Юрий Колесников - Особое задание
Жан-Пьер чувствовал себя неловко, но ответил с присущей ему тактичностью:
— Может, ты и прав, аджупет. Я не отрицаю, что и после войны еще немало придется приложить усилий, чтобы такие люди, как мой дядя, поняли свое заблуждение... Как говорит наша пословица: «Все может быть ибо все уже бывало!»... Так и сейчас... Но вообще, если хочешь знать, когда ты подшучивал надо мной, что я теперь не «стопроцентный» граф, ты был прав... Да, аджупет... Лейтенанта де Шаррон, которого ты знал прежде, больше нет. Жизнь сделала меня другим.
— Ого! — воскликнул Легре со свойственной ему пылкостью, — может быть, ваше сиятельство решили стать коммунистом? А то сразу и комиссаром?! Похвально!.. Один комиссар у нас — венгр, другой будет француз! О ла-ла!..
Разговор прервал прискакавший из Рожковки связной. Было приказано для охраны санчасти и обоза оставить только одну роту, остальным же немедленно двигаться к реке Белая и занять мост, ведущий в Беловежскую пущу. Мост надо было удержать до подхода дивизии.
На позициях, занимаемых дивизией, возобновилась перестрелка. Связной добавил от себя, что положение там осложнилось, полки несут большие потери...
Батальон и полковая разведка были подняты по тревоге, и уже через час начался штурм моста. Гитлеровцы засели в бункерах и яростно сопротивлялись. Партизаны беспрерывно били по ним из минометов и пушек и шаг за шагом подходили к мосту. Наконец его взяли. Одну роту выставили для заслона на противоположной стороне. Полковые разведчики помчались по всем направлениям.
В это время на шоссе, со стороны Столповиска, показалась колонна автомашин, из них на ходу поспешно высаживались солдаты. Снова заработали партизанские минометы. Положение становилось серьезным, противник располагал превосходящими силами. Вслед за автомашинами показались танки. Было ясно, что удержать мост своими силами партизанам не удастся. Немцы разгадали их намерение прорваться и в этом месте в Беловежскую пущу и теперь прилагали все усилия, чтобы преградить дивизии путь. Бой разгорался. Вдруг с противоположной стороны, в тылу фашистской пехоты, послышалась пулеметная и автоматная стрельба. Это завязала бой рота, выставленная для заслона; подоспела туда и полковая разведка. Враг пришел в замешательство и начал отступать, но тут появился фашистский танк, открыл яростный огонь по мосту.
Выручил Холупенко. Он вылез из своего окопчика на дорогу и открыл огонь из бронебойки по приближавшемуся танку. Несколько выстрелов — и танк загорелся. Партизаны сплошной лавиной ринулись в атаку. Но тут кто-то крикнул:
— Француз упал! Легре ранили...
Первым к Легре подбежал Холупенко. Взяв француза на руки, он вынес его из боя.
— Где врач? Чего стоите?! Доктора, хлопцы, сюда!.. Чуете? — гремел его голос.
Подбежали санитары. Они стянули с Легре френч, разрезали и без того изодранный джемперок. Рубаха у Мишо была вся в крови. Разорвали и ее... Пулеметная очередь из фашистского танка прострочила татуированную грудь француза, на которой полукругом синела надпись: «Ма ви а ла Франс!»[22] А в центре под надписью сквозь сочившуюся кровь можно было различить молот, обрамленный огромным серпом...
Холупенко стоял возле друга на коленях, по лицу медленно катились слезы. Он качал головой и все время чуть слышно приговаривал:
— Эх, Марсельеза, Марсельеза... Шо ж ты, браток, наробил? Як же так получилось, що я не доглядел!..
Санитар сделал укол. Хотел было снова ввести иглу, но поднялся и молча отдал шприц своему помощнику.
Холупенко встал и тихо произнес:
— Вот, хлопцы, вам и Марсельеза...
Взгляд Холупенко остановился на рябом пулеметчике. Он подошел к нему и дрожащими руками схватил за ворот шинели:
— Ну, говори! Цэ тэбэ не партбилет?! Бачишь, серп и молот у крови!
Томов попытался успокоить Холупенко. Но тот еще крепче ухватил за ворот побледневшего парня.
— Становись на колени и проси прощения! Чуешь, що я говорю?! Становись, бо я тебя зараз, знаешь?!
К Легре подходили партизаны, каждый хотел проститься со своим боевым товарищем. Легре лежал с открытыми глазами и застывшей на губах улыбкой, словно говоря: «Мон камарад, ту ва бьен!»
Склонив голову, стоял перед ним лейтенант де Шаррон. А опуская тело друга в могилу, он нежно прикоснулся губами ко лбу Легре.
— Прощай, Мишо, мой верный товарищ. Эмблему, которая залита кровью на твоей груди, я буду теперь носить в своем сердце, а жизнь моя отныне принадлежит стране, народ которой борется за освобождение Родины.
Бой гремел. Это был прощальный салют французскому другу. Горел уже четвертый фашистский танк, кругом валялись трупы в серо-зеленых шинелях. Со стороны Рожковки все чаще доносились разрывы снарядов и треск пулеметов...
Взмыленная лошадь доставила истекавшего кровью связного с приказом: «Батальону оставить мост и вместе с санитарной частью и обозом двигаться в направлении Рожковки, где присоединиться к основной колонне дивизии, продолжающей свой рейд согласно маршруту и графику...»
Окружение было прорвано. Прорвано благодаря отваге партизан, многие из которых пожертвовали жизнью... Далеко позади остались сгоревшие немецкие танки, не видны были и могилы француза аджудан-шефа Мишо Легре, батальонного комиссара — венгра Иосифа Тоута... Сорок шесть партизан-ковпаковцев остались навсегда на подступах к Беловежской пуще. А впереди — новые марши, новые прорывы, новые штурмы. За сотни километров от линии фронта ковпаковцы продолжали выполнять приказ Родины: взрывали мосты, пускали под откос составы, поджигали склады, уничтожали гарнизоны. Все чаще и чаще на дорогах и перекрестках пестрели таблички с надписями: «Achtung! Partisanen Kolpacow!»
* * *Дивизии предстояло пересечь железнодорожную магистраль Москва—Варшава—Берлин, которая усиленно охранялась. Не успела головная походная застава подойти к одному из переездов, как засевшие в бункерах фашисты открыли ураганный огонь. Местность они пристреляли заранее и теперь, несмотря на темноту, их огонь был довольно точным. Пришлось подкатить пушку и прямой наводкой выкуривать немцев из укрытий. Переезд был взят, и по его обеим сторонам вдоль полотна выставлены мощные заслоны.
Дивизионная колонна начала переправляться через магистраль. На переезде стояли старший лейтенант Томов и его разведчики. Они следили, чтобы движение шло в максимально быстром темпе. Ведь надо, чтобы вся дивизия еще до рассвета перешла через полотно, а потом предстояло снять заслоны и догнать основную колонну.
Но вот на востоке показались едва различимые огоньки паровозных фар. Легкий фугас, заложенный минерами восточного заслона, подорвал паровоз, эшелон остановился. Сопротивление охраны сломили мгновенно. Одна рота бросилась к вагонам. Чего тут только не было! Штуки сукна, радиоприемники, мебель, рояли, громоздкие сейфы, сельскохозяйственный инвентарь и даже пишущие машинки. Был вагон и с оружием: чешские пулеметы, финские автоматы, старые французские винтовки, пистолеты всех систем — польские, английские, американские, бельгийские и даже японские! Как выяснилось позже, состав принадлежал какой-то ортскомендатуре и ее подведомственным учреждениям: управе, жандармерии, суду, полиции и тюрьме. Все они, в спешном порядке погрузив награбленное имущество, бежали на запад в страхе перед наступающими частями Советской Армии.
Весь состав осмотреть не удалось: с противоположного направления по второй колее подходил другой состав. В одно мгновение партизанские минеры, находившиеся в заслоне, заложили под рельсы взрывчатку. Одна рота партизан спешно передвинулась еще немного на запад вдоль полотна, навстречу составу, и тут залегла.
Состав шел медленно, паровоз тяжело пыхтел, словно тянул в гору большой груз. По мере приближения состава лежавшие в заслоне партизаны разглядели платформы с балластом, предусмотрительно прицепленные впереди паровоза на случай, если состав нарвется на мину.
И, действительно, как только первая платформа подкатила к месту, где был заложен фугас, раздался оглушительный взрыв. Платформы скатились под откос, но машинист успел затормозить и состав остался невредимым. Тогда по нему ударили из партизанских бронебоек и пулеметов. Однако стрельба вскоре прекратилась и воцарилась загадочная тишина.
Стоявшие на переезде Томов и группа партизан некоторое время прислушивались, стараясь угадать, что там происходит. Наконец, не выдержав томительной неизвестности, бронебойщик Холупенко, его второй номер — молодой парнишка и француз Жан-Пьер, который после гибели Мишо очень подружился с Холупенко, побежали к западному заслону. А немного спустя оттуда прибежал связной и доложил, что подошедший состав гружен прессованными тюками соломы и сена.
— Охрану его, человик мабуть з два десятка, наши перебилы, а может ще кто з хвашистов повтикалы, — добавил партизан.
