Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков
Степан кивал, пил чай с настойкой и молчал. Сергей Иванович говорил, а старик тоже отмалчивался. Его молчание раздражало Степана. Он тайком поглядывал на приезжего бухгалтера, и ему казалось, тот специально молчит, чтоб не проговориться о чем-то.
Однажды Степан не выдержал. Сергей Иванович рассказывал, как он после войны ездил от горсовета за лесом в Архангельскую область, как подмазывал там водкой лесных мастеров, железнодорожников, чтоб поскорей управиться, а Петр Ильич, вроде с улыбкой, слушал. Изредка задавал вопросы.
— Что вы все расспрашиваете, Петр Ильич, — сказал ему Степан с раздражением в голосе, — а сами ничего не расскажете? Из столичной-то жизни можно ведь что-нибудь и рассказать.
Петр Ильич рассмеялся, как показалось Степану, деланным смехом.
— Что ж вам рассказать? Спросите, я расскажу. Что вас интересует?
Степан не был подготовлен к такому вопросу. Поерзал на месте.
— А самому вам не хочется рассказать?
— Да о чем?
— Вы давно на пенсии?
— Полтора года.
— Какая же у вас пенсия?
— Сто двадцать рублей.
Помолчали.
— А какие машины сейчас выпускают на вашем заводе?
— О, много видов! Зерносушилки. Но в основном вентиляторы для элеваторов. Внутренние, внешние. Есть вентиляторы по сорок метров длиной. Представляете?
И Петр Ильич нарисовал на листке длинную трубу. Указал, где в ней вентиляторы, какие сушат, подогревают воздух. И где измеряется давление, температура. Крыльцов заинтересовался этим делом. Старики, как их называл Степан, начали толковать о типах элеваторов. И то, что бухгалтер бывший увлекся рассказом об устройстве элеваторов, тоже показалось Степану подозрительным. Но какой еще надо бы задать вопрос бухгалтеру, Степан никак не мог сообразить. Посидел и ушел не простившись.
Степан Мильковский по-прежнему много читал. Со столяром Мильковым он уже не встречался. Столяр почему-то избегал его. Какая кошка пробежала между ними, Степан не мог понять. Но одиночество не томило его. Скучать было некогда. Он читал. И собирал свою библиотеку. Алена сердилась, но молчала. Она никак не могла сообразить, что с мужем.
Спал Степан на диване в горнице, которую давно уже называли столовой. К новому году он успел исписать шесть толстых тетрадей и четыре блокнота. Но молоточки в голове все не стучали, вспышки не появлялись. Никакие книжные интриги не могли одолеть окончательно его крепкий и свежий мозг. На одном только пунктике Степан слегка помешался. Ему вдруг стала грезиться длинноногая, грудастая блондинка с длинными волосами. Во многих прочитанных книгах героинями были такие молодые женщины. Они пили коньяк, водку, какой-то абсент, содовую воду, спали с каждым встречным и поперечным. Но были всегда свежи, деловиты, любвеобильны.
Он продолжал изредка встречаться с Настей. Любящие женщины чутки. И вдруг Настя свои темные волосы перекрасила в белые, распустила их по плечам. Сшила себе короткую юбочку. Когда Степан впервые увидел ее в таком виде, он был поражен ее локонами, длинными ногами и великолепным бюстом.
— Настя, да ты ли это? — произнес он.
— Я, — ответила она с гордостью и, четко стуча высокими каблучками, прошла на кухню и принесла Степану на подносе кофе и бутылку водки.
Вот тогда-то в голове Степана застучали молоточки, как они стучали, когда он увез на мотоцикле в степь Алену из птицесовхозовского сада. Как он влюбился в новую Настю! Он решил развестись с Аленой, бросить семью. Тогда же созрел разом план: они уедут куда-нибудь в Сибирь. Из милиции он уволится, будет работать слесарем. До чего доводят книги человека!
Счастливая Настя готова была ехать с ним куда угодно.
— Хоть на север, Степушка, — говорила она, ласкаясь и смеясь, — хоть в тайгу, голубчик ты мой! Значит, любишь ты меня, любишь?
— Люблю, очень люблю! — отвечал Степан и с жадностью целовал белые шелковистые локоны.
Но книги есть книги, а жизнь есть жизнь, и Алены во всем мире есть Алены. Никакая настоящая Алена свое не выпустит так просто из рук.
Настя давно получила уютную однокомнатную квартиру на Элеваторной улице.
В марте месяце, когда солнце стало согревать землю и с крыш начало капать, как-то вечером Степан отдыхал на диване в столовой после дневного дежурства. Алена сказала, что ей надо проведать Валентину, оделась и ушла. Последнее время Степан грубо с ней обращался. Однажды Алена попрекнула его тем, что в хлеву грязно. Степан ответил:
— Пошли вы к черту со своими коровами! — Он лежал на диване и читал. И даже не пошевелился.
— Если тебе молоко не нужно, оно нужно матери твоей и твоим детям, — сказала Алена.
— Пошли вы все в черту, — ответил Степан, не отрываясь от книги. И таким спокойным, равнодушным голосом ответил, будто речь шла о соседской корове, подавившейся картошкой.
И в то же время Степаном владело хорошее настроение. Он часто посвистывал, напевал древние куплеты Пархомовской улицы. Позже Алена стороной узнала, что Степан хочет продать мотоцикл. И какой-то агроном уже торгуется с ним. О том, что Степан путается с Настей, многие знали в городе.
Прежде всего Алена сходила к Бульдихе. Бульдиха позвала ее в сени, закрыла все двери и на откровенный вопрос откровенно ответила:
— Бывает у ней, девка, бывает Степан твой у Насти из Гадячинской. Обещался ей забрать ее с собою в тайгу. А теперь, голубка, ступай и помни: я тебе ничего не сообщала.
Алена только кивнула молча.
Настя в этот вечер Степана не ждала. Но была на всякий случай принаряжена. И когда раздался звонок, она с радостной душой бросилась открыть дверь. Робкой женщиной она никогда не слыла. Говорили, мужа своего брошенного она за волосы таскала, вон из дому выгоняла, ежели он поздно возвращался. Но когда увидела Алену в дверях, обмерла вся.
Алена вошла, захлопнула за собой дверь. Не раздевшись села в комнате на стул. Настя стояла в прихожей и не знала, что ей делать и как ей быть. Ей хотелось схватить шубку и бежать вон из собственной квартиры.
— Ну что ж, хозяйка, — услышала она голос гостьи незваной, — подавай чай. Или ты не рада мне?
Голос принадлежал не заместителю главного бухгалтера завода постного масла, а Алене Мильковской, урожденной Черных, с Чумаковской улицы. Замужней женщине. И вот это Настя отлично понимала. Она захотела вступить в борьбу, но не могла. Вот так бы распахнула дверь, вытолкала бы с криком вон, а ноги сделались ватными и не слушались. Сил хватило только схватить халат,
