Александр Малышев - Снова пел соловей
Праздник для Андрея на этом кончился. Снова начались игра в карты, церемония с платком и шестерками. Андрей с тоской смотрел в темнеющее окно и думал, как хорошо было в такие вечера дома с матерью или в клубе с друзьями. По его вине мать осталась без праздника, да и в его первом новогоднем дне не было ничего светлого, кроме томительного ожидания той минуты, когда он с Галей снова окажется вдвоем у распахнутой в зимний вечер тесовой двери…
Ослабели новогодние морозы, кончились зимние каникулы, но в центре города, у гастронома, еще стояла высокая, поседевшая от инея елка с разноцветными лампочками в хвое. В середине января потеплело, закапало с крыш. Снег на улицах стал мягким и рыхлым, деревья и дома потемнели.
Андрей работал в утренней смене и еще в первый обход заметил, что Галя не кивнула ему, взглянула и тут же отвернулась. Так было и во второй обход, и в третий.
«Затрепало», — подумал он с искренним сочувствием. Так говорили ткачихи, когда станки не слушались их, когда нельзя было выкроить и минуты передышки. «Затрепало», — значит платье прилипло к спине, и ткачиха кружится между станков, как белка в колесе.
В полдень в кабинете мастера собрались его помощники — бригадиры. Андрей спросил одного из них — плечистого парня в полосатой тельняшке:
— У вас сегодня заправили новый сорт?
— Нет вроде. А если и так, тебе-то зачем?
— Спросил просто, — как можно равнодушней произнес Андрей. — Мне показалось, крайняя шестерка барахлит…
— Так-так, — сказал бригадир и, подмигнув товарищам, сел на стол напротив Андрея. — Что-то ты травишь, братишка. А мне вот показалось совсем другое. То-то я с Антоновой тебя видел. Ну, признавайся сразу: испортил девку? — Андрей ошалел от этого намека, но бригадир уже снисходительно похлопывал его по плечу. — Ладно-ладно, я пошутил, чего ты раскипятился? Туши-ка свой примус, вот так. А по правде, она сегодня того, не в духе. Может, ты знаешь, почему она не в духе, а?
— Треплет ее.
— Ну нет, это уж ты мне поверь. Станки как часы идут.
После работы Андрей стоял у проходной. Галю так и не увидел: она незаметно прошла в толпе. Он забежал домой, чтобы показаться. Обедать не захотел — не до того было.
Застал он только Клаву. После Нового года Сашку обсуждали в автоколонне и по решению товарищеского суда отправили лечиться от запоев. Клава скучала. Она валялась на печке, еще более неряшливая и вялая, чем всегда, и хандрила. Волосы ее были распущены, из-под халата белело кружево комбинации, разношенные валенки выглядели особенно большими на ее тонких смуглых ногах.
Андрей едва переступил порог, как тут же спросил, задыхаясь от обиды:
— А Галя где?
— Ушла Галя.
— Куда?
— Не доложилась. — Клава перевернулась на спину, зевнула. — Девка молодая. Чего ей дома сидеть? Что она здесь высидит? Ей жить надо. Только и пожить, что в девках.
— Я подожду ее.
— Жди, коли время есть.
Он прошел в глубину комнаты, присел у окна и расстегнул пальто. Клава слезла с печи, с хрустом потянулась и, мурлыкая себе под нос что-то неразборчивое, остановилась перед зеркалом, висящим в простенке. Андрей слышал, как сухо и жестко шуршат в гребне ее густые черные волосы. Он стал смотреть на улицу. За стеклами видны были темные на синеющем снегу палисады, деревья, более низкие, чем летом, дома в снежных шапках. Женщина в серой фуфайке шла по тропе с ведром воды. Пробежал мальчишка на ярко-желтых лыжах, а за ним — приземистая, увязающая по брюхо в сугробе собачонка с хвостом-кренделем. Оживленно переговариваясь, прохрустели мимо окна по тонким ледяным коркам-веселый парень и разрумянившаяся счастливая, девушка. Андрей проводил их взглядом и погрустнел.
— А ты молодой, да ранний, — услышал он за спиной.
— Ну, и что? — ответил Андрей раздраженно. — Какой есть.
— Не знали мы этого. Спасибо, добрые люди сказали. С кем ты позавчера гулял, а?
Андрей повернулся вместе с табуретом и уставился на Клаву. Та не шутила.
— Ни с кем. Мы позавчера у родных были, в деревне, целый день.
— Складно врешь.
— Да не вру я совсем, зачем мне?
Клава неожиданно потеряла всякий интерес к разговору, снова стала равнодушной и сонной.
— Мне что. Мое дело — сторона. Гальку жалко. Я давно ей говорила — не верь им. Все они горазды обхаживать. А потом реви. Так не будь дурой…
— Ну, и зря, — горячо перебил Андрей. — Не все такие.
Клава так и вцепилась.
— Ты, выходит, не такой? Чистенький? Святой, да? А чего за девкой ходишь? Чего в темке с ней делаешь?
«Что она так разозлилась?» — подумал Андрей и не успел ответить — вошла Галя. На миг задержалась у двери, словно вглядывалась в него и Клаву. Он обрадованно кинулся ей навстречу, а она, перестав его замечать, прошла вперед и стала стаскивать новенькие рукавички.
— А он ничего, интересный. Студент. Пластинки у него какие! Я три песни списала.
Андрею послышалось наигранное в ее голосе. Она говорила так, будто перед этим всю дорогу бежала. А в следующую минуту его как обожгло.
— Галя…
— И с матерью познакомил. Она приветливая, чаем с вареньем угощала, варежки вяжет. Видишь, какие мне подарила?
— Галя!
— Чего кричишь? — повернулась она к нему. — Не глухая. Слышу.
— Давай выйдем.
— Зачем? У меня секретов нет.
Галя посмотрела на Клаву, та не нашлась, что сказать, и только неопределенно пожала плечами: дескать, как хочешь, твое дело, Галя вышла в коридор, открыла дверь на улицу и прислонилась спиной к косяку.
— Ну?
— Мы еще друзья, правда?
Галя все так же стояла боком к нему, холодная, отчужденная, а он в этот миг любил ее особенно горько, сильно и боялся потерять.
— Кто этот студент? Твой новый друг, да?
— А она — твоя подруга?
— Кто — она? У меня никого нет… кроме тебя…
— Рассказывай…
— Да не вру я! И как ты поверить могла! Да я… Покажи мне, кто это сказал. И пусть он при мне это повторит. Ну, пойдем к этому человеку.
Галя задумалась.
— Ладно, пойдем. И если это правда…
Клава гладила голубую от синьки простыню. С любопытством обернулась на скрип двери, вскинула брови, удивилась, что Галя и Андрей опять вместе.
— Кто сказал тебе это?
— Одна женщина.
— Какая?
— Ну, я же тебе говорила…
Тут Андрею почудилось, что Клава растерялась. Рука ее с утюгом повисла в воздухе.
— Пошли к ней.
— Прямо беда с вами! Тут дел невпроворот, а еще ваши истории расхлебывай. Мне некогда. Я глаженьем занялась. Может, завтра?
— Где она живет? Мы сами сходим, без вас, — твердо сказал Андрей.
Клава шмякнула утюг на подставку, выдернула шнур из розетки и начала собираться. Андрей нетерпеливо топтался у двери. Только Галя оставалась внешне спокойной. А в нем разрастался запоздалый гнев на женщину, зачем-то оклеветавшую его, на Галю, которая сразу поверила кому-то и, значит, не верит ему, Андрею. Он докажет свое и уйдет, и пусть она кричит ему вслед — Андрей не оглянется даже.
Воздух уже наливался матовой синевой, особенно заметной над сугробами. Тени в их складках густели, фабричные корпуса вдали светились ранними огнями.
Они шли долго и за все это время не проронили ни слова. Шли порознь: Клава впереди, Галя за ней, Андрей за Галей. Там, где вместо узких тропинок тянулись рыжие от торфяной золы тротуары, Галя и Клава заговорили, Андрей не стал вслушиваться, о чем они переговариваются, его занимало другое. В центр города есть прямая дорога, которой Андрей всегда пользовался. А они плутали сейчас в каких-то прилегающих улицах. Зачем? Ему очень хотелось, чтобы вся эта история кончилась поскорей.
На площади возле гастронома высилась забытая всеми елка. Затоптанный снег вокруг был густо усыпан облетевшей мертвой хвоей, и в самой елке не было уже ничего праздничного, веселого. Поредели ее огни, сквозь сухие ветки проглядывал весь ствол. Андрей с грустью подумал о мелькнувшем празднике и снова вернулся мыслью к тому, что он сделает после. Уйдет? Хотелось уйти, но вряд ли хватит сил на это.
Клава свернула с тротуара к литерным домам, похожим на коробки из-под маргарина. Тускло серели грязным снегом их маленькие, вечно затаенные дворы с низкими сараями, непременной песочницей и столиком, за которым в летние вечера мужчины стучали в домино.
Клава направилась к последнему литерному дому возле базара. Двор был пуст. Неуютно светились узкие проемы дверей. Такой же узкой и неуютной была лестница, по которой они теперь поднимались. Только на верхней площадке горела красная лампочка, и вниз просачивались жалкие ее отблески. В квартирах, мимо которых они шли, смеялись и плакали дети, ссорились женщины, звенели кастрюли, гудели мужские голоса.
— Вы здесь постойте, — сказала Клава и скрылась за дверью. Галя прислонилась к перилам, Андрей стоял возле и нервничал: скорей бы…
