Павел Далецкий - Концессия
— Рыбу солим... по русскому способу, — кинул Юмено. — Такая рыба, однако, нам в рот не попадает. Нам продают рыбу, засоленную по-японски, но кость дохлой лошади вкуснее ее. Ели вы когда-нибудь вкусную хайко?
Урасима для ответа остановился.
— Руки омертвели... — он согнул правую руку и пощупал мускулы. — Вкусную хайко?.. Что-то не помню... Но когда мы едим, нам все кажется вкусным.
— Когда кета засаливается по-русски да еще хорошей солью, — подмигнул товарищам Юмено, — она вся наполнена соком и жиром. Тронь ее пальцем — потечет. Не правда ли, полезная пища для рабочего человека! А ее едят люди, которые могут и вовсе не есть, потому что они ничего не делают.
Слева от Юмено сидел пожилой Зиро. Он носил роговые очки и пользовался уважением за очки и возраст.
У него была молодая любимая жена. Но жена сбежала: ей наскучила бедность Зиро. Зиро долго обдумывал месть и ничего не придумал лучшего, как разбогатеть ценою чего угодно, хотя бы преступления. Так он попал на концессионную рыбалку. Ему мерещились здесь золото и соболя. Золото и соболей он предполагал добывать в свободное время и сам, и выманивая у жителей. Для приманки привез мешочек бус, коробочки и зеркальца, что, казалось ему, должно было восхитить камчатских дикарей. Но с рыбалки никуда не выпускали, и пока Зиро ограничивался тем, что отказывался от ужина, довольствуясь обедом, на собственном голоде выращивая копейку. Голова его была седа, тело утратило гибкость, работа давалась нелегко. От голода, работы и воспоминаний он был всегда мрачен и раздражен.
Зиро откинул назад измученную спину и потер поясницу.
— Не говори умных вещей, Юмено. Тот, кто не работает сегодня, работал вчера... Тот, кто не будет работать завтра, работает сегодня.
— Но мы-то с тобой работали вчера, работаем сегодня и, наверное, будем работать завтра.
— Я бы сдох, не сходя с этого места, если бы надеялся нищенствовать всю жизнь.
— Вот так все мы, — сказал Юмено, — надеемся на чудо. Но чудеса бывали в древней Японии. В нашей Японии чудес нет, потому что наши хозяева готовы на все, чтобы только растить свои капиталы. Я кое-что за свою жизнь повидал. Могу сказать, что некоторые японцы готовы продать Японию, если им хорошо заплатят. Но при этом на весь мир они будут превозносить самурайскую доблесть. А ты, Зиро, на что надеешься? Найти в рыбьем брюхе ренту?
Зиро посмотрел на него уничтожающим взглядом и ничего не ответил.
Ночь спустилась с сопок. Груды невскрытой рыбы текли под огнями фонарей серебряно-оранжевым потоком.
— В такие дни нас всегда забывают кормить, — сказал Юмено, опять подмигивая Урасиме. — Я уже забыл запах риса и капусты... А когда я подписывал контракт, там стоял один замечательный пункт: раз в неделю мы имеем право закидывать невод для наших собственных нужд... Вы помните этот пункт?
Зиро поднял голову и насторожился.
— Это значит, что мы имели бы вкусную еду и кое-какой запасец на зиму, — продолжал Юмено. — Однако Козару безнадежно забыл об этом пункте. Зиро — тот страдает от отсутствия аппетита, у него, кажется, несварение желудка, ему ничего...
— Что ты знаешь о Зиро? — спросил обиженный муж, поворачиваясь всем туловищем. — Молодым людям не мешает побольше скромности. Где ты учился?
— Я учился в очень плохой школе, — серьезно ответив рыбак. — Отец у меня нищенствовал, мать с нами не жила, ее выгнал отец, потому что она кого-то полюбила.
— Что мне до твоей матери! — визгливо закричал Зиро. Ему показалось, что Юмено каким-то образом проведал его тайну и издевается над ним. — Ты мешаешь работать своими разговорами. Я должен буду сообщить Козару-сан.
— Вот как, — тихо сказал Юмено и нагнулся счищать ножом сгустки крови с фартука. — Иду кормиться, сообщи, пожалуйста, Козару-сан.
— Ни вежливости, ни воспитания... ничего, — бормотал Зиро, — чего хочет современное сумасшедшее поколение?
Весь берег цвел звездами ацетиленовых фонарей. Лучи падали на чешую, отражались от ее полированной поверхности и зажигали пунцовым пламенем кровь на людях и досках, и кровь казалась теплой и живой.
Юмено шагал между высокими засольными чанами к кухне. Распластанная, освобожденная от внутренностей и начисто вымытая рыба проходила в чанах самый важный этап. От качества рассола, от срока выдержки в рассоле зависит вкусовое и питательное качество рыбы.
«Чорт знает что за погода! — думал Юмено. — Будет ли когда-нибудь чистое небо? Или в этой стране оно бывает только зимой?»
На юго-западе, возле сопок, ему почудился маленький перламутровый просвет.
«Хорошо бы сейчас вдохнуть аромат цветов, а еще лучше положить усталую голову на колени славной девушки... Любовь — лучшее лекарство от усталости».
Перед отъездом на Камчатку ему пришлось перенести много мытарств. Кусок горькой рыбы доставался с большим трудом. Но как дорогое редкое блюдо была любовь. И, вспоминая маленькую подругу, ее тело, пахнущее, как куст резеды, ее руки, которыми она пробиралась к нему за воротник, он вздохнул.
«Любовь приходит к человеку, и он ее бросает. Когда-нибудь он скажет ей: приди! — а ее не будет».
Белый, полный, как все повара, повар Ициро вылезал из бочки.
— Дай поесть, — попросил Юмено.
— Пфы! — выдохнул изумленно повар. — Ужина нет, работа.
— А обеда тоже не было?
— Обеда тоже...
Он вылез на цыновку, расставил ноги и начал гонять по спине полотенце.
— Друг! Мы с тобой уже третий раз говорим на эту тему, — тихо сказал рыбак. — Ты ведь обедал. Пощупай, живот у тебя не пуст?
— Пфы... сегодня ничего не осталось, иди.
Юмено облокотился на бочку.
— Я принесу тебе пару рыб. Свари мне.
— Пару рыб? Совсем без ума человек! Тоже нашелся господин, охотник до рыбки.
— Козару-сан кушал сегодня рыбку?
— Козару-сан? Что ты спрашиваешь глупости? Я вымылся, я надеваю ночное кимоно, чего ты хочешь?
— Я хочу есть.
Ициро сердито засопел и нагнулся к ногам.
— Не хочешь, я буду варить сам!
Юмено выскочил за дверь и вернулся с большой кетой. Ициро смотрел на него широко раскрытыми глазами.
Юмено бросил в печь лучины, разжег и раздул огонь.
«Навернется, как на зло, Козару, — подумал он. — Впрочем, пусть навернется.»
И Козару навернулся.
Он увидел неподвижного повара, копающегося у печи рабочего, рыбу и сначала ничего не понял.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, моргая глазами.
Юмено взглянул на него, улыбнулся, вздохнул и погрузил нож в рыбий живот.
— Э, что ты здесь делаешь, Юмено?
— Собираюсь жрать.
Козару опешил. Рабочий самовольно взял рыбу из промышленного невода и собирается на его глазах жрать! От изумления Козару присел на корточки, порылся за пазухой и вытащил коробок с папиросами.
— Почему ты ушел с работы?
Юмено повернулся к нему. В правой его руке был окровавленный нож, в левой он держал пышные молоки.
— Послушай, почему ты нас не кормишь? Почему во время работы нам ничего не дают? Почему ты нам не позволяешь закидывать рабочий невод? Дали вчера на два дня по коробке тухлой капусты... А я хочу жрать.
— Обедов и ужинов во время работы не будет, время дорого. Иди отсюда.
— На советских рыбалках тоже не обедают? — зловеще спросил Юмено.
Козару, наконец, уяснил себе положение. Теперь он знал, что он должен делать. Секунду он смотрел на рабочего.
— Положи рыбу! — сказал он, протягивая руку.
Юмено нажал на добычу крепче, в горле у него пересохло, он с трудом проглотил слюну.
— Отдай рыбу! — рука Козару схватила кету за голову.
— Ц...а! — чмокнул Ициро, стоя над противниками попрежнему полуголый, с широко расставленными ногами. Противники сидели на корточках и тяжело дышали.
— Почему колючая проволока вокруг рыбалки? — спросил задыхаясь Юмено.
— Давай рыбу... и марш работать! — взвизгнул Козару.
— Ц...ая-яй! — прошептал Ициро, запахивая кимоно.
Минуту враги уничтожали друг друга глазами. Наконец Козару отпустил рыбу и встал. Юмено встал тоже.
— Вот как, Юмено! — спокойно, но хрипло сказал доверенный. — Вот ты что за птица! Ты ушел с работы! Ты украл рыбу! Ты не понимаешь, зачем колючая проволока!
— Я украл рыбу? — зловеще переспросил рыбак.
Козару побледнел, отступил к двери и, потеряв над собой власть, закричал:
— Вор! Ты украл рыбу!
Ициро положительно увидел, что нож в руке рыбака дрогнул, он схватил Юмено за запястье и потянул вниз.
— У... не сердись, мальчишка! Скушай свою рыбу.
Козару выплюнул папиросу и вышел из барака.
— Вот обжора! — ласково говорил повар. — А я думал, что только я такой обжора... Ешь свою рыбу...
Поступок Юмено, готового с ножом отстоять вкусный ужин, восхитил его.
Юмено, тяжело дыша, бросил нож, ногой раскрыл дверь и исчез.
