Андрей Платонов - Фабрика литературы
Но литкор может и не иметь отличительной способности литературн. монтера — уменья прибавить к полуфабрикату элемент индивидуальной души и так сорганизовать всю массу полуфабрикатов, чтобы получилось произведение, а не окрошка словес, фактов и девьей мечты.
Нац (обл) литкор должен иметь все качества литкора плюс тонкий и чуткий вкус и глубокое образование. Полученный от литкоров материал по отдельным сюжетам он сводит в одну тетрадь, очищая этот материал от всего неоригинального, нетипичного, а главное, неживого, явно бесценного для литературы. Однако в этом права нац (обл) литкора должны быть строго и узко ограничены, чтобы он не мог обесцвечивать и обезглавливать материал литкоров.
Такой центральный литкор должен работать «чуть-чуть», не править материал, а — или выбрасывать его целиком, или оставлять тоже целиком, не переставляя даже запятых. По настоянию литкора он должен материал оставлять. Нацлиткор должен особенно хорошо знать свой народ и родную литературу и должен давать советы и помощь литкорам (и в этом его главная работа).
Нац (или обл) литкор — это контрольный цех, браковочная лаборатория. Ничего своего в извлекаемое из жизни литкоры привносить не должны, давая, напр., диалог, вырезку или событие вживе и целиком. Для своих замечаний, дум и устремлений они могут писать в сюжетах (отделах) «Нечаянные думы» или «Особое и остальное», так и помечая в своих литературных письмах.
Нац (обл) литкор сведенный в единую тетрадь материал периодически пересылает в редакцию («сбор. цех») «на монтаж» — на творчество произведений.
Получается предприятие:
мастеровые «у станков» (литкоры),
цеховые мастера (нац-обл-литкоры),
монтеры (литераторы, сборщики произведений),
директора — инженеры (критики).
Можно, конечно, районировать, кроме системы нац-обл-литкоров, еще и иначе, потому что районы, хотя и населенные одной нацией или сложенные экономически однородно, могут оказаться слишком разнообразными по признакам, интересующим литературу; наконец, интересы литературы могут не совпасть с линиями экономики, хозяйства и пр.
Гонорар должен делиться примерно так:
50% — писателю, «монтеру»,
5% — критику, «бюро изобр. литер. методов»,
5% — нац-обл-литкору,
40% — литкорам — от каждого произведения, выпущенного данным литер. предприятием. Произведение выпускается под фамилией «монтера» и с маркой литературного предприятия.
Вот, скажут, развел иерархию и бюрократию. Это не верно,— это не иерархия, а разделение труда, это не бюрократия. а живая творческая добровольная организация сборщиков меда и яда жизни и фабрика переработки этих веществ.
Обиды не должны быть: материально в успехе заинтересованы все сотрудники литер. предприятия, а морально — каждый литкор может стать литмонтером при желании, способностях и энергии.
Я пока работаю в одиночку, кустарно (сам себе и «литкор» и «нац-кор» и т. д.), поэтому едва ли добьюсь таких разительных эффектов, которые бы сразу указали на преимущество предлагаемого метода.
Главная сила здесь, конечно, в «предприятии», в разделении труда, в охвате огромного количества человеческих личностей, масс и территорий, тысячью зорких глаз, многоголовым живым умом и чутким вкусом.
Но все же я попробую и результаты продемонстрирую, если позволит это тот печатный орган, куда я обращусь.
Это «лежачий» опыт, а я бы хотел сразу поставить его на ноги крупно, серьезно и бить на достойное нашего времени гигантское (только не по числу печатных листов) сочинение.
Но для этой организации нужна охота многих подходящих людей, а не одного нижеподписавшегося.
Может быть, мы приблизимся тогда к коренной реформе литературы (содержания, стиля и качества ее) и по-простому разрешим проблему коллективизации этой «таинственной» и нежной области, ликвидируем архаизм приемов и нравов литературного труда, сравняемся по разумности организации производства хотя бы с плохим заводом с. х. машин и орудий.
Очень прошу написать по этому поводу. Но — конкретно, по существу, избегая мелких придирок и щекотки, предлагая сытную насущность, а не корешки от ржи.
А. Платонов и В. Ермилов
17 апреля 1964 года под рубрикой «Связь времен» «Литературная газета» опубликовала диалог критика В. Левина с патриархом советской критики В. Ермиловым. Отвечая на вопрос — «Были ли у вас такие работы, которые вы считаете ошибочными и хотели бы перечеркнуть?» — В. Ермилов назовет свою «давнюю статью» («Клеветнический рассказ А. Платонова». — Н. К.) о рассказе А. Платонова «Семья Иванова» («Возвращение»): «Я не сумел войти в своеобразие художественного мира Платонова, услышать его особенный поэтический язык, его грусть и радость за людей. Я подошел к рассказу с мерками, далекими от реальной сложности жизни и искусства». Это было признание очевидных вещей, лежащих на поверхности литературной жизни. Много тайн союза власти и литературной политики унес с собой В. Ермилов, стоявший с конца 20-х годов у истоков этого чудовищного «сотворчества» нашего века. Не рассказал критик и о своем месте в творческой судьбе Платонова 30-х годов. Писателя, которого он не только высоко ценил, но и любил... любил и предавал. В литературной жизни 20—40-х годов Ермилов неизменно занимал ключевые должности: секретарь РАПП и СП СССР, главный редактор журналов «Молодая гвардия» (1926—1928), «Красная новь» (1932—1938) и «Литературной газеты» (1946—1950). Первая встреча критика с Платоновым, очевидно, произошла в конце 20-х годов. Ермилову, члену редколлегии журнала «На литературном посту», имя писателя было хорошо знакомо по истории с «ЧЕ-ЧЕ-О», «Усомнившимся Макаром» и «Впрок». Однако в середине 30-х годов Ермилов открыто берет Платонова под свою защиту и как редактор ряда коллективных литературных изданий, и как редактор журнала «Красная новь». В 1936—37 годах журнал печатает и анонсирует Платонова. В связи с политическими процессами 1935—1938 годов в журналах появились материалы о разоблачении врагов в писательской среде, призывы к «усилению бдительности» и «самокритике». Заложниками новой кампании оказались фактически все редакторы журналов, опубликовавшие кого-нибудь из «замаскировавшихся» врагов-писателей. Меняется отношение к Платонову и в «Красной нови». В начале 1936 года главный редактор отправит Платонову письмо, исполненное любви и восхищения. В 1937 году именно «Красная новь» опубликует статью А. Гурвича, зловещую по своим выводам, статью, положившую начало новой вакханалии вокруг имени Платонова. В апреле 1938 года писатель должен был представить в издательство «Советский писатель» книгу о Николае Островском. В июне 1938 года — роман «Путешествие из Ленинграда в Москву», над которым он работает с конца 1936 года. Но в мае 1938 года арестовывают сына писателя, пятнадцатилетнего школьника... Редакция же настаивает на выполнении договора, и писатель готовит к сдаче вместо романа книгу своих литературно-критических статей «Размышления читателя». Подготовку книги Платонова к изданию с величайшим тактом и смелостью вел известный советский литературовед Л. И. Тимофеев. Однако с сентября 1939 года начинается кампания разгрома журнала «Литературный критик», где Платонов постоянно печатался в 1936—1939 годах.
Очевидно, в августе-сентябре 1939 года Ермилов отправил письмо главному партийному идеологу страны А. Жданову. На копии этого письма сохранились две пометы жены Платонова, М. А. Платоновой: «После этого доноса Платонова вызвал Жданов!», «Сборник критических статей был «зарезан» по распоряжению Фадеева». (Архив М. А. Платоновой.) Публикуемое ниже письмо Ермилова Фадееву приходится на время двух важных публикаций осени 1939 года: статьи В. Ермилова «О вредных взглядах «Литературного критика» («Литературная газета», 1939, 10 сентября) и редакционной статьи «О некоторых литературно-художественных журналах» в журнале «Большевик», теоретическом и политическом органе ЦК ВКП(б). К этим публикациям Ермилов постоянно апеллирует в своем письме к Фадееву, повторяя многие их тезисы. «Путаной», «насквозь антимарксистской», «оскорбительной для памяти» великого пролетарского писателя названа в «Большевике» статья Платонова «Пушкин и Горький»: «А. Платонов считает, что торжество коммунизма, его полная победа, зависит от того, появится или не появится у нас «новый Пушкин», что только в художественной литературе народ выражает свое истинное существо, может ощутить самого себя во всем своем качестве и достоинстве. <...> А. Платонов <...> исходит из неправильного, абсурдного предположения, что только художественная литература вдохновляет и сплачивает массы, воспитывает их в духе коммунизма. Он не понимает (или не хочет понять), что высшим достижением русской и мировой культуры является ленинизм, великое учение, которое, овладев массами, стало материальной силой, вдохновившей и вдохновляющей массы на гигантские исторические действия. Редакция «Литературного критика» могла бы разъяснить А. Платонову, что есть такой великий документ человечества, как Сталинская Конституция СССР» (Большевик, 1939, № 14, с. 56—57). Позднее В. Ермилов обогатит свою статью 1939 года «О вредных взглядах «Литературного критика» материалом своего письма к Фадееву, и в 1940 году под тем же названием выйдет редакционная статья журнала «Красная новь»: «<...> «Литературный критик» <...> сделал своим знаменем все творчество Андрея Платонова в целом, со всеми его упадническими чертами: это, мол, не «иллюстратор», а «самостоятельный мыслитель», обогащающий читателя новыми идеями! <...> группа «Литературного критика» живет своим замкнутым мирком. В этом мирке господствуют идиллические нравы, царствует и взаимная амнистия. Люди прощают друг другу ошибки, лишь бы не нарушалась групповая солидарность. <...> Своего писателя — Андрея Платонова — представители группы расхваливают при всех удобных и, поистине, неудобных случаях. <...> И ни редакция журнала в целом, ни отдельные представители группы ни разу не признали ни одной своей ошибки! Они не сделали этого и после того, как редакция «Большевика» указала на возмутительный характер статей А. Платонова, печатавшихся в «Литературном критике» (Красная новь, 1940, № 4, с. 162—172).
