Вячеслав Сукачев - У светлой пристани
Какой-то неясный, далекий грохот почудился Светлане. Она прислушалась, а потом вскочила с постели и босиком подбежала к окну. Отдернув шторку, сразу же увидела синие сполохи по небу. Они быстро приближались, и уже вскоре вспышки молний стали почти непрерывными, а грома пока еще не было. Лишь приглушенный рокот, словно далеко в горах случился обвал. Сильный порыв ветра всколыхнул черемуху под окном, она тревожно зашумела и принялась раскачиваться, словно от горя, взмахивая ветвями в белой опушке из цветов. Несколько тяжелых, необычайно больших капель дождя ударились о стекло, они расплющились и покатились вниз, белые бисеринки на фиолетовом фоне. И над самой крышей оглушительно рвануло и пошло: неимоверный треск, глухие раскаты и тут же сильный дождь и ветер.
Светлана бросилась к постели, укрылась с головой одеялом, поджала ноги и вздрагивала при каждом новом ударе грома. Но постепенно все затихало, и лишь дождь стучал по стеклам, и что-то долго еще ворочалось и вздыхало в водосточной трубе. И под этот шум с какой-то счастливой тревогой в себе Светлана заснула, прижавшись щекой к подушке и выпростав из-под одеяла остренькие лопатки.
5На вечер чествования передовиков лесопункта собирались загодя, чтобы успеть вволю наговориться, перемыть косточки кому следует, обсудить список передовиков: все ли в нем верно и нет ли подвоха какого со стороны начальства в отношении чаепития. Но все оказалось на уровне Отметили самых что ни на есть работящих, был ведерный самовар в центре сдвинутых по такому случаю столов, а главное — работал буфет. И что уж совсем большая редкость в деревне — продавали пиво. И вот пока мужики хороводились у буфета, тяжело и медленно продвигаясь к стойке, женщины навалились на чай с тортом. Но такое разделение только в самом начале было, а чуть позже зарумянились женщины, загомонили, и самовар вроде бы сам собой куда-то делся, а вот заварник приберегли, отпаиваясь крутым до горечи, выдержанным на пару грузинским чаем.
И пока все это шло своим чередом, и мужики потихоньку спаивали бог весть откуда появившегося цыгана, молодежь толкалась в фойе. Кто бильярдом увлекался, кто социалистические обязательства и плакаты по технике безопасности перечитывал, а кто и откровенно скучал, в нетерпении поглядывая на зал и на весело и громко гомонивших мужиков.
Наконец кто-то догадался вытащить из-за стола заведующего клубом, почему-то упрямо повторявшего одну и ту же фразу: «Мы рационально живем, работаем как лошади и отдыхать можем». И хотя заведующего слегка заносило, он очень быстро понял причину своего отлучения от стола и скоренько выдал ребятам магнитофон с полным набором пленок на любой вкус.
И только лишь грянула музыка — опустели столы. Не обращая внимания на замысловатый ритм «тару-рам», лесозаготовители лихо фокстротили, далеко отставив руку и опасливо отстранившись от партнерш.
Рослые, один к одному, выделялись братья Долинины. Широкие в плечах, все кудрявые, крепко стоящие на ногах, они скептически поглядывали на танцующих, и наконец старший, Сергей, не выдержал. Коротко кивнул Аркашке, и того как ветром сдуло. А когда он появился снова и с надрывом вздохнул в его руках баян, а потом словно бы рассыпался на мельчайшие осколки серебряного стекла, разом все обернулись и притихли, и кто-то дернул за шнур от магнитофона, и «тару-рам» размазалось по фойе жалким и смешным поскрипыванием.
Аркашка передал баян Сергею, и тот долго прилаживал ремни на широкие плечи, а уж как приладил и прошелся длинными, толстыми пальцами по клавишам, взвизгнул захмелевший цыган и встал в позу, по которой сразу было видно, что это танцор.
Легко и как-то вкрадчиво полилось из баяна: «та. та. та. та. ра..та..та», и цыган вздрогнул, и пошел по кругу, ловко переставляя ноги в кирзовых сапогах. Может, сморило цыгана от выпитого, а может, и еще почему, по плясать он стал вяло, все больше прохаживался по кругу, правда, ловко этак откинув большую голову. И тогда на круг выскочил Аркашка, тоже вылитый цыган, весельчак и заводила, парень, каких мало теперь по деревням. Он сразу же прошел ладонями по пыльному полу, по груди и по коленям и сорвался вприсядку с гиканьем и стоном: «Ах, милая, а ну поддай!»
Все замерли и смотрели на братьев, которые молча и деловито вступили в такое русское состязание, от которого каждому хотелось на круг показать свою удаль, свое умение. Уже побледнел Аркашка, и синим от по-: та стал его смоляной чуб, но снова и снова легко проносился он по кругу, раскинув руки и далеко назад откинув красивую голову: «Э-ах, милая, да не забоюсь!»
И откуда что взялось в парне, загорелся неожиданным огнем и людей переполошил. Уже несколько раз ударил в нетерпении в пол деревянной ногой Савелий, уже Сонька-Бубонька как-то бочком стала подкрадываться к кругу, и в это время пожалел Сергей младшего, который упал бы на кругу, но не сдался, и плотно сомкнул меха баяна.
Светлана почти с испугом следила за пляской, и в то же время какое-то незнакомое чувство переполняло ее, хотелось ей всех обнять, всех любить и плакать почему-то. От Аркашкиной пляски повеяло на нее чем-то древним, вроде бы и знакомым, но давно забытым. И вот она глянула, и вдруг все вспомнила, и узнала себя в ком-то, так хорошо узнала, словно это она сама была еще раньше.
Мужики хлопали смущенного цыгана по плечу, смеялись, шутили: «Во, брат, а то ты тут словно бы по лесочку прогуливался. Учись, пока Аркашка жив».
А уж снова вздохнул баян, и такая знакомая, такая близкая и понятная всем печаль заструилась в мелодии. И кто-то подхватил и срывающимся от волнения голосом запел: «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч…»
Светлана видела, как подошла Таисья к Савелию и как он зашелся краской и тяжело поднялся со стула. Они плавно пошли по кругу. Савелий легко проворачивался на деревяшке, а вот на здоровой ноге его заносило, деревяшка мелькала в воздухе, и было на это грустно и больно смотреть.
— Гля, Светка, — дернула за руку Вера, — стюденты пришли. А моего флюгера что-то не видать.
Их было человек пять. Они молча толпились у двери, с интересом поглядывая на танцующих, Светлана, вначале только мельком глянув через плечо и не обнаружив парня с плашкоута, загрустила. Раньше она давала себе слово, что, как только появятся на танцах студенты, непременно уйдет домой, а теперь ей вдруг захотелось хотя бы еще раз увидеть того парня. И когда она услышала за спиной чей-то бойкий, развязный голос: «Серега, пригласим вот этих», — напряглась, непонятным образом почувствовав, что Серега — это и есть он. И замерла в томительном ожидании — подойдет или нет. И уж хотела, чтобы подошел и взглянул на нее запомнившимися добрыми глазами. Но стих баян, и мокрый от пота Савелий смущенно ковылял к стулу и сел как-то неестественно прямо, вытянув перед собою деревяшку в синей брючине. Светлана поискала глазами Таисью и увидела ее за столом в кругу женщин, удивительно помолодевшую, строгую и печальную. Она медленно катала по столу хлебную крошку, и высоко поднималась ее усохшая материнская грудь.
Вдруг подскочила к Сергею Сонька-Бубонька, прозванная так с детства за то, что до пяти лет ничего не говорила, а лишь бубнила никому не понятные слова, и пронзительным голосом окончательно захмелевшей бабенки закричала:
— А ну, Сережка, дамский вальс! С хлопушками!
И попритихли ребята и мужики в тревожном ожидании, пригласит, нет ли та, на которую загадывал каждый, а если думает пригласить, то поскорее бы, а то ненароком перехватит кто другой, и пропал танец.
Первой увела на круг Аркашку красивая и томная Нинка Лукьянова, кладовщица леспромхоза. Танец начали они правильно, как-то просто и легко приникнув друг к другу, и всем было ясно, что этой осенью свадьбы не миновать. Потом Сонька-Бубонька выдернула на танец заведующего ОРСом, тучного, с мясистыми плечами Ивана Ивановича Белобородова. И пошло, и закружилось, и уже Верка танцевала со своим флюгером, а Светлана все стояла у стены в одиночестве, не решаясь глаз оторвать от пола. На минутку всплыло перед нею Володино лицо, но было оно каким-то далеким и словно бы чужим теперь для нее.
— Что же ты не танцуешь, девонька? — услышала Светлана, и подняла голову, и увидела перед собою строгое и грустное одновременно лицо Таисьи. — Ты танцуй, милая, потом уж не до этого будет.
— Не хочется мне, — обрадовалась Таисье Светлана, — а вообще хорошо у вас гуляют, так хорошо…
— Это мы можем, — усмехнулась Таисья, — гулеванья разводить. Нам-то что, погулял — не слинял, по-работал — не усох, а только и честь пора знать.
Светлана глянула по кругу, по стульям и не увидела Савелия. Ушел, наверное, и спускается теперь в темноте с крутого берега, цепляясь руками за ветки рябины.
Ушла и Таисья, пожелав Светлане ночи без конца и радости без счета, а дамский вальс все продолжался, и неугомонная Сонька-Бубонька уже отхлопывала себе, наверное, десятого по счету партнера.
