Юрий Рытхэу - Чукотская сага
Но в те редкие часы, когда и Гэмалькот и Унпэнэр дома, радости от них тоже немного: оба хмурые, молчаливые. Каждый из них старается прийти попозже в надежде, что другой уже будет спать. А тот, кто всё-таки придет первым, торопится лечь, наскоро поужинав или даже совсем отказавшись от еды.
Йорэлё хотел бы поговорить с братом, порасспросить его. А вдруг Унпэнэр задумал поставить себе отдельную ярангу? Как тогда быть? Оставаться с отцом и матерью или уйти к брату? А отпустят ли родители? Да ещё захочет ли Унпэнэр взять с собой Йорэлё? Вдруг не захочет?
Унпэнэр и на самом деле подумывает о том, чтобы отделиться. Он даже говорил об этом с Аймыной. Поженятся, поставят себе отдельную ярангу. Уж Аймына-то не будет возражать против того, чтобы сделать окошко. Правда, жаль расставаться с братом и с матерью. Да и без отца, пожалуй, скучно будет жить, непривычно. С кем посоветуешься насчет всяких охотничьих дел? Отец в этих делах самый лучший советчик.
Не хочется Унпэнэру всерьез рассориться с отцом, но обида все не утихает. Во всяком случае, прошло уже около недели, а они стараются не встречаться.
Легко сказать «не встречаться»! Это, может быть, в Хабаровске или в другом каком-нибудь городе есть возможность разминуться, а попробуй разминуться в нашем колхозном поселке!
Впрочем, раньше хоть и невелик наш поселок, но случалось, что за целые месяцы Гэмалькот и Унпэнэр нигде, кроме собственной яранги, не встречались. А тут, как назло, чуть не каждый день перекрещиваются их дорожки. Может, именно потому, что оба стараются поменьше бывать дома, они и встречаются то на берегу, то в клубе, то в правлении колхоза.
Гэмалькот сам надоумил Вамче, что надо бы проверить состояние оружия в бригадах. Вамче пошел в первую бригаду, во вторую послал Мэмыля, а в молодежную — Гэмалькота. Как откажешься? Ведь не скажешь: «Посылай Мэмыля в молодежную, а меня — во вторую. Я к Унпэнэру не пойду, я с ним поругался». На смех поднимут! Пришлось пойти, проверить, разговаривать как ни в чем не бывало с Унпэнэром.
На другой день Всеволод Ильич предложил зайти в клуб, почитать свежие газеты. Гэмалькот пошел, совсем позабыв, что в библиотеке дежурит Аймына. Только когда увидел её, понял, что и Унпэнэр где-нибудь здесь же. Так и оказалось.
В клубе по крайней мере можно было не замечать друг друга. Никто на это и внимания не обратит: у отца своя компания, у сына — своя, а меж собой отец с сыном и дома наговорятся.
Но так могли думать только до тех пор, пока история со стеклом оставалась тайной. А тайной она оставалась только несколько дней. Потом о ней узнали в поселке все до единого. Повстречавшись на улице с Гэмалькотом, охотник Кэнири сказал:
— Слушай, Гэмалькот, одна моя собака лапу себе порезала. Я её спрашиваю: «Где порезала?» А она говорит, что возле твоей яранги. «Там, — говорит, — столько битого стекла валяется — лучше не ходи, торбаса изрежешь».
Охотники, стоявшие рядом, рассмеялись — видимо, они знали, на что намекает Кэнири. А Гэмалькот проворчал:
— Вот и не ходи. Я тебя и не звал возле моей яранги гулять.
«Если уж Кэнири знает, — подумал он, — так сегодня же весь поселок будет знать. Но кто этому болтуну рассказал? Неужели Унпэнэр?»
Кэнири известен, однако, не только своей болтливостью, — ещё больше известен он своей ленью. Поэтому через полчаса, когда по улице проходил Унпэнэр, Кэнири не стал утруждать себя придумыванием новой шутки, а почти слово в слово повторил то, что говорил Гэмалькоту.
— Так и сказала тебе твоя собака? — переспросил Унпэнэр.
— Так и сказала.
— Нехорошо, Кэнири, когда у собаки слишком длинные уши и слишком длинный язык.
На этот раз охотники, стоявшие рядом, рассмеялись над Кэнири. Но Унпэнэра это не утешило. «Рассказать такому бездельнику, — подумал он, — может только тот, кто хочет, чтобы узнали все. Неужели это сделал отец? Мало того, что разбил стекло, так еще и хвастает!»
С этого дня Гэмалькот и Унпэнэр ещё больше разозлились друг на друга. Унпэнэр решил, что Гэмалькот смеется со своими приятелями над неудавшейся затеей сына. А Гэмалькот решил, что сын жалуется на него своим дружкам-комсомольцам, изображает отца самодуром, скандалистом, противником новой жизни.
От кого же действительно всем стало известно о ссоре? На этот вопрос я могу ответить только предположительно.
Ни Гэмалькот, ни Унпэнэр никому, конечно, не рассказывали о ней. Йорэлё и Нутэнзут тоже предпочитали не болтать. Правда, Нутэнэут вынуждена была сказать Кабицкому правду, но ведь Кабицкий — это не какой-нибудь болтун вроде Кэнири. Кабицкий в таком деле надежней немого!..
А так ли уж надежен немой?
Я вовсе не хочу сказать, что Степан Андреевич нарушил свое обещание. Секрет мог раскрыться почти что сам собой. Это могло произойти примерно следующим образом.
Вот Кабицкий пришел домой. Осторожно вынул из кармана собранные в яранге Гэмалькота стеклышки и ссыпал их в одно из бесчисленных отделений ящика, в котором хранит свои инструменты. Жена спросила:
— Где же это ты, Степан, столько битого стекла нашел?
— Шёл, шёл, да и нашёл, — неопределенно ответил Кабицкий.
— А где ж это? — повторила она.
— Где было, там нету, — ответил он фразой, которой отвечают на такие вопросы довольно часто, хотя ещё не было случая, чтоб она успокоила чьё-нибудь любопытство.
— Не скажешь?
— Не скажу, Вээн. Секрет.
— Ишь ты! На старости лет секреты завел?.. В школе, кажется, все стёкла целые.
— Сказал, не скажу — значит, не скажу. Ты меня не первый год знаешь.
— Ну и не говори, никто тебя за язык не тянет. Твоё дело молчать, если не желаешь ответить по-человечески. А моё дело спрашивать, если мне интересно узнать. Я школьные стекла не хуже, чем ты, знаю. И те, что в окнах, и те, что в шкафах. Все целые.
Они помолчали немного. Кабицкий стал что-то мастерить в своем углу. Но через минуту жена спросила, конечно:
— В клубе, что ли?
Он ничего не ответил.
— Вот безобразники! — возмутилась она. — Как напьются, так сразу стекла бить. Вертятся пьяные возле клуба, будто возле кабака. Лучше бы они носы друг другу поразбивали, хулиганье такое!
— Да откуда ты взяла? Никто в клубе окон не бил!
— Неужели же в правлении?
Когда в поселке имеется всяких учреждений и организаций не больше, чем пальцев на любой из рук, перечислить их не сложно. А услышав несколько отрицательных ответов, уже совсем просто предположить, что печальная судьба постигла именно то стекло, которое было дано Унпэнэру.
В ответ на это предположение Кабицкий снова произнес:
— Сказал, не скажу — значит, не скажу.
Лучшего подтверждения его жене и не требовалось. С возмущением, которое, по всей вероятности, казалось непритворным, она накинулась на мужа:
— А ты ещё хвалил его! Хвалил-нахваливал! Такую дорогую вещь мальчишке доверил! Это тебе не Хабаровск, тут в магазине стекла не купишь!
Кабицкий пытался отмолчаться, но Вээн не унималась:
— Думаешь, я не знала, что он его до дома не донесет? Знала! Не привык он с такими вещами обращаться. А тут еще Йорэлё вертелся у него под ногами. Я ещё тогда догадалась, что пришел этому стеклу конец, только вмешиваться в твои дела не хотела.
Кабицкий всё крепился, безуспешно пытаясь заглушить её слова стуком сапожного молотка. А Вээн кипела все сильней и сильней.
— Эх ты! Нашел кому стекло доверить! Унпэнэр привык с моржами дело иметь, а не с такими хрупкими вещами. Я бы даже удивилась, если бы он не разбил. У него ещё ветер в голове гуляет. Может, он это даже нарочно сделал — неизвестно!.. Что ты на меня смотришь? Да, да! Ты не знаешь, такому парню всякое может в голову взбрести. Захочется проверить, крепкое ли стекло, он и стукнет камнем. А может, просто подрался с кем-нибудь по дороге…
— Ну что ты мелешь?! — не выдержал Кабицкий. — Кто тебе сказал, что Унпэнэр стекло разбил? Не он это вовсе, он его донес в полной сохранности.
— Не он? — воскликнула Вээн, и в ее глазах сверкнул огонек Круг сужался, она чувствовала, что истина уже почти в её руках. Если стекло разбито в яранге Гэмалькота и Унпэнэр тут не повинен, то, значит… Йорэлё? Нет, Вээн видела, с каким благоговением прикасался к стеклу Йорэлё. Нутэнэут? Конечно, нет. Не такие руки у Нутэнэут! Про таких хозяек говорят, что медвежьи одеяла, подаренные им ещё в день свадьбы, и через тридцать лет годятся обратно на шубы для живых медведей… Но если не Йорэлё и не Нутэнэут, так, значит, Гэмалькот? Или, может, кто-нибудь из посторонних? Чаще всего к ним заходит Севалот. Нет, на него это не похоже, скорее всего уж сам хозяин. И ещё неизвестно, случайно ли это произошло. Может быть, Гэмалькот не хотел, чтобы Унпэнэр окошко делал? Наверно, не хотел! Вот и произошло у них что-то такое, из-за чего Степан стал секреты строить. Если Гэмалькот разбил стекло нечаянно, так тут и секретничать нечего. А ведь самое интересное именно то, из чего делают секрет.
