Илья Дворкин - Взрыв
Этими абстрактными рассуждениями Санька инстинктивно отвлекал себя от мыслей о своей вине. Это была чисто автоматическая мозговая и нервная блокировка, сознание в ней почти не участвовало, хоть Санька и понимал хитрости своего организма, расплывчато и неясно, но понимал. Сейчас он был весь направлен, нацелен, как стрела, как пуля, на одно: на действия, на спасение Вячека.
Конкретнее: на добычу машины.
И Санька знал — если он увидит машину и она вдруг не захочет остановиться, он ляжет на шоссе и не встанет. Как во время войны ложились с гранатами под танк.
Костер появился неожиданно, и открывшееся глазам Саньки так не походило на то, к чему он готовился, что он остановился, будто налетел на невидимую стенку.
В стороне, отсвечивая мерцающими бликами костра на хромированных частях, стоял новенький «Москвич», из-за открытой дверцы лилась тихая нездешняя музыка.
А на самом видном месте, мягко освещенные, лежали на ярко-клетчатом надувном матрасе парень и девушка. Парень был в плавках, на девушке нечто, условно могущее быть названо купальником, — две узенькие полоски ткани сверху и снизу.
Парень и девушка самозабвенно целовались.
Парень был смуглый и мускулистый.
Светлые волосы девушки рассыпались по матрасу.
Рука парня скользила по ее волосам, по спине.
Санька стоял ошеломленный, смущенный неожиданным этим видением, болезненно понимая, насколько он здесь некстати, насколько он лишний.
Потом Санька решительно шагнул в круг света и сказал напряженным, звенящим голосом:
— Ребята, извините меня! Вы мне очень нужны.
Девушка рванулась в сторону, скатилась с матраса, а парень пружинисто вскочил на ноги, обернул к Саньке перекошенное гневом лицо.
— Тебе что здесь надо, идиот?! Ты, кажется, ослеп? А ну убирайся!
— Погоди! Не сердись, пожалуйста. Я знаю, что некстати, но я не могу иначе. У нас большая беда. Человек умирает. Помоги мне.
— А я говорю: пошел вон, пока цел!
Парень нагнулся, подобрал увесистую палку, вырезанную, очевидно, совсем недавно. Глаза его были совсем бессмысленные, пустые.
Санька почувствовал, как его заливает волна ярости, ненависти к этому пустоглазому существу.
Он весь напружинился, выжидающе подобрался, но тут же перед глазами его всплыло измученное, с кровью на подбородке лицо Вячека, и он разжал кулаки, выпрямился, примирительно улыбнулся.
Драться было нельзя. Ни в коем случае, что бы ему тут ни говорили.
От глаз парня не ускользнули эти мгновенные Санькины движения, и он понял их по-своему.
Зловеще ухмыльнулся, шагнул:
— Я сказал: убирайся! Ты еще здесь? Пеняй на себя, я предупреждал.
Он лениво вскинул дубинку.
Санька сделал шаг вперед, не отрывая глаз от лица парня.
— Славик!
Девушка выпрыгнула из темноты, повисла на руке своего дружка.
Только тут Санька разглядел, что она очень красива, хоть и не так юна, как ему показалось с первого взгляда. Волосы у нее были пепельные, это он и раньше заметил, а глаза темные, широко расставленные, вздернутые к вискам. А вся — тоненькая такая.
Она обернулась к Саньке:
— Уходите, уходите! Видите, что с ним! Вам нельзя здесь.
— Я не могу уйти, — сказал Санька. — У меня друг умирает. Ему очень плохо. А у вас машина. Вы должны нам помочь.
— Что-о?! — Парень снова рванулся. — Пусти меня к этому нагляку!
Но девушка уже отпустила его и подошла к Саньке, легко коснулась его плеча.
— Простите ради бога, — проговорила она. — Что с вашим другом?
— У него баротравма. Лопнула верхушка легкого. Идет кровь горлом. Мы ныряли с аквалангами, и вот... Он лежит, а вокруг никого, и ночь, и лес... Только ваш костер... Я подумал — здесь люди, помогут...
Саньке показалось, что перед ним совсем другая девушка, совсем не та, которую он видел несколько минут назад на матрасе.
Решительный, деловой человек задавал ему четкие вопросы. И никаких ахов, никаких причитаний.
— Где он лежит? Он один?
— Вон видите костер — он там. С ним Генка. Наш друг.
Она задумалась на миг, что-то прикидывала в уме.
— Так... Значит, там... Мы ехали отсюда... Значит, просека должна проходить совсем близко от нашего костра, — она говорила тихо, будто про себя, — может, и удастся подъехать вплотную... Ладно, тянуть нечего, надо ехать. Славик, собирайся.
Санька обернулся к Славику. Удивительно нелепо звучало мальчишеское имя применительно к этому здоровенному мрачному парню. Славик вскинулся, как конь:
— Ты что, Ленка, совсем ошалела! Пошли они к чертовой матери со своими баротравмами! В темень в такую по лесу — всю машину исцарапаешь. Из-за какого-то подонка...
Девушка обернулась к нему и оглядела внимательным долгим взглядом, будто видела впервые.
— Славик, — тихо сказала она, — дай мне, пожалуйста, ключи.
— Не дам, — отрезал тот. — Сам не поеду и тебя не пущу. А этот пусть проваливает.
— Славик, ты можешь не ехать, если не хочешь. Но ключи ты мне, пожалуйста, дай.
— Ты сумасшедшая! Девчонка! Ты что, хочешь машину угробить? Он тебе все чехлы кровью измажет!
Лена дернулась, будто он ее ударил. Даже глаза прикрыла ладонью.
Лицо ее залила бледность, скулы выступили резче, нос заострился.
— Вот ты какой, оказывается... — тихо сказала она, и вдруг голос ее изменился, она его не повысила, нет, но он настолько изменился, что могучий Славик попятился. — Вот что, голубчик, дай мне немедленно ключи. А если ты мне их не дашь, — она наклонилась, подобрала брошенную дубинку, — я сейчас выбью все стекла и изуродую все, что смогу. А потом пойду на шоссе вместе с ним, — она показала на Саньку, — и буду ловить попутную, понял?
— Леночка, ну что ты, ей-богу, ну пожалуйста, что мне — жалко, поедем вместе. Я сам поведу. — Славик суетился.
— Нет. Ты останешься. Мы все не поместимся, и ты ничем не поможешь. И вообще я не хочу, чтобы ты ехал. Дай ключи.
Славик метнулся к машине, принес ключи с брелоком.
— Но... почему ты не хочешь, чтобы я... Я ведь лучше вожу... И вообще я же имею право... а ты ночью, с посторонними мужчинами... А я здесь, в лесу, совсем один.
Славик был жалок. Саньке неприятно было глядеть на него. Да и время шло. Бесценное время. А он все бормотал ненужные слова.
Лена быстро и тихо сказала:
— Не будь смешным. Пожалуйста, не будь таким жалким и смешным. Ты уже был всяким сегодня, остановись, пожалуйста.
Санька сел рядом с ней в машину, и «Москвич» резко рванул с места.
Огибая озеро, по лесу шла широкая просека, которую Санька в темноте не заметил.
Через несколько минут они остановились. Костер мерцал справа в нескольких десятках метров.
Санька вышел и, пятясь, нащупывал дорогу.
«Москвич», переваливаясь, как лодка на волнах, объезжая деревья, дополз до самой палатки.
Вячек еще был в сознании.
Лена откинула спинку переднего сиденья, и Генка с Санькой уложили его в машину. Генка сел в углу по-турецки, положил голову Вячека себе на колени.
Снова Санька нащупывал путь, а «Москвич» пятился теперь задом до просеки.
Потом выбрались на шоссе. Потом мчались двадцать три километра до Зеленогорска, до больницы.
Дежурный врач сказал, что успели в самое время. Еще бы час-полтора, и было бы поздно. А для любого и так было бы поздно. Для любого, сказал врач, у которого не такой железный организм.
Санька ездил к Вячеку почти каждый день все три месяца, пока тот лечился.
И три месяца Вячек убеждал Саньку, что тот не виноват.
И почти убедил. Но только почти.
ГЛАВА X
Солнце припекало уже всерьез. Снег быстро таял, обнажая черную, курящуюся паром землю. Вылез на свет божий, обнажился весь мусор, накопившийся за зиму. Во всей своей неприглядности бросались в глаза груды брошенной арматуры, обрезки труб, кучи опилок, какие-то бесформенные тряпки непонятного происхождения. Журчали ручьи. На сапоги налипали пудовые комья грязи. Надсадно выли, буксуя в лужах, машины.
Весна будоражила, тревожила. Кровь тугими толчками билась в сердце, быстрее обегала свой путь по человечьим жилам, и оттого все ходили немножко не в себе, будто в легком подпитии, невпопад улыбались, смеялись любым пустякам, и все казалось легким и выполнимым.
И даже когда выяснилось, что с колодцами для задвижек не все ладно. Санька поначалу не очень расстроился. Но это только поначалу. А расстраиваться было из-за чего. Колодцы заливало водой, затопляло.
Зимой абсолютно сухие, пятиметровой глубины, мощные цельнобетонные колодцы с установленными в них многотонными чугунными задвижками теперь до половины заполнялись талой грунтовой водой.
В том, что все делалось в точности по проекту, утешения было мало.
Такие колодцы проектировались впервые, и не мудрено, что проектировщики могли ошибиться.
А вот строителям ошибаться было не с руки, могли бы и догадаться, что так получится. Могли бы подать рацпредложение и сделать по-своему. Однако не подали, не сделали — не догадались.
