Агния Кузнецова - Жизнь зовет. Честное комсомольское
— Восьмой класс вчера тоже делегацию к Алевтине Илларионовне посылал, — говорила Тоня, — просят вернуть Александра Александровича. А представители девятого, говорят, сегодня в город в районо отправились. Я уж уговаривала их, чтобы не вмешивались не в свое дело…
— Почему же не в свое, Тоня? — снимая очки и поворачиваясь к девушке, отозвалась Ксения Петровна. — Александр Александрович, как ты знаешь, с пятого класса их математике обучал — следовательно, дело это их, кровное. А тебе, Тоня, я давно хотела сказать: нет, видно, у тебя молодого полета, смелости.
— И возраст у тебя для раздумья подходящий, — ’ вмешался Алексей Петрович. — Правду от неправды уже давно пора научиться отличать.
— Тоня, зайди сюда! — крикнула Нина Александровна, не скрывая того, что слышала разговор в учительской.
Но раньше Тони в дверях кабинета появился Павлов. Нина Александровна никак не ждала его к первому уроку, и она сразу поняла, что к ним в Погорюйскую школу Павлов явился в связи с историей о «глухом учителе». Ясно, конечно, что инспектор прежде всего заинтересуется десятым классом, а там как раз первый урок — математика, и должен прийти новый учитель.
Когда прозвенел звонок и десятиклассники, подозрительно чинно стоявшие у стен и у дверей, стали заходить к себе в класс, Нина Александровна все же попыталась отговорить Павлова от посещения этого урока.
— Боюсь, Борис Михайлович, что вам будет неинтересен этот урок, — сказала она уже у дверей класса. — Молодой учитель идет туда первый раз.
— Не беспокойтесь, Нина Александровна, — слегка поклонился ей Павлов.
Он стоял посередине коридора, рядом с Ниной Александровной. Ребята сразу же заметили постороннего пожилого человека и успели беззлобно посмеяться над его полнотой.
— Футбольный мяч проглотил, — шепотом передавали они друг другу, внимательно разглядывая Павлова, его светлый костюм, такой же галстук, поскрипывающие на ходу ботинки на толстой белой подошве.
Десятиклассникам поправилось его добродушное лицо с голубыми внимательными глазами.
«Не новый ли математик?» — возникла у них догадка, и первое приятное впечатление сразу же сменилось недоброжелательностью.
В коридоре было пусто и тихо, когда Павлов и замирающий от волнения молодой учитель подошли к дверям десятого класса.
— Они очень любили своего учителя и поэтому встретят меня враждебно, — приглушенным баском оправдывал свое волнение молодой человек.
Сжимая под мышкой журнал, он решительно шагнул вперед и тотчас же остановился, пораженный. Замер в дверях и изумленный инспектор Министерства просвещения. То, что они увидели, превзошло все ожидания.
Класс был пуст. Торжественно стояли безмолвные ряды парт. На преподавательском столике лежали мел и тряпка. А на доске красивым почерком было написано любимое изречение Александра Александровича:
«Математика — абсолютная монархия. Она царит одна и ни с кем разделить власти своей не может». А внизу торопливо, кое-как было дописано: «Нам не нужен новый учитель».
Павлов усмехнулся и не спеша прошелся между партами к окнам. Он остановился около того окна, где не были закрыты шпингалеты.
Школьный двор, обнесенный невысоким зеленым тыном, был пуст. По краям двора неуютно стояли высокие голые тополя, и на столбе ветер трепал веревку от снятой волейбольной сетки. На улице, у дороги, за канавой, стоял мальчишка и смотрел на то самое окно, к которому подошел Павлов. Взгляды их встретились.
«Разведчик», — подумал Павлов, приглядываясь к небольшому, коренастому пареньку бурятского типа, в меховой шапке и коротком пальто. А «разведчик», Миша Домбаев, увидев Павлова, подумал, что ребята не ошиблись, приняв приятного на первый взгляд незнакомца за нового учителя.
Миша помчался известить товарищей о добытой новости. Десятый класс ожидал «разведчика» на излюбленной для своих сборищ полянке у реки. Было здесь сейчас неуютно, холодно. Далеко в воду уходили хрупкие матовые забереги. По Куде к Погорюйскому леспромхозу плыли и плыли длинные тонкие бревна. Иногда по течению спускались небольшие плоты. На них пылали костры и стояли люди.
— Все ясно! — сказал Миша, подбегая к Зине и Стеше, которые отламывали от заберегов прозрачные кусочки льда и кидали ими друг в друга.
Другие десятиклассники, рассыпавшись по поляне группками, парами и в одиночку, торопливо подбегали к Домбаеву.
— Все ясно! — театрально повторил Миша, делая загадочное лицо. — Этот товарищ, проглотивший футбольный мяч, — наш новый математик. Сейчас он стоит в пустом классе у окна и грустно смотрит на улицу, придумывая казнь нашему классу. — Миша продекламировал из Пушкина:
Такую казнь, что царь Иван ВасильичОт ужаса во гробе содрогнется.
Все засмеялись.
— Дела наши в самом деле неважнецкие, — сказал Саша. — Сегодня снова навлекли мы на себя гнев директора и этого спортсмена… с футболом.
Поговорили о том, чья очередь идти к Александру Александровичу.
— Моя и Зины, — сказала Стеша.
— Вчера был я… — начал Саша и запнулся. Почему-то не хотелось рассказывать, что Александр Александрович был не один. У него сидела какая-то незнакомая женщина с черными, чуть косыми глазами. С затаенной грустью Александр Александрович говорил Саше:
«Вот, тезка, когда я был такой, как ты, мы с Екатерин ной Ермолаевной учились в одной школе. И видишь, теперь только встретились».
Саша понял, что он мешает, и сейчас же ушел. Он никак не мог представить себе этих немолодых людей школьниками. «Грустно же встречаться вот так, — думал он, — грустно и даже страшно». Но в словах Александра Александровича, во всем его облике, кроме грусти, он почувствовал и что-то другое, неуловимое. «Может быть, он любил Екатерину Ермолаевну, как я Стешу?..»
— Что же предпримем дальше? — спросил Саша, возвращаясь к главному, что их беспокоило.
Все молчали.
И вдруг за спинами ребят раздался незнакомый голос.
Все расступились и увидели того самого человека, которого они принимали за нового математика. Только теперь был он в пальто и шляпе.
— У меня есть предложение всем вместе пойти сейчас в покинутый вами класс и обсудить, как быть дальше, — сказал он негромко, но настойчиво.
— А вы новый математик? — спросила Зина.
— Ничего подобного, — сказал незнакомец. — Я вот по поводу этого…
Он расстегнул пальто, полез в боковой карман пиджака, достал заявление, посланное около двух недель назад министру.
— А! Вы из облоно? Вам переслали наше заявление? — обрадованно высказал предположение Саша.
— Берите выше! — усмехнулся незнакомец.
— Вы министр! — с азартом сказал Миша.
Ребята ахнули, а незнакомец даже смутился:
— Да нет, товарищи, я только инспектор министерства! Ну, пошли, что ли?
23
Честное комсомольское
Сбежавшие с урока ученики вошли в класс шумно и смело.
Павлов сел к учительскому столику, но сразу же встал, прошелся между доской и столом, остановился около больших счетов, поставленных здесь для младших школьников, взглянул на плакат, изображающий скелет мальчика с изогнутым от неправильного сидения позвоночником, и, повернувшись лицом к классу, сказал:
— На ваши попытки вмешаться в историю учителя Александра Александровича Бахметьева дирекция отвечает, что это дело не учеников, а администрации школы и отдела народного образования. Это верно. Но у меня в руках заявление десятиклассников Погорюйской школы с резолюцией министра. «Разобраться».
Тихий шепот пробежал по классу.
— Следовательно, я должен по этому поводу очень серьезно поговорить с подателями заявления. Верно?
— Верно! Правильно! Очень хорошо!
— Тихо, товарищи! — сказал Павлов. — Я продолжаю: в своем заявлении вы возводите тяжелое обвинение на завуча школы, считая, что она довела до ухода из школы лучшего, любимого учителя. Так я говорю?
— Так! — дружно поддержал класс.
— Ну, вот и разберемся с первым вопросом. Кто докажет, что Александр Александрович действительно лучший, любимый учитель Погорюйской школы?
Павлов сел за учительский столик.
— Я докажу! — поспешно сказал Саша и вышел к столу. — Я, Александр Коновалов, секретарь комсомольской организации школы, — сказал он. — А фамилии остальных выступающих прошу вас не спрашивать.
— Хорошо!.. — удивленно протянул Павлов. — Но, объясните мне, почему вы выдвигаете это условие?
— Потому что у тех, кто будет поднимать голос за Александра Александровича, могут быть неприятности.
— А за себя вы не боитесь?
— Мне за себя беспокоиться по должности не положено! — усмехнулся Саша.
