Заводской район - Арнольд Львович Каштанов
— Я слышал, ты уходить надумала? — спросил он. — В отдел, на чистую работу?
— Когда надумаю, я сама тебе скажу.
Вот уж ни к чему ей такие слухи. Шемчак действительно приглашал в отдел, и хорошо было бы ходить на работу нарядной, спокойно бумажки писать, но она все не могла на это решиться. Пятьдесят рублей в месяц терять тоже не хочется, да и привыкла она к цеху за двенадцать лет. Андрюша говорил о соцсоревновании. Март кончается, пора итоги за квартал подводить, а стенгазета у Тони еще новогодняя висит…
Он говорил, а Тоня нетерпеливо ковыряла вилкой в тарелке и незаметно для себя съела бифштекс. Тьфу ты черт.
— Андрюша, а отчего ты полысел так рано? — неожиданно перебила она.
Андрюша растерялся, не понимал, отчего она рассердилась. Не мог же предположить, что из-за бифштекса.
— Женщины много любили, — ответил он и захохотал, показывая, что шутит. И хохотал старательно, потому что не шутил.
Подошел с подносом Корзун, стал располагаться.
— Ну? — спросил, не глядя на Андрюшу. — Чего ты хотел?
Он понимал, о чем у них был разговор.
— Уже не нужно, — мягко сказала Тоня.
Она с удивлением подумала, что Корзун красив — высокий брюнет, крепкий мужчина. В нем много осталось от четырехлетней морской службы — не только походка враскачку на широко расставленных ногах, не только… Но, наверно, никто никогда не сказал ему, что у него лицо красивое. Он гордился ростом, рассудительностью, силой и не знал, что красив.
Андрюша поднялся, потрепал Тоню по плечу, прощаясь:
— Загляни в цехком после смены. Что на ходу обсуждать.
— Я сегодня не могу задерживаться. У меня день рождения.
Это сорвалось нечаянно. Она удивилась: ведь не собиралась ничего устраивать. Столько хлопот, опять же расходы лишние… Зачем ей это? Бифштекс да Андрюша виноваты. Лучше бы она взяла сметану с булочкой.
Андрюша и Корзун поздравляли с обычными шуточками, но Корзуну шутки давались с усилием. Едва Андрюша отошел, он устало уткнулся в тарелку.
— Приходи вечером к нам, Володя, — сказала Тоня. — И всю техчасть приводи.
И опять удивилась себе. Устала она, что ли?.. А, впрочем, почему не устроить праздник? Если праздники свои забывать, чего же будни стоят? Она пригласит полный дом гостей. Приготовит что-нибудь на скорую руку…
— Ты видела анализы?
Нет, ей никогда нельзя расслабляться.
— Видела.
— Девятнадцать килограмм на блоке видела? Вот отсюда и брак.
Поймал ее все-таки. Он любит быть справедливым и, если уж решил свалить вину на нее, не успокоится, пока не найдет для этого основания. Тоня попробовала защищаться:
— Ну и что — девятнадцать? Автозавод держит девятнадцать.
— Ты меньше на других смотри, — посоветовал он. Теперь он был победителем, а она бестолковой бабой. — Тебе верхний предел восемнадцать дан, вот и работай, и нечего болтовней заниматься.
Ему нравилось делить человечество на болтающих и действующих. Будучи от природы неразговорчивым, по этой классификации он автоматически попадал к последним.
Через час Тоню вызвал к себе Важник. В крохотной его приемной она заглянула в машинку секретарши — не печатают ли уже о ней распоряжение. Как будто нет.
Важник сидел в белой тенниске, распахнутой на груди, отрывисто кричал на кого-то по телефону: крикнет, обиженно сморщится, слушает, опять крикнет, опять долго слушает. Кивнул: садись. Пиджак его висел на спинке стула.
Тоня оглядела бумаги на столе, но распоряжения не заметила. Важник положил трубку. Он поймал взгляд Тони и нахмурился:
— У тебя нюх, как у собаки.
Тоня немного обиделась, но улыбнулась:
— О чем ты?
— Чего ты ищешь на столе?
— Ничего.
— Глазами.
— Да ничего.
Он выбрался из-за стола, открыл форточку. Ему пришлось подняться на носки — он был невысоким.
— Накурили тут. — Поморщился и удивился мимоходом: — Весна?
Тоня как зашла в кабинет, сразу почувствовала что-то странное и только теперь поняла: это ж весна! Не слепящая синева за окном, не теплые желтые полосы наискосок по полу, а что-то не определимое в воздухе, не вытравленное табачным дымом и запахом горелого мазута, — весна.
— Что же ты брак гонишь, Брагина?
Сказать, что людей нет, — значит, взять вину на себя. А людьми он все равно не поможет, где он их возьмет. Тоня ответила:
— Щелок плохой завезли.
— А анализы на блоке?
— А-а! — Тоня пренебрежительно махнула рукой. — Было бы из-за чего шум поднимать.
— Не из-за чего? — полюбопытствовал он, и Тоня подумала, что зря она про людей не сказала.
— Я вижу, ты неплохо живешь, — заметил Важник, уселся за стол и, как бы выяснив все и утратив к Тоне интерес, стал листать бумаги. Потом сказал небрежно: — С завтрашнего дня дашь двух человек на земледелку.
— А я как же?
Зря она про людей промолчала, теперь он решил, и его не переубедишь.
— Ты пока еще конвейер не держишь, а земледелка держит.
Придется все-таки посылать Федотову в ночную смену. Дорого ей всегда трусость обходится, роскошь это. В другой раз Тоня просто бы сказала: «Не дам!» — и хлопнула бы дверью. Она может себе позволить такое, она человек, которым дорожат. А сегодня она вошла в кабинет с надеждой на снисхождение, где уж тут дверью хлопать, не то настроение. Тоня была недовольна собой. Правда, ее не наказали. И то хорошо.
— Вот и невестка твоя меня подводит, не вышла на работу. — Тоня вспомнила о Гринчук. — Не знаешь, что с ней?
Ей показалось, что Важник смутился.
— Бог их знает, — буркнул он, посмотрел на Тоню и сказал уже мягче: — В конце месяца поможем. Директор обещает на недельку инженеров к нам на конвейер пригнать. Из отделов. — Помолчав, добавил: — В целом… работать можно.
Если с вечера лечь пораньше, утром встать свежей, успеть всю домашнюю работу сделать, не спеша пройти с Олей по морозцу до детского сада, посмеяться с воспитательницей, глядя на детей, и снова по морозцу, чувствуя свой румянец, на завод, мимо деревьев в инее, мимо желтых уличных фонарей, по мотающимся под ногами желтым теням, по скрипучему снегу — бодро, молодо, скоро, — кажется: день впереди огромен. И с удивлением подумаешь: чем заняться сегодня в цехе? Изо дня в день по раз навсегда налаженному циклу работают конвейеры, машины, люди, а ты постоишь около, поговоришь с мастером и займешься чем-нибудь интересным — есть одна идея… Но так не бывает никогда.
2
В гастрономе Тоня и Федотова
