — почему нынче Чурсунский остров не может обойтись без моста?
— Николай Петрович, — сказал Кнышев-старший, — ничего Никифор еще не знает… Я только что хотел провести с ним беседу…
— Можно и без беседы, — продолжал Кондратьев. — Сюда будут приезжать заказчики, и заказчики, скажу тебе, богатые, к тому же люди знатные, вот и нужно, чтобы они въезжали на остров по мосту… — Кондратьев остановился и, глядя на обрадованное бородатое лицо лесника, сказал: — И первым заказчиком буду я… Мне, Никифор Васильевич, требуется подготовить к осени не менее ста тысяч саженцев, главным образом дуба, ясеня и белолистки… Найдется?
— Николай Петрович, — торопливо, волнуясь, заговорил Кнышев-младший, — я и рад, и вообще мне приятно слушать, а все ж таки я еще ничего толком понять не могу… Вы ж знаете, я теперь не лесовод, а лесник, ни к чему не готовился, у меня нет сеянцев… Вернее сказать, они есть, но это же мало — сеял себе для забавы…
— Лесничество твое, Никифор Васильевич, кончилось, — сказал Кондратьев. — Я и приехал затем, чтобы сказать, что пришла пора вернуть Чурсунскому питомнику его былую славу… Нет сеянцев — так зато по всему острову найдется столько молодой поросли… Что ты на это скажешь?
— Да чего ж мы тут стоим, — сказал Никифор Васильевич, — пойдемте в мою квартиру, там обо всем и потолкуем… Дело сурьезное, надо все обсудить.
Они проходили старой дорогой, давно заросшей кустарником. Кнышев-старший вел на поводу коня и шел впереди, Кондратьев взял лесовода под руку и рассказывал ему о плане лесных посадок.
41
Незаметно наступило время отъезда в Москву. Самолет отлетал на рассвете, в Минводский порт нужно было ехать на ночь, и Сергей, попросив Ирину подготовиться в дорогу, с утра ушел к Кондратьеву и пробыл там половину дня. «Возьми все необходимое», — сказал он Ирине, и она, оставшись одна, думала: «А что ж оно такое — это «все необходимое»?»
Ирина давно жила мыслями о Москве, и ей все эти дни не верилось, что она поедет далеко-далеко и увидит то, что видела только в кино и на картинах. Теперь же, когда перед нею лежал чемодан и нужно было укладывать вещи и всерьез готовиться к отъезду, она переживала такое волнение, что ей было одновременно и весело, и грустно, и даже боязно. Ей захотелось взять с собой белую юбку и батистовую с короткими рукавами кофточку — в станице эту парочку все хвалили: белый цвет (это Ирина и сама хорошо знала) ей был к лицу. Ирина опустила руки и долго смотрела на чемодан и на лежавшее в нем серенькое в клеточку платье.
Отворилась дверь, в комнату вошли Тимофей Ильич и Ниловна, а следом за ними порог переступила и Марфа Игнатьевна.
— Здравствуй, дочка! — сказала Марфа Игнатьевна, подойдя к Ирине и целуя ее в щеку. — Ты чего какая сумрачная!
— Уезжаю, мамо.
— Знаю. Радоваться нужно.
Ниловна, маленькая, щупленькая старушка, все в том же чепце, который был всегда сверху повязан сереньким платочком, поцеловала Ирину, прикоснувшись к ее горячей щеке своими морщинистыми, старчески-холодными губами.
— А мы узнали, что дети наши уезжают, — сказала она тихим голосом. — Вот и не стерпело родительское сердце — пришли проводить.
— Спасибо, — сказала Ирина, не переставая смотреть на свое серое в клеточку платье. — А вы пешком из Усть-Невинской?
— Савва нас подвез, — сказала Марфа Игнатьевна. — Он в райисполком завернул, а мы на углу сошли…
Тимофей Ильич все еще стоял у порога, поставив к ногам мешок и как бы раздумывая, оставаться ли здесь или уйти. Высокого роста, сухой и согнутый в плечах, — казалось, это стоял пастух, только что пришедший с поля: это сходство особенно четко выступало и в его лице, скуластом, с крупными морщинами, и в подрезанных скобкой, усах, желтых от табака, и в густых, через весь лоб бровях, точно таких же бровях, как и у Сергея, только у старика они были уже жестче и не черные, а белые.
— А где ж Сергей? — спросил Тимофей Ильич.
— В райкоме, — ответила Ирина. — Батя, чего вы стоите! Проходите и садитесь.
— Знать, совещаться ушел? — Тимофей Ильич присел на лавку и вынул кисет, сильно пропитанный желтой махорочной пылью. — Небось у родителей совета не спрашивает… За эти дни дажеть в станице не побывал.
— Тимофей, тут радоваться нужно за детей, — сказала Ниловна, — а ты хмуришься, как осенний день.
— Да я не хмурюсь, а только к тому говорю, — пробурчал старик, нагибаясь к мешку. — К тому говорю, что непорядок… С родителями надо побалакать, совета попросить.
— Иринушка, тут мы на дорогу харчей принесли, — сказала Марфа Игнатьевна, помогая свату развязать мешок.
— Мама, я без Сергея не знаю…
— А что тебе в таком деле Сергей? — гневно пробасил Тимофей Ильич. — Ты у него хозяйка, и ежели собираетесь в дорогу, то ты его и не спрашивай, чего класть, а чего не класть.
— И правда, Иринушка, — вмешалась в разговор Ниловна, — дорога-то дальняя…
— Всякие запасы не помешают, — досказала Марфа Игнатьевна.
— Да оно и в Москве, — продолжала Ниловна, — еще не известно, как там в тех ресторанах вас будут кормить… А мы вам и сальца положили, и яичек вареных, и колбасы домашней, и масла свежего…
— Все, все пригодится, — сказала Марфа Игнатьевна, вынимая из мешка свертки.
— В чемодан кладите, — советовал Тимофей Ильич.
— Да вы что? — Ирина рассмеялась. — В чемодане одежда…
— Что ж вы из одежды берете? — спросила Ниловна.
— Чи там в театр пойдете, чи там на какое гулянье, чтоб меж людьми выделялись, — подсказала Марфа Игнатьевна.
— Эх, бабы, бабы, — сокрушенно качая головой и усмехаясь в усы, молвил Тимофей Ильич. — И нашли о чем печалиться… А были вы в Москве? Эге! Не довелось… А я — то бывал и все видел, и вы у меня спросите, как оно и что и как там себя показывать… Вы думаете, это вам Усть-Невинская… Появился на улице Прохор в синей рубашке, в шапке с красным верхом, и все его сразу заметили, и всем он кажется таким разнаряженным да молодецким парубком, что хоть веди к невесте… А в Москве себя показывать некогда. Там народу такая уйма, да к тому же все ходят так быстро, а на улицах завсегда такая происходит суматоха, что беда! А сколько машин! Так одна в одну и выстраиваются. — Старик усмехнулся. — Со мной в этой тесноте был случай — умру, не забуду. Попал я в гущу народа, а тут меня обступили машины, никак выбраться не могу, — так я чуть не заблудился… Спасибо милиционер вежливо за руку вывел.
— Так то ж ты, — возразила Ниловна. — Куда тебе, старому, до молодых равняться. Известное дело, кто на тебя станет смотреть?
Тут Ниловна хотела вступить в спор с мужем и доказать его неправоту, но помешал Сергей.
— Мамо! Батя! — сказал он. — Пришли!
Тимофей Ильич покосился на сына и молчал, а Ниловна прижалась к нему, — рядом с рослой, немного сутуловатой фигурой Сергея она казалась совсем маленькой.
— Эх, сынок, сынок, — сказала она, — вот когда у вас с Ириной будут дети, тогда и будешь удивляться.
— Да я, мамо, рад. — Сергей обратился к Ирине: — Ну, как у тебя? Все готово? А это что за продукты? Не возьмем!.. Ни за что, ни за что!
— Слухай, сыну, — сказал Тимофей Ильич, — ты в бабские дела не вмешивайся. Харчи — не твое дело. Пускай бабы сами укладывают, а ты иди, сядь возле меня… Побалакаем перед отъездом.
Сергею не хотелось ни садиться, ни разговаривать: у него было еще столько дел и в райисполкоме и дома, но он послушался и сел рядом с ним.
— У Кондратьева был? — спросил отец.
— У него.
— Советовался?
— Да…
— Об чем же?
— Разговор был всякий.
— От батька утаиваешь?
Старик нахмурил клочковатые брови.
— Никакой, батя, тайны нету. — Сергей расстегнул ворот, обтер платком мокрую шею. — Вы же знаете, еду я, батя, на сессию, и есть у меня от района важное поручение.
— В чем же его важность?
— И об этом вы знаете. Природу будем преобразовывать и вообще станицы обновлять — заплошали они у нас… — Сергей посмотрел на суровое лицо Тимофея Ильича. — И чего вы, батя, всегда так хмуритесь?
— Все обновлять, все куда-то рвешься, — не отвечая на вопрос, бурчал старик. — И чего ж ты думаешь добиться в Москве?
