Георгий Березко - Необыкновенные москвичи
«Что-то он бледненький и тощенький, — продолжал Александр Юрьевич, — все над книжечками сидит. Видно, что не футболист... Ну и беда невелика. — Футбола Александр Юрьевич не жаловал и удивлялся, как взрослые люди беспечально отдают столько внимания и времени этой элементарной игре. — А вот книжечки — какие книжечки?.. Не одни же задачи решает?»
И он, в свою очередь, силился проникнуть в еще не раскрывшиеся таланты и пристрастия этого птенца, который завтра или послезавтра будет, наверно, знать больше, гораздо больше, чем знает сегодня он сам, чем вчера знали Эйнштейн и Бор, а позавчера Галилей и Ньютон.
Тем временем Митя Букин израсходовал уже весь запас своей академической сдержанности.
— Авантюризм, авантюризм... — повторял он с оскорбленным видом и оглядывался по сторонам, ища поддержки. — Нельзя же так... Авантюризм или жажда сенсации, стремление к дешевой популярности. Нельзя же...
Докладчик откинулся на спинку стула и закинул ногу с задравшейся штаниной на ногу, — он обладал крепкими нервами.
— Мы ищем, — сказал он, — мы уверены: для того, чтобы найти, надо искать.
Александр Юрьевич поднялся со стула и сделал несколько шагов на середину, к столу. Солнечный луч из окна упал ему на лицо, он зажмурился и улыбнулся. Шум в зале стал быстро стихать; Александр Юрьевич, слегка откинув назад голову, сунул правую руку в карман своего эстрадного пиджачка, немного подождал.
— Да, чтобы найти... надо искать, — проговорил он негромко, растягивая фразу, как человек, который привык к тому, что его всегда слушают. — Тут и спорить не о чем. Но возникает вопрос... И простите, если вопрос будет не по существу... А возможно... — перебил себя Александр Юрьевич. — Возможно, он-то как раз и окажется самым существенным. Задача, которую мы сегодня обсуждаем, — это задача на многие десятилетия, может быть, на века. И тут встает вопрос.
Он посмотрел в окно, провожая исчезнувший луч. В парке все было по-вечернему резким, контрастным; низкое солнце пронизывало листву, и на этом горящем фоне она казалась черным, опаленным кружевом.
— Вопрос не научный, а жизненный — организационный, что ли: есть ли нам сегодня резон заниматься решением этой задачи? — вот он в чем. — Александр Юрьевич помолчал, ожидая из зала ответа. — Есть ли резон государственный? Ведь на очереди множество более насущных — что и говорить! — более спешных задач. А затем, есть ли резон личный? Ведь нам скуповато отпущены сроки! Вот тут и не грешно спросить себя: а не уклониться ли от участия в предприятии, где еще так слабы надежды на скорый результат?.. Разве что предварительно потолковать с геронтологами: как там обстоят дела с долголетием? Какие у нас у всех перспективы?
На лице у Александра Юрьевича резче обозначились от улыбки морщины; он поискал взглядом в первом ряду.
— А еще лучше посоветоваться с молодежью. Вот вы, дружок! — Он смотрел прямо на Виктора. — Вы здесь у нас, кажется, самый молодой. Что вы думаете обо всем этом? И кто вы? Простите, что так прямо...
Все головы повернулись к Виктору; «академик» поднял на него заслезенные, кроткие глаза... И Виктор физически ощутил сухой огонь, вспыхнувший на щеках, на лбу, на шее, проникший за воротник, охвативший спину. Встав и выпрямившись по ученической привычке, он несколько секунд безмолвствовал. В его мыслях молниеподобно пронеслось:
«Соврать, кто я?.. Что соврать?»
Но тотчас же в нем заговорил голос собственного достоинства; переведя дыхание, он ровно, медленно ответил:
— Я из сто тринадцатой школы, Виктор Синицын — выпускник.
Он ожидал взрыва хохота и внутренне отчаянно сжался, приготовившись встретить свой позор с полным самообладанием. Но никто даже не хихикнул... В самом облике Виктора, в его прямой и угловатой фигурке, в голосе, прозвучавшем так напряженно-спокойно, было нечто вызывавшее осторожное, почти опасливое к нему отношение; этот юнец и в самом деле имел как будто право здесь находиться. Александр Юрьевич даже не удивился.
— Вот и отлично! И что же вы, Витя, посоветуете... — спросил он. — Браться или не браться за это канительное дело? Подумать только: установить связь с внеземной цивилизацией!
— Я считаю — надо немедленно начинать, — отрывисто ответил Виктор; краска отлила от его щек, и даже губы его побелели.
Неопределенный шум прошел по залу — и он почувствовал необходимость сказать что-то еще, как-то аргументировать свой ответ.
— Вопрос предельно ясен. — Виктор больше не озирался, вперив остренькие, как иголочки, глаза в одного Александра Юрьевича. — К тому же в будущем нам придется активно воздействовать на космос. Например, придется сделать обитаемой планету Венеру или Марс, если там нет своего населения. Могут быть и другие проекты в пределах солнечной системы — на первых порах.
Резкий, чуть визгливый голос Виктора был слышен во всем зале, но сам Виктор слышал себя плохо, как бывало иногда на экзаменах. Тут-то и раздался кое-где легкий смешок...
— Если две разумные цивилизации договорятся, это, само собой, очень все облегчит... — выкрикнул он. — А сроки? Чем раньше мы начнем, тем раньше дойдем до цели. Это же ясно.
Александр Юрьевич тихо засмеялся, и его отвислые щеки-котлетки затряслись.
— Трудно что-либо возразить вам, Витя! — сказал он. — Действительно, как же быть, если сроки человеческой жизни ограничены, а познание безгранично, безгранично... И каждому дано сделать только то, что он успевает сделать.
Тишина некоторой неловкости — Александр Юрьевич сразу ощутил ее — воцарилась в зале: здесь не любили «психологических комментариев», как он сам однажды иронически выразился. Он заметил, что Букин с досадой поморщился, кто-то покачал головой: сдает, мол, старик! Но это нимало не смутило Александра Юрьевича — он отлично все видел и понимал, но точно бы смотрел сейчас на все с некоей высоты — со смиренной высоты своего понимания.
— Я вспоминаю один разговор с Эйнштейном, — вновь заговорил он, — это было в Берлине, в двадцать седьмом году... Эйнштейн работал уже над единой теорией поля... И вот он признался: «Проблема очень важна, но я не знаю, удастся ли мне разрешить ее. Я знаю лишь, что бог не играет в кости — в мироздании нет хаоса...» Тогда уже он лучше других, конечно, сознавал всю необыкновенную важность и трудность проблемы. И он сказал: «Если я так и не решу ее, я, по крайней мере, покажу ученым, что дорога, по которой я пошел, ведет в тупик и что им следует искать другой путь». Кажется, Эйнштейн говорил то же самое Артуру Комптону, кажется, Комптон писал об этом. А еще, еще... — И на лице Александра Юрьевича выступило благодарное выражение. — Он сказал буквально следующее: «Было время, и я шел в первых рядах физиков мира. Но это время никогда больше не вернется, и я сейчас вполне удовлетворен местом рядового физика». Это сказал Эйнштейн. Вот так, да...
Александр Юрьевич опять остановился взглядом на Викторе. Самоуверенный мальчик не слишком, надо сказать, ему понравился, но он внушал нечто большее, чем симпатию, — он внушал доверие. Виктор все еще стоял внизу перед эстрадой — маленький, прямой, независимый, вцепившись пальцами обеих рук в свой поясной ремешок.
— Вы правы, Витя, — повторил Александр Юрьевич. — Надо спешить, надо спешить, чтоб успеть в свой срок дойти до цели, как вы сказали. И нет, конечно, большей радости у ученого, чем сознание: «Дошел до цели...» У Лукреция есть такие строчки:
Силою духа живой одержал он победу, и вышелон далеко за пределы ограды огненной мира,мыслью своею пройдя по безграничным пространствам.
«Потерпите, потерпите... — подумал Александр Юрьевич о своих учениках, сидящих в зале. — Послушайте и вы все — вам тоже полезно. Немногие из вас читали Лукреция».
— Это и о вас, Витя, сказано, — вслух проговорил он. — Но когда с перевала, взятого вами, вы оглядитесь, вам обязательно откроется новая цель. И вы двинетесь дальше...
Он говорил уже не Виктору, он говорил самому себе, лишь глядя на мальчика.
— Вы будете и ошибаться, и плутать, и возвращаться, чтобы начать сызнова. И может быть, на дальний перевал вы уже не взойдете, его возьмут другие — так оно чаще всего и случается. Ну что же — «мыслью своею и духом» вы будете с ними...
Александр Юрьевич склонил голову с реденьким пробором и вдруг, спохватившись, посмотрел на настенные часы; они показывали несколько минут девятого.
— А ведь мы затянули сегодня! — воскликнул он. — Пора кончать, товарищи! Спасибо, Петр Самсонович! — поблагодарил он докладчика.
Все разом стали подниматься, застучали отодвигаемые стулья. Букин и еще несколько человек взошли на эстраду к Александру Юрьевичу и обступили его. Виктор, не медля ни минуты, направился к выходу, стараясь не замечать любопытных и веселых глаз, искавших его, Он не слышал, как Александр Юрьевич, сходя с эстрады, сказал одному из своих ассистентов:
