Два желания - Пётр Иванович Гагарин
— Верно, верно, Андрюша, но… Подожди. Он не будет, не будет.
Уговорил и зашагал по ковровой дорожке к выходу, шепча под нос: «Эх, сынки, сынки! Легко вам живется, да нелегко каждый из вас дается».
3
Утром Юрка вскочил с постели и — за карманы: пусто!.. Покраснел, выбежал в коридор, посмотрел на дежурную и снова в комнату. Та догадалась, высунулась в дверь:
— Ну, выспался?
— Да. Тетя Паша, я, кажется, деньги…
— Так тебе и надо, гуляка. Посуетись теперь, вперед знать будешь. — Повернулась и хлопнула дверью. Но вскоре опять вернулась, проворчала: — Не ищи, деньги старик унес. И валенки тоже. Взбучку бы тебе…
Юрка долго сидел на кровати, раздумывая, а потом махнул рукой, быстро зашнуровал ботинки, повязал галстук и отправился.
Домик Протаса Нилыча стоит в глухом переулке, однако хозяин ворота на запор никогда не закрывает и волкодава не держит. К нему — заходи! Но Юра этого не знал и поэтому остерегался. Тихонько открыл ворота, изогнувшись, заглянул во двор — тихо. Поднялся на крыльцо, постучал, за дверью послышалось: «Да-да!»
Нилыч сидел на низенькой скамеечке и подшивал валенок. Когда Юра вошел, Нилыч поднял голову:
— А-а, гость! Проходи. Ну как, небось, сегодня хуже?
— Да вот… встал…
— Ни денег, ни пимов? А вот они. — Старик улыбнулся, поднял над собой уже подшитый валенок, повертел его в воздухе и стукнул об пол: — Сейчас и второй готов будет. Крепче новых!
— Ну как же это, Протас Нилыч? Я бы в мастерскую отдал.
— В мастерскую? Ишь как вы теперь — все в мастерскую, а если своими руками? Да там разве такую стельку поставят? А дратва?! Вот, надевай — и будь здоров. Уральская зима хорошие пимы любит. Так-то. Я все зимы в пимах. Потому у меня и зубы целы и суставы в коленках не трещат. Правда, волосы вот… — Он провел ладонью по блестевшей макушке и засмеялся: — повыскакивали, черти. Ну это, наверное, так уж слабо приделаны были…
Юра смотрел на Протаса Нилыча, смущенно улыбался и не знал, как быть: «Попросить сначала деньги, так подумает, что я опять… Если взять валенки — заплатить надо. А чем?..»
Так и не успел ничего решить — Нилыч вышел в коридор и там долго позвякивал соском умывальника. А Юрка продолжал любоваться валенками — они были как новенькие: аккуратные, прочные, изнутри — ни бугров, ни узлов.
Вытирая полотенцем руки, подошел в нему Нилыч:
— Ну как?
— Классно! Вы все умеете. Вот… подшиваете, токарите, изобретаете здорово.
— Ну хоть не изобретаю, а предложения, так это и ты можешь. У нас, ведь знаешь, люди тащат на свой завод все хорошие мысли, как в копилку. Вот и ты неси.
— Не умею.
— А ты думаешь, другие рационализаторами родились? Головой тоже работать надо.
Повесил полотенце на коровий рог, прикрепленный к стене, подсел к Юрке и начал раскатывать рукава:
— Вот оно как: «не умею»… Сядь вечерком за стол и подумай. И тема добрая есть — держатель резца. Втулки новые пошли, внутри как бочка. Надо придумать фигурный держатель.
— О, это же сложно!
— А что легко дается? Мозговать надо. Как же иначе. Ну ладно, пошли — мать обедать собрала. Домашние пироги…
Юрка застеснялся и хотел было уйти, но не тут-то было — Протас Нилыч схватил его за рукав:
— Старшие говорят, значит иди, нечего артачиться.
Старик уселся за стол, протер вилку салфеткой, а острие ножа по привычке проверил пальцем:
— Вот инструмент выпускают — пастилы не отрежешь. А ведь тоже сталь портят. Ну, бери пирог. Да смелее, смелее, вот так…
Себе положил кусок пирога, поднял корку, попробовал рыбу — хороша! Попробовал и замешкался: «За пирогом-то и нищие выпивали. Налить бы, но… Скажет: «Нас ругаете, а сами»… «Ладно уж…» И нехотя начал есть.
— Мать, где ты там?
— Иду, иду. — Наталья Ивановна, вытирая жилистые, в морщинках руки о фартук, села и устало вздохнула: — Боюсь, не подгорело бы. Кушай, сынок, кушай, на нас не гляди. Тебе еще в кость расти, кушай.
Нилыч жевал лениво. Жена это сразу заметила.
— Отец, налил бы, сегодня же выходной.
— Им только налей!
— Да уж, небось… И своему до солдатчины не давал, все мальчишкой считал, и тут… Не знал вкуса водки, так и ушел на фронт… — Она прикрыла лицо фартуком и вышла из комнаты.
Нилычу не по себе стало. Сколько раз говорил: не вспоминай. Правда, сам-то все время вспоминал, только ей вида не показывал. Единственный сын!
Буркнул вслух:
— Не худому учил. Трезвость молодым нелегко дается. Только вот не довелось ему…
Помолчал, прислушиваясь к возне на кухне, а потом вдруг склонился к гостю, зашептал:
— Подожди-ка, Юрик, подожди, мы сейчас… — и бойко шмыгнул в угловую комнату. Через минуту вышел с бутылкой портвейна.
— Вот вчера из-за соседа купил, а он не пришел. Мы за его здоровье.
Юрка начал было отказываться, но Нилыч руку поднял, оборвал его:
— Не бастуй, много не дам, а эту выпей. Да и вино-то квас… Вчера вон как нализался.
— Так это — ребята…
— Не оправдывайся, знаю вашего брата. Не успеет снять бляху «РУ», а уже к киоску, в ресторан. Напьется такой и давай: «Я — рабочий!» — Нилыч встал, стукнул ножками стула об пол: — И ты вчера тоже — «Я рабочий».
— Мать, что там еще — давай. «Рабочий». А как шпильку товарищу выточить, так… — Блеснул глазами на Юрку, снова сел. — Ты не ему сделал зло, а себе, мне, государству. «Рабочий»…
Юрка убрал руки под стол и до боли мял их, ругая себя: «Так тебе и надо, не будешь умничать. Все на мастера сваливал — «пусть время знают»… А если дело требует? Дело, государство… И этот седой человек за тебя работал…»
В комнату вошла Наталья Ивановна, неся сладкий пирог и эмалированный чайник с компотом. Посмотрела на Юрку, потом на мужа, урезонила:
— Да что ты на парня! Ешь, сынок, не гляди на него.
— А я… — запнулся и невпопад сказал: — Он на меня не сердится, это он…
— «Не сердится», — протянул Нилыч. — Ишь, какой догадливый. Вот надеру как следует, — и он схватил Юрку за ухо.
Юрка встрепенулся, блеснув глазами, но тут же через силу улыбнулся, промолвил:
— А я не боюсь.
— Не боишься? Сукин ты сын, понимаешь. Дай руку. Но, смотри. Хочешь иметь друга, сам будь другом. А главное — званием нашим дорожи. Вот такими рабочими руками весь мир кормится. В древности ими человек огонь добывал, а теперь ракеты к Солнцу пускает. Понимаешь? Рабочий — создатель всего,
