Сергей Мартьянов - Дозоры слушают тишину
— Говорил я, что мы пропадем с этим Сороколитром? Говорил. Так оно и получается.
Речь шла о солдате первого года службы Сороколисте. Старшина вечно путал его фамилию: называл Сорокопутом, Сорокопустом, даже Сорокочистом, но Сороколитром еще ни разу не называл. И капитан усмехнулся.
Громобой посмотрел на него удивленно и строго. Если бы на свете не существовало такой грозной фамилии, никакая другая не подошла бы к этому коренастому человеку с простоватым, суровым лицом и тугой загорелой шеей. Солдаты побаивались его, а капитан уважал за исполнительность и требовательность, хотя в душе и посмеивался над его обидчивостью и полнейшим отсутствием юмора.
Но сейчас было действительно не до смеха. Неделю назад капитан Портнов послал рапорт начальнику отряда с просьбой откомандировать Сороколиста с заставы. И вот снова…
— Опять благородствовал… — безнадежно махнул рукой Громобой. Это слово означало у старшины высшую степень халатности, разгильдяйства и вообще недисциплинированности.
— Что же случилось? — спросил капитан.
Громобой отвечал в обычной своей манере:
— Должен дневальный по конюшне за лошадьми следить? Должен. А этот Сорокопуст опять в шахматы играл.
— В конюшне?
— А то где же?
Старшина замолк, возмущенный до глубины души. Он еще ничего не знал о рапорте и думал, что маяться с Сороколистом придется и завтра, и послезавтра, и целых два года.
Этот Сороколист был притчей во языцех. Он не просто рядовой первого года службы, а шахматист второго разряда. Его часто вызывают на какие-то турниры, голова солдата вечно забита этюдами и задачами, а отсюда и нечищеное оружие, и сбитая холка у лошади. А теперь вот, пожалуйста, — играл в шахматы во время дневальства. Черт знает что…
Капитан Портнов спросил, как было дело, и старшина принялся рассказывать. Ночью он пошел проверить дневального по конюшне и во дворе наткнулся на кобылу Кобру. Она разгуливала по клумбам, а Сороколист преспокойно сидел в пустом деннике и при свете фонаря «Летучая мышь» сам с собой играл в шахматы. При этом он заглядывал в какой-то журнал с нарисованными в нем шахматными фигурами. На вопрос старшины Сороколист ответил, что решает шахматные этюды и задачи и что это для него, видите ли, очень важно и необходимо…
Капитан снова улыбнулся. Он представил себе, как грозный старшина появился в деннике и как в первую минуту не мог ни слова вымолвить от возмущения. Сейчас он, конечно, деликатно умолчал об этом, но так оно и было.
— Что вы предлагаете? — спросил Портнов.
— Под арест! — решительно заявил Громобой. — И пусть сидит, как миленький. А как же?
Капитан и сам не раз думал об этом, но все как-то не решался.
— Стоит ли? По-моему, достаточно, если его переведут с заставы, — и капитан сообщил о своем рапорте полковнику.
— Наконец-то! — вырвалось у старшины, и он даже повеселел. — И все же надо внушить Сороколисту за безобразия на дневальстве. Надо. Пусть знает, что такое служба.
— Это мы сейчас сделаем, — согласился Портнов. — Позовите его ко мне, а я позвоню полковнику насчет рапорта.
— Правильно! — одобрил Громобой и торопливо вышел.
Капитан поднял телефонную трубку, задумался. Все ли сделано для того, чтобы Сороколист стал настоящим солдатом? Да, кажется все! «И что с ним возиться! — вдруг озлился Портнов. — Человек он неглупый, грамотный, должен понимать».
Капитана долго не соединяли с кабинетом начальника: полковник с кем-то разговаривал. Он вообще любил поговорить, вспоминая при этом всякие истории, притчи… Наконец их соединили. В это же время в канцелярию вернулся Громобой и вслед за ним вошел Сороколист. Старшина присел на подоконник, а солдат остался стоять у дверей. Был он невысок ростом, тщедушен, с хохолком редких волос, узким птичьим лицом и острыми оттопыренными ушами. Самым примечательным на его лице были глаза: большие, открытые, удивительного янтарного цвета.
Портнов кивком головы ответил на его приветствие и тут же услышал в трубке вежливый, спокойный голос начальника:
— Слушаю вас, товарищ Портнов.
— Я бы хотел узнать насчет моего рапорта, товарищ полковник.
— А-а… про шахматиста? Читал ваше сочинение.
В голосе полковника послышалась насмешка, и капитан насторожился.
— Так вот, слушайте мое решение: «В просьбе отказать. Разъяснить капитану Портнову, что талант — это редкость, и его надо беречь и воспитывать…»
Портнов опешил, он растерянно взглянул на Громобоя.
Старшина, заподозрив неладное, заерзал и чуть не свалил с подоконника горшок с цветком.
— Но, товарищ полковник, — наконец проговорил капитан и тут же осекся: Сороколист с явным интересом прислушивался к его словам.
— Ну, почему вы молчите? — напомнил о себе начальник отряда.
Собравшись с духом, Портнов ответил:
— Я полагал, что причин, изложенных в рапорте, достаточно…
Он хотел добавить, что застава есть застава, а не клуб, что поведение Сороколиста может принести ущерб охране границы, что самое подходящее место ему где-нибудь в штабе отряда, в должности писаря или библиотекаря, но тот, о ком шла речь, торчал возле дверей и таращил на него большие, все понимающие глаза. Кроме того, капитан знал, что полковник не любит менять своих решений.
Так и есть. Полковник считал, что причин, изложенных в рапорте, недостаточно. То, что Сороколист плохо несет службу, рассеян и несобран, набивает холку лошади, забывает чистить оружие, все это, конечно, очень скверно, но не значит, что надо переводить его с заставы. Из Сороколиста надо сделать настоящего солдата-пограничника. Нужно подумать о том, как пограничная закалка пригодится ему в дальнейшей жизни. Может, на заставе растет второй Ботвинник, чемпион мира, а его — в писаря… Надо уметь смотреть вперед.
Полковник говорил мягко, вежливо, но вместе с тем решительно, не допуская никаких возражений. А Портнов покорно слушал и невнятно поддакивал: «Да… Слушаю…»
Повесив трубку, он долго молчал. Было слышно, как под окошком, в беседке, свободные от службы солдаты гулко забивали «козла».
— Ну как? — спросил Громобой.
— Никак, — ответил капитан и с неприязнью глянул на Сороколиста. Итак, им суждено оставаться под одной крышей. И завтра, и послезавтра — целых два года. Вот с этим лобастым и глазастым солдатом, на котором гимнастерка топорщилась во все стороны, погоны коробились, а под ремень можно засунуть целый кулак.
— Та-ак… — сокрушенно вымолвил старшина.
Плечи его опустились, он старался не глядеть на Сороколиста. Любую недисциплинированность подчиненных, любой непорядок на заставе он воспринимал как личное оскорбление. Он просто не понимал, как может жить человек, нарушая уставы и наставления? Как?
Капитан понимал его. Он знал, что этот суровый и прямой человек может быть уязвим и беспомощен, как ребенок, столкнувшись с чем-то таким, на что не мог найти управу. И сейчас Портнов испытывал неприязнь к Сороколисту вдвойне — и за себя и за Громобоя. О том, прав ли полковник, он старался не думать.
— Приведите себя в порядок, — сдержанно сказал капитан солдату.
Сороколист невозмутимо, словно подчеркивая, что в жизни это не самое главное, одернул гимнастерку и затянул ремень.
— Почему во время дневальства играли в шахматы?
— Видите ли, товарищ капитан, я играл в свободное время, когда все лошади были накормлены и конюшня вычищена. Я полагал, что не обязательно ходить по конюшне, как неприкаянному, если все в порядке.
— У вас Кобра по двору разгуливала, — хмуро вставил Громобой.
— Но я же объяснил вам, товарищ старшина, что не заметил этого. Я уже попросил у вас извинения и дал обещание…
— Вы уже сто раз обещали, — перебил Громобой. — Пора бы исправиться! Пора. А вы все благородствуете.
Сороколист взглянул на него с усмешкой.
— «Благородствуете»? Интересно…
— И ничего тут нет интересного! — запальчиво выкрикнул старшина. — Одна недисциплинированность!..
Портнов слушал, поглядывая на обоих.
— Все-таки почему вы отвлеклись от дневальства?
Сороколист поднял на него свои янтарные удивленные глаза, глаза человека, которого никак не могут понять другие.
— Понимаете, товарищ капитан, если бы вам попалась в руки книга гроссмейстера Ботвинника «Избранные партии», вышедшая еще в пятьдесят первом году…
— При чем тут Ботвинник, слушайте? — нахмурился Портнов.
Но Сороколист ничуть не смутился.
— У Ботвинника есть слова о том, — продолжал он, — что каждый шаг по пути творческого совершенствования становится все труднее, что необходимо научиться хорошо анализировать и комментировать партии, чтобы можно было критиковать свои собственные ошибки и достижения.
— Ну и что же?
— Понимаете, в последнем номере журнала «Шахматы в СССР» напечатан очень интересный этюд…
