Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
— Он считает, что я другая. Что я лучше.
Ийка задумалась на мгновение и тут же приказала:
— А ну, встань!
— Зачем?
— Встань, говорю! Повернись… Ага. Так-то вроде бы ничего, и фигура тоже… Но не восемнадцать же лет! Нет, с тобой с ума сойти…
— Это ерунда — восемнадцать! В восемнадцать дикари и эгоисты, понимают не больше гусыни. Впрочем, с них редко и спрашивают. Но мне-то не восемнадцать, с меня спросят!
— Ты хотела бы любить его?
— Ах, боже мой, да не в любви тут дело! А все в том же: кто я, что я, что смогла? Стала такой, что меня можно любить? Или все это впустую — все эти сорок лет? Что в бездумные семнадцать я была сильнее, чем сейчас? Что я становилась хуже, а не лучше?
— Да почему хуже? Нет, с ума сойти…
— Не мешай мне думать… Вот он смотрит на меня: она прелесть. Но я-то знаю, какая я прелесть! И я смотрю на него: он лучше других, он замечательный… Но он-то, наверно, тоже знает о себе, какой он замечательный! Теперь я знаю, почему любят в молодости… Потому что ничего не знают.
— Нет, я больше не могу! Если Джоконду разложить на составные части, будет куча хлама! Ты стала занудой! Не будем подсчитывать, сколько раз я влюблялась, но я третий раз замужем, и небольшой опыт у меня есть. Какой идиот придумал, что любовь должна длиться вечно? Надо успеть в жизни и кое-что кроме любви! Прекрасно, когда она приходит, еще прекраснее, когда она кончается!
— На твоем корабле развевается пиратский флаг, Ийка.
— Ничуть! А если и так… Кесарю — кесарево, богу — богово! Коктейль из любви, ликбеза и философии — это же отравиться можно!
— Почему ликбеза? — рассмеялась Лика.
— Не придирайся! И вообще у меня пересохло горло, я хочу пить!
Ийка убежала на кухню.
Лика сидела в одиночестве и прислушивалась к остро-приятному, завораживающему возбуждению, которое волнами нарастало в ней во время разговора. Она недовольно хмурилась, сдвигала брови, Потом, наконец, направилась к телефону и набрала номер Садчикова. Там сняли трубку и молча ждали. Лика слушала это молчание, оно было пустым, и в эту пустоту быстро утекало волнение, она успокаивалась и была довольна, что телефон молчит, и, успокоившись совсем, с холодной усмешкой стала опускать трубку. Нажатие рычага оборвало в трубке какое-то торопливое слово. На мгновение Лика ощутила сожаление, что своей волей сломала это слово, что часть его рассыпалась в этой комнате, а часть осталась где-то еще, что сказанное одним человеком не услышано другим, потом ее охватила усталость, и она легла на диван.
Опять коварно и затаенно, как злые демоны, крались звуки и шорохи, опять нагнеталась тупая боль в затылке. Лика выдерживала характер, терпела. И только когда за оконной шторой стало быстро светлеть, нашарила в сумочке таблетки.
Ей приснилось, что она снова едет в тряском автобусе в Малушино, сидит на отдельном сиденье у кабины шофера, в автобусе непривычно тихо, будто он пустой, но он не пустой, она точно знает, что все сиденья заняты, но не хочет смотреть, кто едет вместе с ней, чтобы не утерять этой редкой тишины, а шофер все увеличивает скорость, автобус уже мчится прямо через лес, и она узнает место, узнает впереди старую слоистую скалу, которая обрывается в озеро, она говорит шоферу, чтобы он свернул, потому что вперед нельзя, там утонул жадный мужик Гавря, нельзя тонуть на этом же месте, потому что оно занято, и тут она оглядывается на сиденья и видит, что в автобусе сидят Ийки, на каждом сиденье две Ийки, и волосы у них медленно плещутся за их головами, будто шевелятся водоросли, и Лика понимает, что они уже утонули, поэтому так и тихо в автобусе, и чувствует, что совершила преступление, наслаждаясь тишиной, которая смерть, и кидается к шоферу, чтобы остановить автобус и убежать, но шофер поворачивается к ней, и это не шофер, а Садчиков. И Садчиков говорит, что убежать от этого нельзя, оставляет руль и садится рядом с ней, спрашивая, отвели ли участок для дач, а неуправляемый автобус въезжает на скалу, Лика кидается на руль, чтобы повернуть его, но тело как вата, сила за пределом ее воли, и последнее мгновение растягивается в длинный, беззвучный ужас…
Ийка ее тормошит, но Лика долго не может выбраться из глубины сновидения. Тело налито белой слабостью, распятое сознание жалко пульсирует в глубине.
— Ты хотела на утренний автобус… — говорит Ийка.
Лика слышит про автобус и с ужасом смотрит на Ийку. Распущенные Ийкины волосы спокойно лежат на плечах.
— Ты?..
— Опоздаешь на автобус, — говорит Ийка и зевает.
— Я сейчас… — отозвалась Лика.
Заспанная Ийка чмокнула ее в висок и сказала:
— Я тебя люблю.
— Я тоже, — сказала Лика.
— Потому что ты дура, — сказала Ийка.
— И я поэтому, — сказала Лика.
Ийка хохотнула и спросила, не сделать ли яичницу.
— Нет, — сказала Лика, — мне трястись сто километров.
Ийка заболтала ногой в золотой босоножке.
— Время строить дома и время разрушать дома, — сказала Ийка. — Значит, для тебя пришло время разрушить.
— Я собираюсь строить, — возразила Лика.
Мудрая Ийка покачала головой:
— Ты разрушаешь…
* * *Лика пришла на автостанцию, когда на автобус началась посадка. В кассе билетов не было, она направилась к автобусу, дождалась, пока контролер разберется с пассажирами. Когда все уселись и успокоились, она попросила:
— Мне очень нужно уехать самым ранним рейсом…
— Билет! — коротко сказала контролер.
— У меня нет билета, но, может быть…
— Приобретите в кассе!
— В кассе тоже нет, — глупо сказала Лика. Она уже ненавидела себя, но не могла остановиться. — Вы же видите, что два места свободны…
— Значит, проданы!
