Харий Галинь - Повести писателей Латвии
Арнольд нередко спрашивал: «Подумай хорошенько, этого ли ты хочешь и почему ты этого хочешь?» Поначалу ей нравилось, когда он задавал такие вопросы, стараясь докопаться до причин, какие бы они ни были. Арнольду частенько удавалось развенчать ее мечтания. И она ему не отказывала в победах.
Только бы не задеть его самолюбия!
Увидев перед домом сестры автомобиль, Арика испугалась, что ей предстоит очутиться в шумной компании. Ох и надерет она тогда сестре уши, но, может, так оно и лучше — в шумную компанию.
— Подумай хорошенько, этого ли ты хочешь? — спросила она себя.
Обратного пути не было.
Взбегая вверх по лестнице, она еще отругала себя за то, что легко уступила Лиесме. Не разумней ли было остаться дома и ждать возвращения Увиса. Нет, мыслимое ли дело, сидеть как на иголках!
Ужаснее всего неизвестность.
Окунуться в шумную компанию, что ж, она, пожалуй, и выпить не откажется, только бы не было слишком шумно. Лиесма иногда зазывала сестру к себе после спектакля, прямо с постели поднимала, и она, дура, неслась сломя голову, зная, на какие сумасбродства способна сестра.
И откуда у Лиесмы эта страсть к безрассудствам? Чем дальше, тем отчаянней. Бывало, в комнате такой устроит кавардак, посуду перебьет, а потом неделю плачет.
— Ты иначе не можешь? — пыталась она понять сестру.
— Что делать, ума не приложу, ведь, знаешь, у меня это с детства…
При появлении Арики Лиесма обычно успокаивалась, давала слово пригласить ее в театр, чтобы вдвоем вернуться домой и лечь спать.
Вспомнилось первое и пока единственное интервью сестры какому-то журналисту. Арика тогда даже позавидовала сестре. Она представила себе самоуверенный тон Лиесмы, когда та говорила:
«Очень люблю выезжать из Риги в окрестные леса, подышать в тиши свежим воздухом, собирать грибы. Кроме того, люблю плавать, круглый год купаюсь в море, в полыньях, и еще увлекаюсь иностранными языками, читаю в оригинале на английском и немецком, очень успокаивает нервы…»
Арика не могла себе представить, чтобы Лиесма хоть когда-нибудь залезла в полынью, и потому однажды спросила, правда ли это.
— А ты как думаешь! — надувшись, ответила Лиесма.
В сравнении с Лиесмой она жила неспешно, в какой-то душевной вялости, оттого и злилась.
— Наконец-то, наконец-то, наконец-то! — радостно завопила Лиесма, обнимая ее.
— Ты опять пила? — в упор спросила Арика.
— Как же без этого, сестричка…
— А завтра сердечные капли будешь пить…
— Не затем же ты явилась, чтобы мне читать мораль!
— Не знаю, чего ты, собственно, хочешь!
— Не ершись, сестричка… Прошу, прошу тебя, только не сегодня! Сегодня праздник, сестричка…
— У тебя праздник бывает через день!
— Арика, ты невозможна! — Лиесма хлопнула в ладоши и отступила на шаг, пропуская сестру. — Проходи, хоть в коридоре меня не брани. Школа тебя окончательно испортила, но я люблю тебя именно такой, сестричка ты моя…
— Не надо, Лиесма!
— Так что, нашелся твой Увис?
— Прямо не знаю, что делать. Понимаешь, пошел на почту и как в воду канул.
— Во сколько он ушел?
— Что-то около семи. Точно не помню, устала зверски, повалилась и заснула.
— Не беспокойся, скорей всего укатил в Меллужи к нашей матушке.
— Как бы не так, поедет он в Меллужи!
— А почему бы нет, у него там по соседству друзья, разве не знаешь?
— Вот видишь, ты, оказывается, больше меня знаешь… — опять рассердилась Арика.
— А сейчас улыбнись и заходи, у меня гость, только не пугайся и ни в чем не упрекай меня.
— Я его знаю?
— Нет.
— Чего ж ты раньше времени стращаешь?
— Сейчас сама увидишь.
В комнате Лиесмы царил впечатляющий хаос: с уверенностью можно было лишь сказать, откуда сестра начала все валить на середку комнаты; она всегда начинала с одного и того же угла, где стоял старинный буфет, а в нем хранились куклы, ее и Арики… Затем уж сбрасывала в кучу все остальное.
Арика прикинула, что сегодня сестра добралась лишь до платяного шкафа и еще ничего не успела разбить.
— Знакомься, вот жутко невезучий тип! — Лиесма кивнула на здоровенного парня, сидевшего в углу, привалясь спиной к шкафу. — Это он помешал моим маленьким ночным радостям, не дал перевернуть вверх дном квартиру!
— Скажи ему спасибо, Лиесма!
— Ты можешь сделать это вместо меня! Харро, а ну-ка встань и поздоровайся с моей сестричкой, встань и познакомься, — подстегивала Лиесма.
Парень не спешил подниматься.
Лиесма немного выждала. Молчание парня ее разозлило.
— Послушай, ты, Харро с двумя «р», можешь оставаться на месте, иначе сестричка увидит, что ты вдугаря пьян! Она у меня учительница и потому ужасно строга!
— Угу, — выдавил из себя парень.
— Не делай такое жуткое лицо!
— Мне что, я спокоен, я совсем спокоен!
— Харро, пока мы тут поговорим, тебе разрешается чуточку подремать. Не обращай, сестричка, на него внимания, представь, что его нет, он в стельку пьян.
— Лиесма, как ты можешь?.. — Арика с укоризной поглядела на сестру.
— Он привез меня из театра домой, а потом… Он сегодня заработал бутылку виски, каких-то моряков отвез в Вентспилс.
— Не хочешь ли ты сказать, что впервые видишь этого типа! — ужаснулась Арика.
— Нет, этого я не хочу сказать. Мы с Харро знаемся уже некоторое время, разве я не говорила?
— Ты опускаешься, Лиесма.
— Не пили меня в его присутствии. Он меня крепко жалеет и может осерчать!
— Лучше мне уйти!
— Нет, я тебя не отпущу среди ночи, Харро проспится, отойдет немного и отвезет на машине.
— Лиесма, ты отдаешь себе отчет в своих словах?
— Еще бы, Харро за рулем неподражаем, надо только усадить его в машину. Никто его не задержит, он уверяет, будто заговорен от автоинспекторов, не правда ли, Харро?
— Угу, — сквозь дрему отозвался парень.
— Зачем ты позвала меня? — Арика была близка к отчаянию. Они стояли посреди комнаты, каждая возле вороха своих кукол, широко раскрытыми глазами наблюдавших за сестрами.
— Сестричка…
— Ну! — отозвалась Арика.
— Мне кажется, я для того лишь и живу, чтобы изгонять из себя детство, а тут мне вдруг сделалось страшно и захотелось, чтоб ты была рядом. Кто-то должен быть со мной рядом?
— Нельзя изгнать из человека детство…
— А я ненавижу ту чистенькую, добропорядочную девочку из Меллужей, страшно ненавижу… Мне хочется вывернуть себя наизнанку и вытряхнуть, как вытряхивают сумочку!
— Зачем тебе это? — почти словами Арнольда спросила Арика.
— Сестричка, да что ж мы стоим! Присаживайся, сейчас приготовлю кофе. Закурим.
— Сначала позвоню домой, не пришел ли Увис.
— Напрасно ты это, он в Меллужах.
— Откуда ты знаешь?
— Увис достаточно взрослый, чтоб ты о нем не беспокоилась.
— Достаточно взрослый?
— Присядь.
— Нет, не понять тебе, был бы у тебя самой… Ты бы на моем месте… — Арика замолчала, это вырвалось у нее нечаянно.
— Ладно, позвони, только тихо, как бы соседи не взбунтовались, они из рода древних латышей — спать отправляются вместе с курами. Все же я сварю кофе. Ну, иди же! И будь добра, не читай ему нотаций!
— Не сердись на меня… Я тут раскудахталась…
— Да нет же, Арика! Я тебе благодарна… Не то бы Харро полез ко мне в постель.
— Ты этого не хочешь?..
— Сама не знаю.
— И на том спасибо, Лиесмук…
— Ты собиралась позвонить.
— Возможно, я не то говорю.
— Да нет же, сестричка, я к себе Харро не подпущу ради тебя, сестричка… Слышишь, Харро, будешь спать на полу! Он тут весь вечер рассказывал, как жена выставила его из квартиры, ей — квартира, ему — машина! Какие нынче бессердечные женщины! Бедный Харро, все равно тебе придется спать на полу, ты слышишь?
— Он спит.
— Счастливчик…
— Подложи ему под голову подушку.
— Сестричка, у тебя доброе сердце, иди звони, потом закурим. Только умерь свой ужасный учительский голос, не разбуди моих чутких соседей.
Арика долго прислушивалась к длинным гудкам. Быть может, Увис крепко спит, но, вероятней всего, еще не вернулся, и Арнольда, как на грех, нет поблизости, никого нет, кроме Лиесмы, никого, только длинные гудки — пиик, пиик, пиик, — и сердце скачет от волнения.
Арика вернулась в комнату. Харро, вытянув ноги, сладко похрапывал. Лиесма принялась убирать разбросанные вещи. Арика наклонилась, чтобы ей помочь.
— Право, не знаю, как быть…
— Ты преспокойно переночуешь у меня, а завтра вместе съездим в Меллужи. Харро нас отвезет.
— Ты по-прежнему считаешь, что Увис в Меллужах?
— А где же еще! Об Увисе ты меньше всего должна беспокоиться, уверяю тебя, никуда он не денется. Сколько ему лет?
