Журнал «Юность» - zhurnal_Yunost_Zhurnal_Yunost_1973-1
— Другой разговор. — Дядя Федор вынул платок из кармана и вытер пот с лица. — Это по-нашему, поделовому…
В зале захлопали.
Потом других к столу вызывали и у каждого что-то спрашивали: интересовались жизненными планами. «Жизненные планы» — это Сергея Антоновича выражение, Варе оно понравилось. Ей вообще нравилось, как Сергей Антонович говорил с ними последние дни. И во время экзаменов и так, когда беседовал — не как с несмышленышами какими-то, а как с вполне взрослыми, самостоятельными людьми, которым пора бы иметь свои жизненные планы.
Вот и у Вари такие планы есть. Правда, до этой минуты открывать их кому-то, а тем более вот так, при всём честном народе, она не намеревалась. Хотела просто зайти на днях к Федору Васильевичу в правление и сказать: дядя Федор, так, мол, и так…
Но всё так неожиданно повернулось…
— Столярова Варвара… Андреевна.
Кто-то из сидящих рядом подтолкнул Варю в бок: тебя, мол, чего сидишь-то. И только потом, когда поднималась на сцену, догадалась, что Варвара Андреевна — это она и есть. Так, наверное, в аттестате у неё написано. Сейчас ей вручат аттестат и кто-нибудь, может, Сергей Антонович, а может, дядя Федор, спросит у неё, как и у других спрашивали: куда, мол, душа манит. И она скажет им все. А там…
— Ну, а за эту красавицу, — Федор Васильевич глядел на Варю и по-отечески, добро улыбался, — за неё моя душенька спокойна. Эта к Никольскому крепкой веревочкой привязана. На ферме нонче она себя во как показала, — председатель поднял большой палец, — так что к Столяровой Варваре батьковне у меня вопросов не имеется. Конечно, никто в Никольском красавицей Варюху не считал. И у самой Варюхи на этот счёт было определенное мнение: не красавица, это точно, но и не хуже других. Слава богу, не жердь огородная, как Симка Макеева, и не толстуха, как Зойка Ананьева, у которой все платья в первый же день по швам ползут. Нормальная, в общем, и фигурой и лицом — жить можно. Возможно, конечно, что в новом светло-зеленом платье, купленном в районе в честь окончания школы, и в туфлях на модном, средней высоты каблуке да с человеческой прической—тоже в районе делала — она и в самом деле выглядит ничего. И все же в словах председателя, когда он назвал её красавицей, Варе послышалась этакая небрежная усмешка. Да и насчет веревочки—тоже не лучше. Что она, коза какая-нибудь непутёвая, которая только и знает, что по чужим огородам шастать, или тёлка несмышленая, что её привязывать надо…
Варе хотелось обидеться и уйти поскорее со сцены, она даже приготовилась к обычным в подобных случаях усмешкам — кое-кто из девчонок, небось, не упустит возможности похихикать по поводу «красавицы». Но никаких смешков она не услышала, а за столом в президиуме, она уловила, все молча и выжидающе глядели на неё.
— Дядя Фёдор… Фёдор Васильевич правильно сказал, — Варя даже не узнала своего голоса — так заволновалась она, — я, наверное, и в самом деле чем-то привязана… — Она взглянула на Сергея Антоновича, как бы приглашая его в свидетели. — Но у меня, дядя Фёдор, совсем другие жизненные планы… Я врачом хочу стать, хочу лечить людей, всех. И вас, дядя Федор, и остальных, чтобы всем жилось хорошо и долго, как… — Ей вдруг захотелось сказать про человека, которого она при этом держала в уме — про покойного фельдшера Илью Савельевича, сказать о том, как много прожил он на свете и как много сделал людям хорошего. — В общем, в институт хочу поступать, — закончила она, — в медицинский, в городе Калинине.
Стало тихо в зале. И сквозь эту нежданную тишину, будто частый дождичек, просыпавшийся по сиреневым кустам за раскрытыми настежь окнами, дошел до Вари легкий шепоток — девчонки-одноклассницы перешептывались.
Она боялась этой минуты. Боялась, что дядя Фёдор да и другие не так поймут её, подумают, что просто в город Варюха захотела, а институт — лишь предлог. Такие случаи в Никольском были: другому лишь бы вырваться из села, оборвать эту самую веревочку, а там ищи ветра в поле.
— Ишь ты, — Фёдор Васильевич от неожиданности даже поднялся из-за стола, обвел сидящих в президиуме учитепей удивленно-вопросительным взглядом, словно желал узнать, так ли он всё это понял, как поняли они, учителя Варюхи Столяровой, которую он, не моргнув глазом, пожизненно в доярки записал. Но хоть и для них, Вариных учителей, её признание было также неожиданным — в сочинениито своем она об этом не написала, — в замешательство или в недоумение оно никого не повергло. Училась Варюха всегда хорошо, и в аттестате у неё пятерок было больше, чем четвёрок, а троек вообще не было.
— Ишь ты, — снова повторил председатель, но уже не с прежним откровенным удивлением, а с этакой хитрецой, которой решил, видно, скрыть свою промашку, — куда махнула — из доярок да в доктора. Я её, понимаешь, к пряслу привязать норовлюсь, а она, как говорится, в лес смотрит. — Тут он посерьёзнел лицом, помолчал в задумчивости, с прищуром поглядел куда-то вдаль, в распахнутое окно. — Это, так сказать, в шутку. А ежели по делу да всерьёз, то вот тебе, Варвара Андреевна (так и сказал: Варвара Андреевна), мое председательское слово: поступишь в этот самый вуз, положим от колхоза стипендию тебе и всякую прочую поддержку. Пусть знают наших. А врачи нам даже очень нужны. Воротишься в белом халате, а мы к тому сроку больницу свою отгрохаем. Лечи нас на здоровье!
4
Любое важное решение люди годами вынашивают. Ну, не годами, это кто как, а какое-то время определенно. Решить можно в минуту, но прежде чем решить… Как у неё самой-то было? Не в один же день надумала Варюха стать врачом. Год почти думала. И решила. Но чтобы вот так, как теперь, одним махом!.. Взять и отказаться от того, что сама для себя загадывала. Все равно, что в прорубь головой: раз и нету!
Вот сейчас, может, в эту минуту, когда она, неприкаянная, мокнет под дождем на неизвестном ей полустанке, не зная куда, в какую сторону тащиться со своим чемоданом, именно в этот момент кто-то из девчонок, её недавних соседок по студенческому общежитию, может, даже та самая Тамарка, стоит перед экзаменационным столом, а может, уже сдала экзамен и ходит гордая по длинным институтским коридорам… А про неё, про Варю, и думать-то, наверное, позабыла — есть она или нет. Если и вспомнит, то так, с усмешкой: была, мол, тут одна такая, ненормальная… «Ну и пусть! Пусть думает что хочет, не в ней, не в Тамарке дело! Тамарка не в счёт…»
Сна говорила так, в растерянности оглядывая пустую платформу, и тут же спрашивала себя: а в ком же дело, кому и что она решила доказать? Девчонкам, с которыми она в ожидании экзаменов успела подружиться в общежитии, с которыми на консультации ходила, дрожала вместе от страха в ожидании экзаменов? А может, членам приёмной комиссии, у которых два дня назад, теряясь под их удивлёнными взглядами, толком не сумев объяснить им ничего, она забирала свои документы?
Нет, после того, что произошло в тот день в общежитии, после Тамаркиной выходки… Ну вот, опять Тамарка! С неё началось, ею и кончилось… И нечего выдумывать благородные причины, нечего обманывать себя, будто не в Тамарке дело. Не будь её, разве торчала бы она теперь здесь, под дождем?!
Тамарка — четвёртая в их комнате, сразу насторожила Варю какой-то злой, циничной откровенностью, постоянной готовностью всех, и себя в том числе, выворачивать наизнанку. Однажды, на второй или третий день их знакомства, Тамарка вдруг брякнула:
— Вот мы горбатимся тут, дурехи, книжки листаем, подрываем споё молодое здоровье, а кому-то в это время и без того хорошо, кто-то и без дипломов живёт припеваючи.
Трое, и Варя в том числе, оторвались от книжек, подняли головы.
— Да нет, я не против, пущай живут, пущай выходят замуж за полковников или там ещё за кого, за дипломатов, мне наплевать. Я о другом… Я вот третий год своё счастье пытаю, сначала во ВГИКе, артисткой хотела стать, в кино сниматься, потом в рыбном, теперь вот с вами… И везде, скажу вам, одно… Вот мы сидим вчетвером и кажемся друг другу такими добренькими, такими внимательными, чай вместе пьем, пирожными делимся. Как в кино. А у каждой одно на уме: как бы обскакать друг дружку на экзаменах. Пусть все сыпятся, пусть горят неугасимым пламенем, мне же легче поступить будет. Что, не так?
— Неправда, — тихим голосом сказала Люся. Она приехала из Тулы, и у неё был двухлетний стаж работы в должности медицинской сестры, но экзаменов она боялась как огня. — Лично я никого обскакивать не собираюсь. И напрасно ты так про всех… Мы ж в артистки через тебя не лезли. И в рыбный тоже.
Потом все долго молчали. И Варя тоже молчала, ей было совестно за Тамарку и почему-то жалко её — такая она нервная, злая, обиженная. Может, и правда с ней где-то плохо обошлись, но только зачем же она вот так — на всех…
Тамарка первая и не выдержала.
— Да бросьте вы, девы! — без всякого смущения сказала она. — Это я так, для профилактики. Чтобы мы позлее были. А то лежим на своих постелях как мямли, смотреть тошно.
