Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
Мирошниченко залпом выпил фруктовой воды, принесенной из холодильника, налил и Груздеву в сразу запотевший стакан. В кабинете, несмотря на открытые окна, было душно, и на раскрасневшемся лице Мирошниченко особенно резко выделялись длинные светло-русые брови, похожие на валки скошенной пшеницы.
— У нас тут свой микроклимат, — как будто без всякой связи сказал он, взъерошив буйную копну белесых волос, — влезли в яму, да еще заборищем огородились. Стройтрест удружил: дорогу небось не подвели, а забор сгрохали. Было бы что охранять! И от тебя тоже как от кота молока! — почти обиженно попрекнул он Груздева. — От козла, говоришь? Ну, смысл пословицы от этого не изменится, а молока что от козла, что от кота — один черт, нету! Я тебе прошлый раз говорил: мы с великой радостью променяли бы дешевый фенопласт на твой хваленый, хотя и дорогой, полипропилен, но где он? Госплан спускает фонды, а сырье по фондам извольте изыскивать сами, да еще и перевозите автомашинами. И получается: за морем телушка — полушка… Я уже боюсь, не предложили бы мне демонтировать оборудование и убираться отсюда.
— Повремени хныкать! А если у тебя есть лишнее оборудование, уступи нам хоть две десятиграммовые «малютки» для отливки пробных образцов. И нечего толковать о нынешней дороговизне полипропилена: если начнете лить из него детали машин, — побьете стальное литье. Из фенопласта-то только баночки да скляночки готовите.
— Ну, положим! — ревниво вступился за свое детище Мирошниченко. — Много кое-чего выпускаем… Но «малюток» не дам. И не проси! Можешь нашей лабораторией пользоваться, и отливать станем по вашим заказам что угодно, хоть пробные лопаточки и прутки, хоть детали турбобуров. Нарабатывай, а мы будем испытывать и давать заключения. Вопрос насчет отливки для турбобура мы тут обсудили. Прямо скажу, коллектив был польщен и обрадован. Сделаем все в лучшем виде.
— Спасибо. Однако для настоящего разворота дел нужна как воздух комбинированная установка, тогда сырья дадим вдоволь. — Груздев вспомнил разговор за столом в обкоме: уклончивость Щелгунова, елейность ненавистного Карягина, нахмурился, и в гордом облике его появилось сходство с орлом, готовым к нападению. — Хлопотать надо. В ЦК обратиться. Ведь пока мы тут волынку тянем, из-под рук выхватят предложение и запатентуют за границей.
Мирошниченко еще больше покраснел, согласно кивнул, напыжась от досады.
— У меня тоже украли одну идею, а в комитете по изобретениям даже следов от заявки не нашел…
Груздев сказал с горечью:
— Русский человек всегда славился сноровкой. Не зря побасенку сочинили про Левшу, который блоху подковал. Но случись торговля патентами — нас нашими же изобретениями закидают. Почему? Свобода и возможность творчества теперь почти неограниченные — твори, а потом и пойдет увязка-карусель. От одних согласований с ума сойдешь!
Мирошниченко только рукой махнул.
— Пойдем, покажу завод. В прошлый раз ты, как метеор, промелькнул, а ведь у нас большое, интересное дело.
Вместе они не торопясь прошли по инструментальному цеху, где слесари станочной группы и мастера-граверы по проектам своих заводских конструкторов изготовляли детали прессформ, заглянули в помещение, где эти прессформы получали термическую закалку.
— Вот самая трудоемкая часть нашего производства, а дальше детская игра начинается, — говорил уже весело Мирошниченко, оживившийся и оттого даже похорошевший: вдруг ярко выделились голубые глаза в пушистых русых ресницах, задорный молодой нос и ядреные, по-девичьи улыбчивые губы. Сразу видно: влюблен директор в новаторское литейное дело и по-доброму, по-хозяйски радеет о нем. — Готовим мы не только баночки, скляночки да посуду для ширпотреба (хотя на это спрос большой), выпускаем и детали по договорам с заводами: шестеренки, шкивы для приводных ремней, шарикоподшипники. Сырье разное понемножку поступает, но ведь надо форсировать! — Мирошниченко, снова прорываясь досадой, сердито откинул со лба волосы, растрепанные дуновением теплого воздуха, искоса взглянул на высокого Груздева. — Написать письмо куда угодно мы готовы с великой охотой.
В основном цехе были пущены еще не все линии. Автоматические прессы ритмично выталкивали на лотки готовые отливки из нагретых прессформ. Груздев потрогал на ленте транспортера горячие детали, покрытые заусенцами:
— Как вафли печешь.
— Я говорю: детская игра. Ни физических усилий, ни точных замеров, ни отходов. Чуть не так, взял да перелил.
На других линиях работницы в легких платьях вручную подавали под прессы таблетки из пластмасс различного цвета и размера, подогреваемые в генераторах, а через две-три минуты вынимали готовые изделия.
И это тоже удивительно походило на детскую игру.
— За две минуты до двенадцати деталей на одной машине! — Груздев взял сложную деталь с внутренней и внешней резьбой. — Даже резьба сразу отливается! — И он снова засмотрелся на то, как работница быстро укладывала таблетки в восьмигнездную прессформу, а через минуту-другую вынимала запрессовку в поворотной кассете и вытряхивала шайбы, уже отвернутые.
Так же легко и красиво работал литьевой цех, где сырье после электроподогрева, превратясь в горячую, гладкую, вязкую массу, продавливалось поршнем через узкое отверстие в цилиндре машин в холодные формы.
Груздев задержался взглядом на десятиграммовой «малютке» — предмете мечтаний работников его опытной полипропиленовой установки, и сказал Мирошниченко:
— Значит, условились: подпишем сегодня договор, проведешь отливку деталей для турбобура. А сейчас едем к Семену Тризне: Танечка его — именинница.
9В диспетчерской промыслового управления было людно: всех интересовало: как идет откачка? Расстроенная Дина Ивановна сидела на столе, свесив длинные ноги в легких сапожках, и, прижав к уху телефонную трубку, хмуро слушала: нефть все еще не принимали.
— Разве могли мы предполагать в дни поисков, что появится угроза перепроизводства? — сказала она, поздоровавшись с Груздевым и Мирошниченко, тоже заглянувшими по пути в диспетчерскую. — Говорят, что вопрос бесперебойной откачки разрешится, когда построят международный нефтепровод «Дружба», а пока что прикажете нам делать?
— Ехать к Семену! — полушутливо предложил Груздев.
Выйдя во двор конторы, они увидели Надю, которая прихорашивала белоголового малыша: застегивала ему курточку, вытирала платком нос.
— Поехали! — крикнула ей Дина Ивановна, направляясь к машине Груздева.
Надя подхватила мальчугана на руки и, перегибаясь назад от его тяжести, поспешила к соседнему дому, возле которого праздно расположилась компания соседок-кумушек.
— Чудный мальчик! — сказала она Груздеву, подходя быстрым шагом и слегка запыхавшись. — Такой смешной и смышленый. Я спросила его: «Ты уже купался нынче?» — «Да, говорит, я каждый день купаюсь». — «Где?» Подумал, подумал: «У нас есть кругленькая речка». Это он, оказывается, бассейн так называет. Кругленькая речка! Прелесть… И чихает, уже успел простудиться.
Вслед за старшими Надя забралась в машину на откидное сиденье.
Пушистые ее волосы заблестели перед самым лицом Груздева, он даже почувствовал их теплый, солнечный запах. Так и потянуло прикоснуться к ним губами. Не отводя глаз от девушки, Груздев думал:
«Ей весело, ко всем добра, вот занялась с ребенком, и сразу у них общее нашлось — „кругленькая речка“… Мы-то в землянках жили, а для них, молодых, и парки, и фонтаны, и театры. Но великое счастье сознавать, что ты всю жизнь трудился для таких, как она… для нее!»
Надя, облокотясь о спинку переднего сиденья, смотрела на толпы людей, занятых в выходной день личными делами и просто гуляющих либо идущих на вечернюю вахту. Ощущение своей легкой стройности, молодости, здоровья делало ее безотчетно счастливой, и ей хотелось, чтобы всем было тоже радостно. Но она не могла создать хорошего настроения даже тем, кто сидел рядом с нею: их угнетала, грызла забота, а особенно мрачным казался Груздев.
«Замкнулся! — подумала Надя, знавшая по разговорам родителей и их друзей о всех несчастьях, тревогах и победах Алексея Груздева. — Отчего столько огорчений выпало на долю одного, к тому же замечательного человека?»
Однако бившая ключом жизнерадостность помешала девушке сосредоточиться на грустных мыслях, и, выглянув из машины, Надя весело замахала рукой, сразу нарушив задумчивое оцепенение Груздева: высокий, похожий на отца Юрка Тризна и длинноногая, скуластая Юлия с прямыми волосами, остриженными, как шалашик, сломя голову бежали навстречу.
— Ну, знаете! — кричал Юрка. — Ждали, ждали! Я ведь специально из Камска…
— Пироги у мамы давно готовы. Обижена ужасно, гости не дождались вас, сели за стол, — сообщила Юлия, когда машина остановилась у такого же четырехкомнатного особняка, в каком жили Дроновы, на другом краю Парковой улицы.
