Николай Дементьев - Какого цвета небо
Пока ехали, и Татьяна все молчала, сидела напряженно-прямо, я почему-то еще вспомнил наш школьный спор о простоте. Лена доказывала, что человек должен быть простым и естественным. Я тогда чувствовал легкую неловкость за нее, – так напористо, даже зло она говорила, хотя решительно никто на нее не нападал. Гусь тоже молчал, хитровато улыбаясь, а Венка обоснованно возражал Лене, одновременно кое в чем соглашаясь с ней. Основной довод его был правильным и сводился к тому, что хитрить и маскироваться не надо, но и простота простоте рознь. Татьяна глянула почему-то на меня, сказала:
– Ты, Аленушка, не нервничай, а то забудешь, что есть простота, которая хуже воровства. И вот сейчас, глядя на Кешу с Нешей, я подумал именно об этой простоте…
На районной математической олимпиаде мы с Гусем поделили первое и второе место, и в физике он нам с Леной не уступит, а по гуманитарным предметам учился он, что называется, ни шатко, ни валко. Однажды мама пыталась доказать ему необходимость для культурного человека всесторонних знаний. У него вырвалось:
– Я буду инженером, Валентина Ивановна.
И в этом сомневаться не приходится. Кешка наверняка в политехнический поступит. Но две детали до сих пор остаются для меня необъяснимыми. Первое: у Гуся умер отец. Был он главным инженером одного большого завода. Мама у Кешки никогда не работала. За отца выплачивается пенсия, но Екатерина Андреевна все-таки пошла работать в больницу, где главврачом – Павел Павлович. После этого Гусь моментально сблизился с Венкой, хотя до этого за все время обучения в школе особых симпатий к Дмитриеву не питал.
А второе… Ну, Аннушка действительно первая красавица нашей школы, даже дурацкий парик не может этого опровергнуть. Из троек, правда, она не вылезала, но аттестат получила. Правда, Татьяна тогда же сказала:
– Ну, Лямка, радуйся, что Валентина Ивановна заболела!
– Это уж точно! – подтвердила Лена, и это был чуть ли не единственный на моей памяти случай, когда Лена согласилась с Татьяной.
Почему после смерти отца Гусь воспылал такой страстной любовью к Аннушке? Лена это примечательное событие толкует весьма прозаически, намекая на то, что отец Лямки – профессор в политехническом. Вон и сейчас вразумляет Кешу с Нешей, аж голосок у нее позвякивает:
– Все обладают равными правами, но беда, что кое-кто при этом забывает об обязанностях!
– Простите, Аленушка, у вас повтор: об-об! – с крайней вежливостью позволил себе заметить Гусь.
Аннушка засмеялась весело, щелкнула Кешку перламутровым ноготком по носу. Венка сказал авторитетно:
– Повтор иногда только усиливает желаемое доказательство! – и покосился на Татьяну.
Она все молчала, и за темными широкими очками было не понять, как она реагирует на происходящее. Только мне вдруг показалось, когда я незаметно взглянул в переднее зеркальце, что лицо у нее какое-то застывшее. Подумал с огорчением: вот уж кого я совершенно не знаю, так это Татьяну! А ведь снится-то мне, к примеру, именно она. А может, потому и снится, что я ее до конца не понимаю?
Мне наперед известно, как в том или другом случае поступит Лена. Вот поэтому, наверное, мне и откровенно-просто с ней. Будь сам нормальным человеком – и с уверенностью можешь ожидать со стороны Лены нормальное отношение к себе. Пусть она говорит прописные истины, пусть напряжена внутренне до крайности. А ведь от Татьяны совершенно неизвестно чего можно ожидать, каких только чудес с ней в школе не бывало! И петь она пробовала, и художественной гимнастикой занималась, даже в шахматы играла, всего и не перечислишь. Родители ее – геологи, полгода – в экспедициях, полгода – за обработкой результатов этих самых экспедиций. В школе ни разу, кажется, не были. Татьяну» растила бабушка.
Вот и сейчас Татьяна сидит, молчит, за темные очки спрятавшись, а мне почему-то кажется – все отлично понимает! Может, напридумывал я себе эту самую Татьяну, вон и Павел Павлович говорил, что она целыми днями сидит у них на даче, готовится вместе с Венкой…
Нет, не напридумывал. Да и какое это вообще имеет значение, напридумывал или нет, будто от этого что-то изменится!
– Приехали, дети мои! – вдруг сказал Венка.
Я подождал, пока вышла Лена, тоже вылез даже будто с облегчением. Ноги у меня почему-то так устали, точно я все эти пятьдесят километров сам вел машину.
Татьяна вышла последней.
И вдруг я понял, что все это время будто разговаривал с ней. Только молча.
3
Венка подавал мне из багажника вещи, мячик, резиновые коврики, сетку с едой и бутылками.
– Машину поставь вон под те деревья, подальше от дороги, – заботливо сказала Лена Венке. – И закрой как следует!
Кеша с Нешей засмеялись, схватились за руки, побежали на пляж к воде.
Татьяна молча стояла в сторонке, похлопывая себя ракетками по колену, и не видно было, смотрит она на меня или нет.
Я принимал вещички, нагрузился до самого подбородка. Татьянины губы чуть раздвинулись в улыбке.
– Солнечное, – негромко сказала она мне.
И я только тут сообразил, что даже и не знал как-то, куда мы ехали. А теперь сразу узнал Солнечное и по ларьку с водой, и по зеленому невысокому заборчику вокруг отлогого и широкого пляжа, и даже, вроде, сосны на дюнах признал, хотя они всюду одинаковые, до самого Зеленогорска и дальше.
– Дай, – сказала Татьяна, стоя напротив меня я протягивая руки. – Я пока подержу, а ты машину поставишь по указанию Аленушки.
Ссыпал ей на руки вещи, мяч соскользнул, покатился в сторону.
Будто ветром меня вкинуло в машину, даже руки подрагивали, пока включал зажигание. Прислушался к ровному рокоту двигателя, включил сцепление, дал газок, прямо-таки с наслаждением крутанулся, огибая сосны, по шишкам и веткам въезжая на пригорок. И удивился: Татьяна, оказывается, понимает все, что со мной происходит. Как мама. «Поезжай! – сказала мама… – Кеды надень». А Татьяна объяснила: «Солнечное». Потом догадалась, что мне все время нестерпимо хотелось оказаться за рулем.
– Может, выйдешь все-таки из мотора? – спросил Венка. И добавил язвительно: – Или уж так и будешь в нем сидеть?
– Дорвался, дитятко? – сказала Лена.
Я покраснел, забормотал что-то, вылез поспешно. Венка снова внимательно оглядел все внутри машины, вытащил ключ зажигания, захлопнул дверцы, стал закрывать их на ключ. А Лена стояла рядом с ним и следила внимательно, так ли он все делает. Действительно Аленушка… А Татьяны не было. Поискал глазами: она шла по пляжу, неся в обеих руках перед собой вещи, отгибаясь для равновесия. Кинулся за ней, улыбаясь до ушей, точно случилось что-то огромное и очень важное.
– Вот здесь, пожалуй, а? – спросила Татьяна, когда я оказался у нее за спиной, даже не обернулась; как же она поняла, что это именно я?… – Да, пока на солнышке. – И наклонилась, складывая вещи на песок, выпрямилась, повернулась ко мне, улыбаясь.
Я расставил ноги, уперся прочнее и – сделал сальто назад, на руки, побалансировал в приятно-упругом и уже горячем песке – из карманов брюк посыпалась разная мелочь, – лег на живот, вытаращился на Татьяну. Она улыбнулась, как старшая, молча нагнулась, стала подбирать, что у меня из карманов высыпалось. Опять точно так, как мама бы это сделала. И я неожиданно попросил:
– Сними очки, а?…
Руки ее замерли, а потом она сняла очки, даже не поглядела на меня, только уши у нее чуть порозовели.
– Вот что значит – настоящий рабочий человек! – сказала Татьяна, держа в руке гаечный ключ.
Как же это ключ-то, интересно, оказался в моих выходных брюках?…
Татьяна посмотрела на меня. Так, одну секунду, и оба мы тотчас отвернулись друг от друга. Но и за эту секунду я успел заметить, что в глазах у нее нет обычной холодной насмешки, и они уже не зеленые, а серо-голубые. Было в этих новых глазах Татьяны что-то растерянное и почти просительное, совсем как тогда, во сне! У меня даже сердце заколотилось, а в уме ни к селу ни к городу заповторялось само собой: «Мороз и солнце, день чудесный… Мороз и солнце…» К тому же я неожиданно обнаружил, что по-прежнему во всем – рубашке, брюках и кедах – лежу на песке, делаю носом, как клювом, совершенно петушиные движения. Упорно и хлопотливо клюю носом песок, потом по-куриному резко поматываю носом в стороны, клюю снова. Может, сам бы я этого даже и не заметил, да Венка вдруг проговорил насмешливо у меня над головой:
– Какой клоун пропадает!
И услышал строгий голос Лены:
– Ты, Иван, хоть разделся бы, чем во всем до песку валяться!
Я встал послушно, стянул через голову рубаху, снял кеды, брюки. Покосился на Татьяну: она была уже в одном купальнике, сидела на коврике, рисовала что-то на песке пальцем. А очков на ней не было.
– Ну, Таня, сначала купаться или поиграем? – спросил Венка.
– Все равно, – негромко ответила она.
– Сначала надо размяться, а потом уже в воду! – рассудительно проговорила Лена.
