Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму
— Видел?
— Давай останавливай, — велел Шендаука шоферу. — Приехали.
Машина остановилась.
— Все рассчитали… Верное было дело! Ну, всего, мой Гиорги, — улыбался Шендаука. Очень добрая была улыбка у Шендауки. Казалось, небо сияло, когда он улыбался. — Пока.
Гиорги вышел из машины и так зло хлопнул дверцей, что стекла задребезжали.
— Тише, тише, братец! — прикрикнул на него шофер.
— Какой я тебе братец? — накинулся Гиорги на Шендауку. — Убийца! Ноги чтоб вашей не было в моем доме! Передай это твоему маэстро Чечелашвили и твоему Гургену! Убийцы вы — вот кто!
— Денежки-то ты хорошо взял, Гиорги-джан! — опять заулыбался Шендаука. — Ну хватит, а то вздую как следует, по старинке.
— Выходи! Давай выходи, каннибал! Выходи!
Шендаука промолчал, так как не знал, что значит слово «каннибал», и передернул плечами. Из окон выглянули соседи, спустились вниз, подняли на руки Гиорги и понесли наверх, в его квартиру. Открыв дверь и увидев жену и детей, Гиорги не выдержал и разревелся как ребенок… «Одним совом», понял!..
Когда все четыре акробата оказались на верхних перекладинах лестниц, на манеже появился Жора. Он на цыпочках подкрался к столу и сделал вид, что хочет сбросить лестницы, но на его шутку никто не засмеялся. Наоборот, ребята встревожились, а инспектор манежа на части разорвал бы его за такую глупую импровизацию, если бы не выручили его сами акробаты. Они были молоды и уверены в себе. А Жора сам изумлялся — как это с ним случилось, что это взбрело ему в голову! Инспектор манежа негодовал: еще одно такое «озорство», оштрафую на пятьдесят рублей! Жора и не оправдывался, осознал свою вину. Акробаты простили клоуна. Им нужен был преданный шут, они сразу его простили.
Погас свет. Когда в цирке гаснет свет, перестаешь верить, что он вообще существует. Невидимый в темноте инспектор манежа объявил в микрофон:
— Вольтиж на лошадях!
В центре арены вспыхнул маленький, но яркий овал света. В нем стояла очаровательная, почти обнаженная девушка. Папы, приведшие детей, заерзали на своих местах. Девушка держала в руках хлыст. Она дала зрителям время прийти в себя, потом вытянулась, точно распружинилась, и щелкнула хлыстом. Ребята зажали уши руками, а арену залил свет, и на нее рысцой выбежали белые лошади, за ними две артистки.
— Гоп! — вскричала красавица, и две акробатки-вольтижеры начали работать.
Каких только трюков они не выделывали! С разбегу вскакивали на лошадь, делали сальто, прыгали с одной лошади на другую сначала на одной ноге, потом, кувыркаясь, через голову… Номер был очень сложный, и исполнение каждого трюка требовало огромных усилий, исключительной воли и внимания. Бедняжки изошли потом, даже лошади выбились из сил. А лошади, сами знаете, как выносливы. Но очаровательная девица все щелкала хлыстом, потом перестала щелкать, просто выкрикивала «Гоп!». И «Гоп!» перестала восклицать, только руку лениво откидывала; наконец и рукой перестала двигать. Лошади с головокружительной быстротой бежали по кругу и так же стремительно исполняли трюки артистки, именуемые акробатами-вольтижерами…
С Гиорги творилось что-то странное. Он уже не мог остановить наплыва воспоминаний. Неудержимо подступали, рвались наружу накопившиеся, наболевшие, уже подернутые пеплом, но все еще трепетавшие в ожидании выхода мысли и раздумья.
Лиана, Циру и Магдо Камикадзе…
Лиана — старшая сестра, ткачиха, член комитета комсомола фабрики, образец для всей молодежи, желанный гость в редакциях газет, радио и телевидения. Месячный план выполняет на 150—200 процентов. Да, ей тридцать три года, не замужем. С несколько грубоватыми движениями. Незнакомые думают, что она носит парик — такие красивые волосы ниспадают на ее плечи.
Циру, голубоглазая Циру, типографский корректор, безнадежно влюбленная в литературу, умная, добрая Циру. Если кто заболеет — заменяет Циру; если срочное дело — поручают Циру; если ответственное — кто сумеет, кроме Циру? Циру все делает безупречно, умелая она, энергичная. Сколько лет работает корректором — и никаких ошибок не пропускала. Просто поразительно. Циру уже двадцать девять лет. Полюбила одного парня и сейчас его любит, никого больше не замечает. Поэтому она часто говорит: «Если вас интересует старая дева Циру, то это я!» Шутит, но в этой шутке такая примесь грусти, что сердце сжимается, когда ее слышишь.
Магдо, прекраснейшая Магдо, красавица двадцати двух лет. И все. Ничего больше добавить не могу. У Магдо черные блестящие волосы Лианы, красивые миндалевидные голубые глаза Циру и тонкий, стройный стан.
После смерти их матери отец женился и переехал в Джавахети, работал бухгалтером в колхозе. Он аккуратно выплачивал алименты до совершеннолетия Магдо. Потом он умер. Главой семьи всегда считалась Циру, так как Лиане было некогда. Лиана в пятнадцать лет пошла работать, чтобы содержать сестер. Скоро и Циру стала опорой семьи. Магдо окончила школу, сестры решили дать ей высшее образование. Наняли ей репетитора изучать английский. В институт Магдо не прошла по конкурсу. Английский она сдала, но срезалась на экзамене по грузинскому. Потом сдавала в театральный два года кряду. Занималась с разными актерами, ее обучали сценическому мастерству, ставили ей дикцию. Но увидеть красавицу Магдо с артистом — и ничего не заподозрить?! За кого вы принимаете соседей сестер Камикадзе? Что они, глупые или немые? Гиорги был первым, кому сообщили эту новость. Гиорги не поверил — не так воспитана, говорит, сестрами. Магдо каждый год готовится к экзаменам, столько занимается с разными педагогами, столько денег переводят на нее сестры, а в институт не попадает! И так длится уже шесть лет… Магдо встает поздно, завтрак ждет ее на столе, потом присаживается к туалетному столику с большим зеркалом и глядит в свои бездонные голубые глаза. Она наслаждается. Потом она занимается, идет к педагогу. Часто бывает у портнихи, — Магдо на редкость красивая девушка, и она должна быть одета подобающим образом. Так решили сестры. Магдо похожа на покойную мать, поэтому сестры, обслуживают ее как рабыни. Чем же виновата Магдо? Что ей остается делать?! Занимается сколько может, но не удается ей стать обладательницей студбилета. Измучилась, бедняжка, устала. Сестры одновременно взяли отпуск, дали Магдо отпускные деньги и отправили ее в Сочи, в санаторий. А сами отремонтировали квартиру, убрали, вымыли, привели все в порядок.
Так проходит время. Сестры никому ничего плохого не делали, наоборот, соседи им за многое признательны.
Хорошие они девушки.
А время идет…
…Следующий номер инспектор манежа объявил с особой гордостью. И как же не гордиться, если в твоей программе рекордсмен! Единственный в Советском Союзе, а возможно, и во всем мире. Уникальный, талантливый, потрясающий! Он способен ошеломить самого избалованного, искушенного зрителя легким напряжением сил, а если уж захочет, так его возможностям нет предела! Как и у каждого гения, и у него есть странности. Не любит, когда ведущий выделяет его номер из ряда других, не любит открывать или заключать представление, что считается почетным. Он всегда выступает в середине программы, как бы между прочим, и объявлять о нем тоже следует как бы между прочим, без всяких титулов, просто. А титулов у него набралось немало.
Униформисты, нехотя заправлявшие до сих пор манеж, все до единого собрались у занавеса. Зрители замерли. Исполнитель уникального трюка вышел на сверкающую огнями арену, устланную белыми досками, — чтобы все видели: искусство артиста лишь в его таланте, в истинном таланте.
Артист подал униформистам знак перепилить в двух местах толстый стальной стержень. Пока униформисты пилили стержень, инспектор манежа Дадешкелиани по знаку артиста обратился к зрителям — нет ли у кого из них ключей с длинным стержнем? Нужные ключи оказались у трех человек в первых рядах. Инспектор всех троих пригласил на манеж и попросил осмотреть ключи друг у друга. Все трое достали ключи, осмотрели их, запомнили и снова положили в карманы. Рекордсмен-трюкач сначала возле одного постоял, затем возле второго и, наконец, возле третьего. И — все три ключа были изогнуты!!! Более того, у одного в кармане оказался металлический рубль, так и он был изогнут, словно бумажный. Зрители зашумели. Униформисты, изумленно качая головами, распрямили все три ключа на наковальне, а что делать с монетой, не знали. По совету инспектора обладатель металлической монеты подал его исполнителю трюков. Рекордсмен-трюкач велел положить ее на ладонь, а сам отошел на два шага. Монета медленно распрямилась, а рука у человека дернулась, почувствовав ожог; монета звякнула о белоснежный пол и завертелась.
