Александр Бартэн - Всегда тринадцать
В последней фразе мелькнуло нечто ироничное. Однако Сагайдачный не услыхал или не захотел услышать. Лишь досадливо тряхнул головой:
— За новость спасибо. А теперь прощайте. B Москву я на день всего, дел еще уйма, спешу!
Казарин отступил, но, пропустив Сагайдачного, успел крикнуть ему вслед:
— Ваша дочка на заводе трудится. Слышите, на заводе. Выходит, все же дала наследственность осечку!
Сагайдачный не обернулся, не откликнулся. Идя дальше по коридору, он поймал себя на странном ощущении — одновременно и удивления, и досады, и какого-то внезапно прихлынувшего волнения. И еще почувствовал нечто такое терпкое и жгучее, что даже не сразу мог разобраться, что же это такое. «Гляди-ка, куда Надежду с Жанной занесло. В Горноуральск, в тот самый Горноуральск. Действительно, совпадение!»
Дойдя до кабинета замуправляющего, Сагайдачный взялся было за дверную ручку, но тут же ее отпустил. Еще с минуту постоял, переступая с ноги на ногу. И отошел, направился в находившееся неподалеку буфетное помещение.
Здесь было безлюдно. Буфетчица, мурлыча под нос, расставляла закуски. Присев машинально к столику, Сагайдачный спросил себя: «Чего же ты, брат, отступил? Ведь собирался же настоять на своем, наотрез отказаться от Горноуральска!»
Но в том-то и дело — что-то остыло или переменилось внутри. Или же заслонилось только что услышанной новостью: «Надя в Горноуральске! И Жанна! Выходит, смог бы повидаться!»
Пятнистый кот, изловчившись, вскочил на стойку. Буфетчица прогнала его, шлепнув полотенцем.
«Ну и что с того, что обнаружились? Тем более незачем мне в Горноуральск ехать, прошлое ворошить. Столько лет прошло!»
Решительно встав, Сагайдачный намеревался вернуться к дверям замуправляющего, но тут обнаружился еще один знакомый, на этот раз дрессировщик.
— Сергей Сергеевич! Радость-то у меня какая! Поздравить можете! Господи боже ты мой, неужто позабыли? Я еще при прошлой встрече жаловался вам. Обезьянка моя, Бетси, ни за что не хотела на ходули становиться. Совсем уже надежду потерял. И вдруг она сама. Ну прямо чудо! Сама, по собственному желанию, взобралась и зашагала, зашагала, зашагала!
Дрессировщик даже изобразил, как идет его Бетси — вразвалку, высовывая от усердия язык.
Сагайдачный поздравил, и вполне искренне: он знал цену всему, что упорным трудом добывается на манеже.
И снова, едва отошел словоохотливый дрессировщик, сказал себе строго: «Хватит раздумывать! Входи! Действуй!»
Сказал — и опять отступил от дверей.
Неслуховский удивился, увидя вернувшегося артиста:
— Что так скоро, Сережа? Договорился?
— Да нет, не стал я. — медленно, с трудом ворочая языком, ответил Сагайдачный. — Под конец, ежели разобраться, не такой уж принципиальный вопрос. Ладно. Ради старого нашего знакомства. Пускай по-вашему будет!
— Превосходно. Не пожалеешь! — обрадовался старик.
Но все же, когда Сагайдачный окончательно ушел, призадумался: что сей сон означает? Откуда эта неожиданная перемена?
Яков Семенович славился всегдашней, полнейшей осведомленностью обо всем, что происходит на цирковой периферии — в любом из цирков, с любым из артистов. А вот этого, видимо, не знал. Да и откуда ему было знать, что на одном из горноуральских заводов работает Жанна — Жанна Сагайдачная, дочь Сергея Сагайдачного, — дочь, которую отец не видел добрых пятнадцать лет.
4Куда же теперь податься?
Обычно, бывая в Москве, Сагайдачный не торопился покинуть главк, шел из отдела в отдел, из кабинета в кабинет, всюду встречая радушный прием. Теперь же поймал себя на желании уединиться, разобраться в только что происшедшем.
Сперва попытался отмахнуться от этого желания, не придавать случившемуся какого-либо значения. Подумаешь! Ничего особенного не произошло! Еще ничего не значит, что на Горноуральск согласился!
Однако тут же припомнил разговор с женой перед отъездом в главк и как заверил ее, что не потерпит изменений в маршруте.
Да, но ведь тогда он еще понятия не имел, что первая его семья отыщется в Горноуральске. И разве не законно желание поглядеть на повзрослевшую дочь? «Надежда — это одно. С ней у меня давно все кончено. Но Жанна, дочка. Аня должна меня понять!»
Выйдя из главка, Сагайдачный отправился в район, где жилищный кооператив цирковых артистов отстраивал многоквартирный дом. Не имея постоянного жилья, Сагайдачные состояли в кооперативе пайщиками.
«Ты съезди, погляди, как идет строительство, — попросила накануне Аня. — И внутри одну из квартир погляди. На втором этаже или на третьем». — «А почему не выше? — усмехнулся он. — Дом-то ведь семиэтажный. При жеребьевке можно и последний этаж вытянуть!» — «Нет, не допустят этого, — убежденно возразила Анна. — Ты же ведущий артист!» И опять усмехнулся Сагайдачный: «Странно ты рассуждаешь!»
Однако добравшись до строительной площадки, он и в самом деле ограничился вторым этажом. Не потому, что разделял хитроумные предположения жены. Если в чем и был уверен — лишь в неизменной своей удачливости. Разве она не сопутствовала ему во всех жизненных начинаниях и перипетиях?
Простым рабочим парнем пришел Сагайдачный в цирк. Начал с заводского физкультурного кружка, а достиг вот чего — стал артистом, имя которого повсюду произносят с уважением. Даже в труднейшие годы Отечественной войны, когда распались многие номера, — Сагайдачный сумел сохранить не только аппаратуру, но и отличную артистическую форму. И не потому, что где-нибудь в тылу пережидал. Напротив, с первой же цирковой бригадой отбыл на фронт, выступал на передовой, иногда под обстрелами, бомбежками. И здесь, на фронте, продолжала сопутствовать удача: царапины малой не получил. А после, когда воротилось мирное время, снова с головой ушел в работу: один за другим создал несколько оригинальных номеров, занял достойное место в первом цирковом ряду, по праву удостоился звания заслуженного артиста. Так как же было не надеяться, что судьба и на этот раз — тем более в такой малости, как домовая жеребьевка, — пойдет навстречу, поможет вытянуть желаемый билетик?!
Квартиры второго этажа были уже отделаны внутри, стояли на просушке. Войдя в одну из них, Сагайдачный осмотрел комнаты и кухню, ванную. Вышел затем на балкон и залюбовался кварталами новых домов, их просторной, полной света планировкой.
«Ишь красотища какая! Довольна останешься, Аня!» — подумалось ему. И тут же остановил себя: «Верно, что и квартира хороша и все вокруг. Но ведь жить-то будем здесь всего какой-нибудь месяц-полтора в году, лишь в отпускное время. Ладно, пока не буду разочаровывать Аню. Пускай себе тешится!»
Ближе к вечеру — только начало смеркаться — заявился к Мореву:
— Принимай, брат. Ехал к тебе сейчас и размышлял: дожили мы до чего. Партнерами были когда-то, цирковую жизнь делили поровну, а теперь я к тебе, точно визитер официальный, иду. Ничего, явление временное. Скоро пропишусь в столице, и тогда.
Как это часто бывает в приятельских отношениях, Морев и Сагайдачный во многом, и не только внешне, отличались друг от друга. Недаром в молодые годы Сагайдачный подтрунивал: «Эх, Коля-Николаша! Все-то тебя на рассуждения, на философию тянет. Ну прямо интеллигент!» Позднее жизнь и самого Сагайдачного принудила о многом призадуматься. Перестал он подсмеиваться над товарищем. И все же разность сохранилась. Сказалась она и в том, что несколько лет назад Морев решился покинуть манеж, уйти на педагогическую работу в Цирковое училище.
Шага этого Сагайдачный никак не мог себе объяснить. Куда годится? Несмотря на свои сорок пять, он чувствовал себя по-прежнему полным силы, энергии. А ведь Морев моложе. Правда, на репетиции сорвался, связки на ноге повредил. Но разве это достаточный резон? Трудно стало в эквилибристике — другой выбирай себе жанр. Какой угодно, но так, чтобы не сходить с манежа.
Об этом же Сагайдачный завел разговор и теперь. Увидя битком набитый книжный шкаф, воскликнул:
— Ого, брат, сколько литературы набрал! Самоучители, словари. Можно подумать, к длительной зарубежной поездке готовишься!
— Да нет, — серьезно ответил Морев. — Затеял я написать учебник по эквилибристике, а для иностранных источников знание языка требуется. Ничего не поделаешь! Приходится наверстывать!
— Учебник? — хмыкнул Сагайдачный. — Ты не подумай, Коля, что я против. И все же скажу откровенно: по сей день непонятно мне, как мог ты с манежем, с цирком расстаться?
— Ошибаешься. Не расстался я.
— Понимаю. Учеников растишь, опыт передаешь. Опять же этот учебник. Нет, лично мне этого было бы мало. Сам знаешь, я никогда не отказываюсь проконсультировать, подсказать. Но чтобы самому с манежа уйти — дудки. Хочу еще и так и этак силы свои собственные к нему приложить, трюки новые освоить. И чтобы меня, персонально меня приветствовал зритель. Иначе не хочу!
