Альберт Беляев - Чайки садятся на воду
В комнату вошел невысокий парнишка лет тринадцати. В руках он держал белую «Спидолу», из которой четко раздавалась английская речь.
— Знаешь, мам, сегодня почти весь день Англия отлично слышна! Никаких помех, — обрадованно объявил он. Заметив за столом незнакомого человека, мальчик приглушил звук и поздоровался со мной.
— Ты знаешь английский язык? — спросил я.
Ваня мотнул головой.
— Нет еще. Но уже немного понимаю.
— Прямо с ума сошел, — опять вздохнула мать, — по почте книг ему английских наприсылали целую уйму. И что он ему дался, этот язык? Целые дни сидит, как сыч. «Ха ду ду, ха ду ду» — долбит и долбит. Ужас!
К словам матери мальчик отнесся равнодушно, словно это и не про него говорилось.
— А вы изучали английский язык? — спросил он у меня.
— Изучал, — признался я, — только наполовину уже забыл.
— Ну, теперь он от вас не отстанет, лучше бы не говорили, — засмеялась Елизавета Васильевна.
…Назавтра в полдень я опять был в доме Богдановых. Ваня встретил меня у порога и провел в маленькую комнату, сплошь увешанную географическими картами мира. Письменный стол у окна, выходившего на море, был завален книгами. На стене висел барометр. Большой морской бинокль стоял на подоконнике.
— Да у тебя, брат, тут как в капитанской каюте на корабле! — воскликнул я.
Ваня промолчал, хотя ему, было видно, пришлись по душе мои слова.
— Ты что, капитаном собираешься стать?
— Да, хочу, как и отец, капитаном быть. Но сначала мне надо еще на штурмана выучиться.
— Сначала, наверное, надо еще среднюю школу окончить? — перебил я его.
— Ну, это само собой. Только я не буду десять классов кончать. Я хочу через год, после восьмилетки, поступить в среднюю мореходку, окончить ее и пойти плавать. В высшей мореходке можно учиться и заочно.
Ваня достал из ящика стола подробную карту Баренцева моря, расстелил на столе и подозвал меня.
— Вот, смотрите, где наш поселок. Видите, где мы? — он показал точку на карте, обведенную красным кружком. — На самом-самом краю земли. Выше уже ничего и нет. Выше нас — одно море. — И он посмотрел на меня, словно проверяя, какое впечатление произвело его сообщение.
— Верно, — подтвердил я, — выше вас действительно одно море, а в море — корабли.
— До Мурманска от нас сто шестьдесят семь морских миль, до Лондона — тысяча девятьсот двадцать три, а до Владивостока — если идти Северным морским путем — почти шесть тысяч миль. — Ванюшка опять пытливо посмотрел на меня.
— Может быть.
— Не может быть, а точно. Я сам все промерил на морских картах. — Он помолчал и вдруг спросил: — Как вы думаете, трудно сдать вступительные экзамены в мореходку?
Я пожал плечами.
— Конечно, не легко. Сейчас конкурсы большие везде. Но ведь если человек сильно чего-то захочет, он обычно добивается своей цели. Так что все зависит от самого себя.
— Ну, что от меня зависит, я все сделаю, — почему-то с грустью произнес Ваня.
Он встал, вышел из комнаты и тут же вернулся. Морская фуражка с капитанским «крабом» лихо сидела на его голове.
— Идет мне форма, правда?
Я пошутил:
— Ты прямо рожден для капитанской фуражки.
Ваня показал мне свои богатства. Тут были отличная коллекция высушенных морских звезд, и большой гербарий водорослей с четкой классификацией каждого растения, и чучела «морского черта» — морского ежа — и каких-то неведомых мне других диковин моря…
— И ты все это сам собрал? — спросил я.
— Нет, не все. Звезды отец привез, а уж готовил и сушил их я. Отец научил. Водоросли я сам собирал. А чучела мне с папиного сейнера рыбаки подарили.
А потом мы с Ваней долго «гоняли» транзистор, отыскивая волну с английской речью. Однако эфир в диапазоне коротких волн был забит шорохами и треском. Лишь на средних волнах с трудом прослушивался Мурманск.
— Электрические разряды, — деловито объяснил мне Ваня. — Циклон идет. Возможен шторм. — Он с любопытством посмотрел на меня и добавил: — А у нас тут если шторм — так надолго.
Я понял его и развел руками.
— Что ж делать, Ванюша, будем сидеть и ждать…
— …у моря погоды? — подхватил весело Ваня.
— Точно.
— Вам, наверное, скучно у нас?
— Но ты же здесь живешь, и ничего, не жалуешься?
— Я-то что… Я тут родился, тут все кругом мое, — с необычайной серьезностью произнес Ваня.
Он взглянул на меня и предложил:
— А не могли бы вы со мной позаниматься английским? Хоть немного.
Он смотрел на меня с такой надеждой, что я не смог ему отказать. Ваня обрадовался, тут же принес учебник и тетради, и я начал свой первый в жизни урок английского языка. Учитель из меня, наверное, получился неважный, но Ваня терпеливо слушал путаные разъяснения полузабытых мной грамматических правил. Когда я окончательно запутался в неопределенном и определенном артиклях, Ваня вежливо сказал:
— Это мне ясно. Мне не совсем понятны только модальные глаголы.
Я взмолился.
— Я сам их только в контексте понимаю. А почему и как — черт их знает. Знаешь, Ваня, как только я вернусь в Мурманск, с первым же пароходом пришлю тебе учебник Диксона с набором пластинок. Там все это здорово объяснено… Это будет от меня подарок.
Ваня покачал головой.
— Мама мне не разрешит принимать такие подарки.
Я принялся убеждать его, что с мамой можно уладить этот вопрос, если только мы с ним вдвоем постараемся убедить ее, что такой учебник и пластинки абсолютно необходимы для изучающих язык.
— Ваня! Ванюша! — донеслось откуда-то издалека, затем протопали сапоги, и в комнату вбежала Елизавета Васильевна. Она прислонилась к дверному косяку и, с трудом переводя дыхание, счастливыми глазами посмотрела на своего сына. Она вся так и светилась радостью.
— Что? — рванулся к ней Ванюшка.
— Вот… — она протянула ему листок бумаги. — Отец… отец завтра будет дома.
Ваня схватил листок, прочитал и с криком «ура» запрыгал на одной ноге по комнате. Елизавета Васильевна протянула к нему руки, и он обнял ее.
Я потихоньку вышел из комнаты и пошел в «гостиницу».
Нефедовна встретила меня на крыльце и первым делом сообщила:
— Слышал? Завтра Яков Антонович приходит. И впрямь повезло тебе.
— А как же сказали…
— Вызвали в Москву его, — внушительно проговорила Нефедовна, — все приказали бросить и лететь. Вот его завтра и высадят на пару деньков домой, чтоб он к земной жизни немного привык, а потом за ним катер военный придет из Мурманска. Во как! А ты говоришь «Дворики»!
Нефедовна смотрела так, словно уличила меня в неуважении к ее такому знаменитому селению.
Я рассмеялся.
— Что вы, бабушка, да разве я сомневался когда?
— То-то, — удовлетворенно качнула головой старушка…
…Утром меня разбудило солнце. Его было много, очень много в комнате, солнца. Я торопливо оделся и вышел в горницу. Из-за печи выплыла Нефедовна и пропела:
— Проспал, соколик, все проспал. Погляди-ка вон в окошко.
Я выглянул и увидел сейнер. Он стоял на якоре неподалеку от берега. Его зеленые борта были изрядно ободраны. На носу четко проступали белые буквы: «Пикша».
— Когда?
— Под утро пришли, в пятом часу. Я уж побывала там, свежей рыбкой разжилась, тебе на завтрак приготовила.
— Что ж вы меня-то не разбудили?
— А незачем было, вот и не разбудила. Ведь они пришли ненадолго, нынче же и уйдут опять в море. Им не до тебя, им нужнее семью свою повидать, детей да жен своих. А ты бы помешать мог, а то и турнули бы тебя, — с грубоватой прямотой ответила Нефедовна.
В полдень сейнер уходил в море. Вместе со всеми я тоже пошел на берег провожать моряков. И здесь Ванюшка познакомил меня со своим отцом. Яков Антонович тряхнул мою руку и спросил:
— Опять материал о «героях-моряках» понадобился? Так вы не туда прибыли.
Я энергично замотал головой.
Он усмехнулся.
— У меня с вашей газетой старые счеты. И мой вам совет — не тратьте зря время, езжайте обратно. Кстати, завтра к вечеру за мной придет катер, могу и вас захватить. Все равно вы сейчас не соберете материала для статьи. Второй месяц рыбы нет, план не всегда вытягиваем.
Капитан Богданов был в меру высок и в меру плотен, широкие плечи и сильные, чуть согнутые в локтях руки говорили о постоянном тяжелом труде, большая голова чуть откинута назад… Нет, сказать, что он был красив, значило бы сказать неправду. Черты лица его были, пожалуй, даже грубы: резко очерченный излом мясистых губ крупного рта, желтые большие зубы, прямой нос, большие уши и задубелая красная кожа в крупных редких морщинах… Нет, определенно он не был красив. Но когда он взглянул на меня из-под нахмуренных бровей… Бывают взгляды, пронзающие насквозь, бывают тяжелые, камнем давящие взгляды, бывают высокомерные или презрительные… Но взгляд капитана Богданова был особенным. Его налитые умом глаза уверенно просвечивали человека и, казалось, обнажали самое сокровенное… Когда Богданов, знакомясь, взглянул на меня, я даже зажмурился на мгновение, а потом никак уже не мог отделаться от унизительного ощущения своей ничтожности рядом с этим могучим моряком с его откровенными глазами мудреца. Нет, что там ни говорите, а незаурядную личность узнаешь с первого знакомства, цельность и твердость характера видны у человека в глазах.
