Василий Дюбин - Анка
— Ну, ударники. Празднуете?
Сашка улыбнулся.
— От нас рыба не уйдет. Ребята! По местам! — и первый прыгнул в подчалок. — Эй, Дубов! Готово?
Из-за кормы «Зуйса» выглянул Дубов, стоя на подчалке.
— Осталось точку поставить!
— Лепи ее скорей!
Сашка взобрался на палубу «Зуйса», выждал, пока подняли паруса, махнул шляпой:
— Сплывай!
И когда «Зуйс» занес кормой, все стоявшие на берегу увидели горевшую красными буквами надпись:
«КОМСОМОЛЕЦ»
— Видали? — крикнул Сашка на берег. — Вот его настоящее имя! И носить его будет с честью! Эх, те-е-е! Жизнь ты наша буйная! Запевай, братва!
Над притихшим морем грянула песня.
— Мы — комсомол, страны рабочей гордость…Грядущих дней надежда и оплот…
Кострюков смотрел вслед уходившим в море баркасам, настораживал ухо. И когда ветер унес песню далеко в море, он вздохнул, улыбнулся.
— Вот ведь… Правду говорит парень: сили-и-ища!..
— Силы нам не занимать, — отозвался Жуков. — Надо только уметь раскачать ее, организовать. А Сашка парень — огонь!..
— На все молодец! — с восхищением произнесла Анка.
Жуков обернулся и шутливо погрозил ей.
Молодежь не спала. Поставив сети, ребята подвели баркасы к «Комсомольцу», бросили якоря и перебрались к Сашке разучивать песни. Они громко спорили, кричали, смеялись и снова принимались петь.
Под брезентом заворочался Панюхай. Он высунул голову, пожмурился на фонарь, зевнул, потянулся. Посидел в задумчивости, встал и, почесывая поясницу, подошел к корме.
— Ну, чебак не курица, не наокались? Поспать нельзя!
Отвернулся, еще зевнул, сказал в сторону:
— Бывалыча… заиграют песню… Эх-ма… Длинная да высокая… за тучи уходит. А потом спустится, в море окунется и опять до небес летит. Нынче же, ок да ак, без клешни рак… Тьфу! Спать ложились бы, что ли?
Он потоптался, покряхтел и щипнул Сашку.
— Что ты, деда? За девку меня принял? — засмеялся Сашка.
— Не шуми. — И на ухо ему: — Зачем девок накликал? Притулиться некуда…
— А ты с чердака…
— Булькотеть будет… Учуют, поганки.
— Нет, песней заглушу. Валяй.
Сашка затянул песню, все подхватили. Он рубил воздух рукой, тормошил товарищей, выкрикивал:
— Громче! Крепче! А ну, чтоб море всколыхнулось! Не жалей глоток!
И только что Сашка вошел в азарт, как его опять ущипнул Панюхай:
— Чего глотку рвешь? Потише бы.
— Уже?…
— Не к куме на беседу ходил, — и полез под брезент.
Голубоглазая девушка, завербованная Зотовым в ударную бригаду, каждый раз по окончании песни заливалась задорным смехом, повторяла:
— Чудно… Право, чудно.
— А что здесь чудного? — не выдержал Сашка.
— Как же, поем: «Мы — комсомол…», а какие же мы комсомольцы? Нам больше к лицу такие песни, как «Догорай, моя лучина» или «Пущай могила меня накажет». Право, чудно.
Сашка строго посмотрел на Зотова.
— Плохо работаешь, братец. Разъясни и внуши ей…
— Да я все зубы поломал об нее.
Сашка оттолкнул Зотова, подсел к девушке.
— Эта песня молодежная. Ее могут и должны все петь. И старикам, и детям на пользу.
— Да нет, если в комсомоле быть, тогда она подойдет, а то как-то чудно.
— Чего ж чудно? А ты тоже в комсомол… — посоветовал Сашка.
Девушка тронула Сашку за рукав, робко проговорила:
— А что, могла бы я выполнять какую-нибудь нагрузку?
— Могла бы. Хочешь, мы дадим тебе работу?
Она спросила шепотом:
— И в комсомол возьмете?
— Возьмем, если заслужишь.
— Танька! Чего на ухо шепчешь? Давай начистоту. Дело общее, — обидчиво бросил Зотов.
Девушка смутилась. Но овладев собою, сказала громко:
— А я думала — теперь же вступить можно.
— Дубов! — окликнул Сашка. — Слышишь? Ребята даже не знают порядка вступления в комсомол.
— Каюсь.
— Эх, те… — и к девушке: — Сразу нельзя. А почему тебе сейчас загорелось?.. Ну?
— Чтоб вернуться комсомолкой… А то… — она замялась, — родители не дозволят… Не пустят.
— Не бойся, — успокоил ее Зотов. — Когда в бригаду брал, уломал же их? Ну, и теперь на шелк обработаю. У тебя родные — золото. Только умей подойти к ним: Не бойся, помогу.
— Да ну тебя… — девушка смеясь потрепала его за волосы.
Один из парней свернул цигарку, придвинулся к Сашке.
— Дай-ка огонька.
Затянулся дымом, хитровато посмотрел на Дубова, кашлянул.
— Да-а. Мы вот сызмальства вместе. И на берегу и в море. В работе и на сходках. Все гуртом делаем. А как только сбор комсомольцев, мы за бортом. Двери на крючке, не войдешь.
— Ты к чему это? — спросил Зотов.
— А вот к тому же. Этот крючок за сердце цеплял нас. Обидно было. Мы хотели сорвать его. Собралось нас пять человек, сговорились. Решили к комсомолу прибиться, а как — не знали.
— Эх, жигало те…
— Терзаюсь, братцы… От стыда горю… — вполголоса произнес Дубов и надвинул на глаза шляпу.
Сашка объяснил порядок вступления в комсомол.
Парень подумал, встал и, бросив за борт цигарку, взмахнул шляпой.
— Ребята! Давно мы желание это имеем. Давайте так сделаем, чтоб все, кого носит на себе «Комсомолец», добились этого звания. Подадим заявление в комсомол.
— Чего ж!..
— Дело!..
— И дадим обещание: покрыть недодачу весеннего и летнего улова и перекрыть теперешний план. Верно?
— Порядок!
— Сашка! Пиши!
— Прежде Таньку! — вставил Зотов.
— А поможешь, если мать…
— Сказал же.
Сашка ощупал себя, пошлепал по карманам.
— Эх, жигало те… Куда запропастился?
— Чего ищешь?
— Блокнот.
Не прошло и десяти минут, как голубоглазая девушка отвела Зотова в сторону, заговорила тревожно. Зотов ловил ее руки, шутливо приговаривал:
— Не мажь, Танька. Не мажь.
— Нет, выпиши меня. Чего ж я одна? Никто из девок не записался.
— А вот ты и должна теперь обрабатывать их.
— Не желаю одна. Дома загрызут. Выпиши.
Под брезентом закряхтел Панюхай:
— В лес пойдешь, волк укусит. В море кинешься, акула, проглотит. В комсомол вступишь, родители загрызут. Да-а-а… Много вас покусанных валяется. Вон, от моей Анки ничего не осталось. Всю искусал. Эх, силов нету. Я бы вам, чебак не курица, заварил шорбу. В печенке засвербело бы…
Ребята засмеялась. Виновато улыбнувшись, девушка умолкла. Наговорившись досыта, молодежь решила было вздремнуть, но тут поднялся. Дубов, заявил:
— Слово имею!
— Говори.
— Скоро будет светать. Я предлагаю проверить сети. Ежели рыба есть, поломать перетяги. Часть из нас повезет улов к берегу, а часть останется на месте. Посушим на баркасе сети и в море их опять.
— Здорово! — поддержал Зотов.
— Вот тогда мы ни одной минуты не потеряем даром. Только качай рыбу из моря! — Сашка перегнулся через борт, крикнул: — Дядя Григорий! Эй, Васильев!
Спавший на баркасе Григорий быстро поднялся. Сашка сообщил ему о решении молодежи.
— Ну, что ж. Умно придумано, — одобрил Григорий. — Можно и к делу.
— По местам!
— А кто в море останется?
Сашка ответил:
— Ребята. А девки пойдут к берегу.
Баркасы подошли к буйкам. Сашка включил мотор. «Комсомолец» задрожал, скользнул за баркасами.
Работали втемную, молча. Только изредка слышался хрипловатый Сашкин голос:
— Свети ближе! Не урони! Ну, ну!.. Черпа-а-ай!..
Рыбаки цепляли крючками перетяги, подавали багры на судно. Сети поднимали на палубу, освобождали их от груза и вновь возвращали на баркасы. Там их вешали на реи, проветривали. Девушки в работе не уступали ребятам. Мокрые с ног до головы, не отдыхая ни минуты, они ловко выбирали из сетей рыбу, сбрасывали в трюм.
К рассвету работа закончилась. Весь улов четырех постов «Комсомолец» принял на себя. На соседних постах тоже управились и сушили на реях сети. «Ворон» и пять баркасов снялись раньше и были уже километрах в трех от поста. «Комсомолец» вскинул паруса, отдал пресную воду тем, кто оставался в море, и помчался вдогонку «Ворону». Но настиг его только у берега.
— Ты что ж это, жигало те в бок, втихомолку рванул?
— А чего мне? Баркас — что сокол поднебесный. Удержу нет. Эх, только правь! — хвастливо отозвался Павел. — Да и вольный я. Не артельный…
— Нехорошо, брат. Надо согласным быть, раз артели придерживаешься.
— Не тебе меня учить.
— Не учу, а по-дружески…
— Собака кошке не друг.
— Не пойму я тебя, Павел.
— А вот ежели еще раз ляжешь на моей дороге, тогда поймешь…
— Чудак…
На берегу на этот раз представителя треста не оказалось. Не было и корзин. Сашка побежал на пункт, но дверь была на замке.
Представителя треста он нашел в курене. Тот оглянулся при Сашкином появлении и сунул в папку какую-то бумагу.
