Александр Шеллер-Михайлов - Бедные углы большого дома
— Мы не семейные люди; Богъ напиталъ, никто не видалъ, а кто и видѣлъ, такъ тотъ не обидѣлъ. Живъ Богъ — жива и душа, не отъ хлѣба человѣкъ сытъ будетъ, какъ говорится. Куда намъ кушанья-то разстрапывать, однихъ горшковъ потомъ не перемоешь; да оно и лучше, какъ въ печи-то у насъ стряпни нѣтъ: горшокъ съ горшкомъ столкнется, а тамъ и ссора. Ну ее, ссору-то!
Всѣ зги правила принимались всѣми, и только маіорская дочь, иногда чувствуя невыносимый голодъ, рисковала произвести неожиданный аффектъ и говорила, что ее у знакомыхъ угощали сегодня «тертымъ пуреемъ» и «французскимъ потажемъ»… Итакъ, Ольга Васильевна повела, несмотря на всѣ колебанія, ту же жизнь и иногда радовалась, угощая своихъ добрыхъ, добрыхъ сосѣдокъ разными кусочками рябчиковъ и пирожковъ. Она любила этихъ жилицъ отъ всей души; да, впрочемъ, кого же не любила Ольга Васильевна? Для нея всѣ, весь міръ были добрыми, добрыми, добрыми существами…
— Что вы, матушка, не подадите просьбы о вспомоществованіи? — спросила ее однажды ноющимъ голосомъ капитанша:- Убиваетесь вы работою, а тутъ, все-таки, вамъ денежная помощь была бы.
— Куда же это подать просьбу? — удивилась Ольга Васильевна.
— Какъ куда? гдѣ вашъ папенька изволили служить, или въ человѣколюбивое. Разумѣется, тутъ ужъ мало выдадутъ, къ митрополиту отошлютъ, левизоръ пріѣдетъ. А нѣтъ, такъ подайте въ комиссію прошеній.
— Да я и не знаю, какъ написать эту просьбу.
— И, матушка, что тутъ мудренаго; вотъ у насъ есть форма, вы съ нея и спишите… Гдѣ-то она у меня завалилась только… Память-то у меня стала. Все послѣ Ардальоши, — захныкала бѣдная женщина. — А вотъ, кажется, она. Я ее по уголку знаю, уголокъ вонъ тутъ оборванъ.
— «Ваше Сіятельство, — начала читать Ольга Васильевна затасканную и почернѣвшую отъ грязи бумагу. — Оставшись послѣ смерти мужа моего, коллежскаго совѣтника Тараканчикова, безъ всякой пенсіи и не имѣя состоянія, будучи притомъ обременена пятерыми малолѣтними дѣтьми, изъ коихъ»…
— Какъ же это? — сконфузилась Ольга Васильевна. — Тутъ о дѣтяхъ говорится и мужъ…
— А вы мужа-то выкиньте и дѣтей тоже, вотъ оно и подойдетъ. И Ардальоша такъ дѣлалъ. Это, видите, Тараканчиковой прошеніе; счастливое оно такое, всегда на него выдаютъ…
— Кто эта такая?
— А Христосъ ее знаетъ, коллежская совѣтница какая-то была. Мнѣ, знаете, эту форму-то одна знакомая дала, помяни ее, Господи, во царствіи Своемъ. Умерла она… Ардальоша былъ тогда малъ еще, охъ-хо-хо!.. Сочинять онъ, голубчикъ мой, тогда еще не умѣлъ, такъ вотъ съ формы и писалъ.
— Нѣтъ ужъ, — вздохнула Ольга Васильевна:- я не буду просьбы подавать. Какъ-то совѣстно.
— И-и, чего, тутъ совѣститься. Для того и капиталы эти есть, чтобы бѣдные люди просьбы подавали, — заговорила строптиво Игнатьевна. — Вѣдь вотъ вы бѣдняетесь, бѣгаете, а вдругъ что случится, захвораете, на вѣтеръ будь сказано, тогда деньги-то и пригодятся. Вѣдь безъ нихъ належитесь, никто и не поможетъ, ваши-то знакомые, чай, и не заглянутъ справиться о васъ. Вотъ знавала я одну учительшу, тоже неподалеку здѣсь жила; такъ, матушка, какъ захворала она, то ровно деревяжка какая навалялась, такъ и умерла, можетъ и не отъ болѣзни, съ голода просто. Да что хлопотъ было, какъ пришлось ее чужимъ людямъ хоронить…
Ольга Васильевна задумалась, и передъ нею воскресъ образъ этой брошенной учительницы. Она вздрогнула. Стало ей ясно, что ее ждетъ та же участь, если не будетъ скоплено денегъ. Она теперь думала объ этомъ съ невольнымъ страхомъ. Черезъ день, изъ просьбы вдовы Тараканчиковой вышло, при помощи всѣхъ жилицъ, прошеніе отъ имени Ольги Васильевны Суздальцевой. Ольга Васильевна краснѣла, составляя ату просьбу; она готова была выкинуть изъ нея и «ангела кротости и милосердія, и молитвы къ престолу Всевышняго за истинно отеческую любовь» невѣдомаго для нея его сіятельства, — но ареопагъ феодальнаго государства возсталъ и безъ того на Ольгу Васильевну за то, что она не соглашалась въ своей просьбѣ «припасть къ стопамъ его сіятельства и лобзать его щедрую руку». Наконецъ, просьба написалась и была подана…
Изъ комиссіи принятія прошеній вышло довольно значительное вспомоществованіе.
— Ну, теперь въ человѣколюбивое подайте, — жалобно посовѣтовала капитанша. — Жаль, что вы замужемъ-то не были, дѣтей у васъ нѣтъ, а то и отсюда побольше бы на первый разъ выдали.
Разъ сочиненная просьба переписалась снова и подалась. Пріѣхалъ ревизоръ, сморщенный, тощій, съ разбитыми ногами и мигавшими отъ старости глазами. По совѣту своихъ опытныхъ наставницъ, Ольга Васильевна объявила, что она живетъ въ одной комнатѣ съ маіорской дочерью, что у нея глаза плохи, и работать она не можетъ. Старикъ, полудремотно сидя на стулѣ и какъ-то тыкаясь впередъ головою, безмолвно слушалъ исповѣдь просительницы.
— А вонъ, того… пирожки ѣдите… — указалъ онъ на лежавшіе на столѣ пирожки.
— Батюшка, ѣсть нечего, такъ хозяйка сжалилась, — вмѣшалась Акулина Елизаровна, уже десятки лѣтъ знакомая съ ревизоромъ.
— Хоро-шіе пи-ро-жки, — сонно проговорилъ старикъ и нюхнулъ съ ногтя большого пальца табаку.
— Не угодно ли, если не побрезгуете, — предложила Акулина Елизаровна.
— Отъ хлѣба-соли, того… не отказываются… Что-жъ, попробую, — прошамшилъ ревизоръ и, стряхнувъ пальцы, выпачканные въ табакѣ, взялъ пирожокъ.
Въ комнатѣ воцарилось молчаніе.
— Такъ, того, кто мужъ-то былъ? — очнулся старикъ.
— Я дѣвица, — покраснѣла Ольга Васильевна.
— Без-дѣ-тная, значитъ… Ну, что-жъ, не у всѣхъ дѣти… Да и какія дѣти теперь!.. Н-да, такъ я, того, похлопочу-у. Охъ-хо-хо! — кряхтя, поднялся онъ со стула и медленною походкою, сопровождаемый поклонами и просьбами бѣдныхъ женщинъ, вышелъ вонъ.
Получилось и еще пособіе въ пять рублей.
Путь проторялся…
Читатель, вѣроятно, очень часто встрѣчался съ бѣднымъ Трезоромъ — съ Ольгой Васильевной. Вонъ она съ нотами подъ мышкой въ черномъ коротенькомъ платьѣ, въ засаленной кофточкѣ, съ озабоченнымъ сухимъ лицомъ маршируетъ по грязи на уроки, бытъ-можетъ, къ вашимъ дѣтямъ, читатель…
1886
