Адъютант Пилсудского - Федор Федорович Шахмагонов
Кольберг угощал его, расспрашивал о дороге, о краях, что ему пришлось повидать. Осторожно подвел к делу, приглашая проследовать за собой в кабинет.
На немой вопрос, когда сели в кабинете, Курбатов ответил своим вопросом:
— Где Проворов? Он мне нужен... Я при вас хотел его кое о чем спросить.
Кольберг про себя усмехнулся. Нельзя резче себя выдать, чем этаким вопросом. Интересуется...
— Проворова позвать недолго... У вас нет опыта, Курбатов, ставить вопросы на следствии. Давайте вместе посоветуемся. Подготовимся. Тогда я пошлю за Проворовым.
— Все, что он указал, правильно... И село на месте, и отец-старик жив.
— Хм! Однако...
— Но есть одно маленькое соображение.
— Какое же?
— В доме Проворовых два года жил ссыльный поселенец... Большевик!
— Кто же? Вы имя большевика, надеюсь, узнали?
— Узнал! Дубровин... Алексей Федорович!
Долгая, тщательная тренировка у Кольберга.
Курбатов мог только восхититься этой тренировкой и умением владеть собой.
И не только восхищаться он мог этим мастерством, но и учиться. Ничто не обнаружило ни единого движения души у Кольберга, хотя внезапен и страшен был удар.
Кольберг в мгновение мог оценить известие. Все его построения вдруг зашатались, готовые вот-вот рухнуть. Все скомкано и смято. И вопросом-то своим он о Проворове как будто ничего не выдал, если привез такое известие, и значение этого известия оценил, и искру в глазах, огонек, на котором столько строилось, притушил, стушевал, и логическое объяснение дано случайности встречи с Проворовым, и даже преднамеренности этой встречи. Посланец Дубровина, лично ему известный. Ну как же не чекист! И уж конечно, если бы Курбатов был связан с Проворовым, не назвал бы Дубровина... Еще до того, как ввели к Кольбергу Курбатова, один из казаков, переодетый офицер контрразведки, доложил, что Курбатов беседовал со стариком Проворовым один на один. И ничего этот офицер не доложил о Дубровине, хотя имел встречу с урядником0 Урядник сменился ли, или офицер не придал значения ссыльному поселенцу?
— Вы мне понадобитесь, — сказал Кольберг, еще не объявляя Курбатову, что Проворов бежал. —
Вы устали с дороги, можете подремать. Вас отведут в комнату. Но я потревожу ваш сон...
Кольберг приказал привести на допрос Шеврова.
Опять два калмыка встали за его спиной.
— Итак, — начал Кольберг, — к вам в дом вошел Артемьев. Он постучал условленным стуком... Но вам было известно, что это чужой. Вы спросили, не из Чека ли, он ответил — из Чека. У вас с Тункиным было в руках оружие, у вас были гранаты, стоял пулемет. Почему там, в темноте, на окраине, почему там не стреляли, почему ты стрелял, Шевров, в парке?
— Я хотел знать, зачем он пришел. Откуда он узнал пароль?
— Пришел чекист и на прямой вопрос дал прямой ответ... Примем за правду, что одолело тебя, Шевров, любопытство. Узнать. Узнал! И тут же даешь явку к Курбатову. Зачем?
— Я поверил в ту минуту, что это действительно наш человек, что он хочет нам помочь...
— Так и поверил? Хм!
— Были эсеры, были всякие люди...
— Ты выдал Курбатова.
— Надо было рискнуть... Он действительно оказался нашим.
— Нет! Артемьев не наш и не мог быть нашим, а ты выдал Курбатова. Выдал, а потом решил замести следы... Не в тебя открыли огонь чекисты в парке. Ты выстрелил в Курбатова, и тебе дали убежать! Зачем дали тебе убежать? Это что, цена предательства, или там, ночью, в Богородицком, у вас состоялось с Артемьевым более обширное соглашение?
— Было темно, в меня стреляли, я отстреливался...
— Было темно... Это правда. Курбатов сидел на скамейке. Ты прокрался к нему кустами. Он встал, прошелся вдоль скамейки, ты прицелился и выстрелил. Курбатов упал. И тут только на тебя напали чекисты. Ты выстрелил в Артемьева и побежал. Тебе дали убежать... Все, Шевров! Теперь ты объясни, почему ты выдал Курбатова и почему ты в него выстрелил, а не в чекистов, которые ждали Курбатова в засаде?
Чего угодно, но только не этих подробностей ожидал Шевров. Даже если бы Артемьев был у них своим человеком, то и тогда не могло бы дойти сюда столь подробного рассказа. Может быть, кто-то из артемьевских людей? Или Курбатов? Но как он мог здесь оказаться, это же совершенно немыслимо, он выстрелил, он целился в голову, Курбатов упал...
— Ну! — приказал грозно Кольберг, нисколько, правда, не повышая голоса. Он сделал знак рукой калмыку, калмык вышел.
Шевров молчал. Кольберг больше его не торопил, он смотрел на него не мигая.
Скрипнула сзади дверь. Раздались шаги, Шевров обернулся. К нему приближался Курбатов.
Шевров попятился от него. Курбатов остановился.
— Ближе, Курбатов! — приказал Кольберг. — Ближе! Я слышал, что вы очень хотели добиться разъяснений, почему в вас стрелял Шевров? Теперь вы об этом можете спросить сами!
Строевым шагом Курбатов подошел к столу.
— Да, я хотел бы знать, почему в меня стрелял Шевров, почему в лесу оказалась засада чекистов и меня арестовали?
— Я не стрелял в Курбатова! — ответил Шевров. — Я не знаю, кто в него стрелял. Я сам отбивался гранатами... Вы видели, как я стрелял?
— Я не видел, как вы стреляли, Шевров! Я почувствовал ужас, я испугался и упал, и вы в это время выстрелили. Вас пытался задержать чекист Артемьев. Вы выстрелили ему в живот. Меня не интересует, почему вы стреляли в чекиста, меня интересует, почему вы стреляли в меня?
— Что еще вас интересует, Курбатов? — спросил Кольберг.
— Мне интересно было бы знать, почему Шевров дал мой адрес чекисту? Адрес и пароль...
Кольберг перевел взгляд на Шеврова.
— Почему ты стрелял в Курбатова?
Шевров молчал.
Кольберг сделал знак рукой калмыкам. Шеврова схватили за руки, вывернули ему руки за спину, бросили на пол. Калмык встал ему ногой на крестец, другою чуть повыше поясницы, потянул руки Шеврова вверх и назад. Тот застонал, сквозь зубы выдавил:
— Стрелял...
Калмык рывком поднял Шеврова.
Крупные капли пота катились у него по лбу, стекали на щеки.
— Стрелял... — повторил Шевров.
— Почему? — спросил Кольберг.
— Я считал, что Курбатов продался чекистам...
— Почему же ты так считал, Шевров?
— Он привел с собой засаду.
— Кто дал адрес Курбатова чекистам?
— Я дал.
— Где смысл в твоих словах, Шевров?
