Александр Андреев - Рассудите нас люди
— Ну все-таки?
— Вадим знает, что мы на катке. Он, конечно, передаст Аркадию. И тот приедет сюда.
— Ну, и что?
— Будет скандал. Елена боится Аркадия.
— Размазня твоя Елена! Послала бы его к черту!
— Ого, какой храбрый!..
— Что он может ей сделать? — возмущенно крикнул я. — Что вы перед ним дрожите!
— Он что угодно может сделать. Подкараулит, затащит в подворотню — и все. Или бритвой лицо изрежет.
— За это, знаешь, что бывает?..
— Знаю. Елене-то не легче от того, что его засудят. Его тюрьмой не испугаешь. Даже если она замуж выйдет, он все равно не отступится, будет ее преследовать. Что ей делать?
— Нелепость какая-то... — пробормотал я.
Я ужаснулся при мысли, что сейчас, в наши дни есть люди, которые живут под угрозой, и есть люди, которые эти угрозы могут осуществить.
Только сейчас для меня открылся смысл тех страшных слов, которые произнес Аркадий на площади Маяковского. «Чтобы преуспевать в этом мире, нужно выработать из себя подлеца. Чем больше подлец, тем выше он поднимается». И еще одно изречение: «Утопающего — толкни». Теперь я понял, что это была не шутка.
— Елена у Аркадия в плену, — сказал я Жене. — Этому надо положить конец.
— Конечно надо, Алеша. — ответила Женя. — Она надеется на Петра. Она очень в него верит. К ней еще никто так по-человечески не относился, как он. Все видят в ней лишь красивую девушку, с которой- приятно провести вечер, лестно показаться на людях. — и все. Петр увидел в ней человека...
Мы вырвались на набережную. Толпа тут была гуще, валила стеной, чуть клонясь вперед. От карусельного кружения лиц в глазах рябило.
— Давай передохнем немного, — попросила Женя. — Ноги устали.
Я подвел ее к краю ледяного поля.
— Ноги не озябли? А руки?
— Мне хорошо.
Подошли и Петр с Еленой. Она опиралась о его плечо.
Женя попросила:
— Постоим немножко, потом еще покатаемся и пойдем пить кофе.
— Согласен. — Петр предложил мне: — Поищем своих. — Он обратился к девушкам. — Мы два круга отсчитаем — и назад. Только вы отсюда ни на шаг!
Мы побежали, обгоняя катающихся, вдоль набережной. Вымахнули на дорожку, уводящую к прудам. Наших нигде не было.
— Под лед провалились, что ли! — Петр был несдержан, воодушевлен, задирист. — Подо льдом найдем! Эх. Алешка, хорошо жить на свете!.. Возмутительно хорошо!
Я вспомнил недавний разговор с Женей.
— Зря мы их оставили одних...
Петр некоторое время вопросительно смотрел на меня, точно расшифровывая значение моих слов, затем кинулся обратно. Я едва поспевал за ним. На середине дорожки, взвихрив лезвиями коньков ледяную пыльцу, Петр затормозил и обернулся ко мне.
— А в чем дело, Алеша?
— Елену надо спасать.
— От кого?
— Есть такой человек — Аркадий Растворов. Я с ним знаком. — Это — волк. Он грозится ее убить.
— Убить?.. — Глаза Петра расширились. — Ты шутишь?
— Нет, не шучу.
Петр привстал на носки коньков, пробежал несколько метров, чтобы придать телу инерцию. Я погнался за ним...
Еще издали мы увидели возле Жени и Елены незнакомых парней. Я одернул Петра.
— Спокойней..
Елена стояла одной ногой в сугробе и затравленно озиралась по сторонам, поджидая нас. Мы с Петром разорвали полукруг, смыкавшийся вокруг Елены, и встали возле нее справа и слева.
— Почему ты стоишь в снегу, ноги застудишь? — сказал Петр Елене, затем повернулся к парням: — Что вы хотите, ребята?
Их было пятеро, шестой — Вадим. Он разговаривал с Женей, отведя ее в сторонку. На какой-то миг ревность колким морозцем прошлась по сердцу. «Чего он к ней липнет? И чего она не отталкивает его? Улыбается...»
Среди чужих ребят выделялся рослый и статный парень в заграничном свитере, светло-сером, с красными продольными полосами по бокам — Аркадий. Я узнал его по клочковатой бороде. Он чуть подался к Петру.
— Чего хотим мы, это мы сами знаем. А чего добиваетесь вы, нам неизвестно.
Глаза его, оловянно-тяжелые, не мигали, под усами блеснули крупные белые зубы. В медлительности его крылось что-то затаенно-рискованное и стремительное, как в сжатой пружине.
— Я от нее ничего не добиваюсь, — сказал Петр сдержанно и сразу как-то спал с лица, побледнел. — Уходите отсюда, ребята.
— Ты бы полегче, дружок, — миролюбиво заговорил черноволосый парень с жирным обтянутым задом — Кирилл Сез. — К чему зарываться? Лучше решить все по-свойски.
— Что решить?
Аркадий прикоснулся перчаткой к локтю Петра.
— Хочу попросить тебя по-мужски, по-джентльменски: оставь ее. — Он кивнул на Елену. — Я штурмую эту крепость два года. Я хочу на ней жениться.
— На крепости?
— Нет, на Елене, — огрызнулся Аркадий. — И ты нами не мешай.
— Жениться? — удивленно спросила Елена.
— Да, жениться, — повторил Аркадий раздельно.
— Поздно, Аркадий, — заявила Елена. — Когда-то сама просила тебя об этом. Ты отмалчивался. Теперь просить не стану. Теперь уже поздно...
— Жениться никогда не поздно. — Аркадий лениво усмехнулся. — Подумай, Елена. Кто нам мешает? Этот? — Он повернулся к Петру и долго нагло измерял его взглядом. — А ты, приятель, не надейся: так, запросто, ее не получишь.
— Она не вещь, чтобы ее можно было отдавать или получать.
Аркадий все так же нагло оглядывал Петра.
— Впрочем, может случиться, что и получишь, но в разобранном виде, по частям. Прости, Лена, за такую грустную шутку.
Петр шагнул к Аркадию. Я встал с ним рядом. Женя тоже бросилась к Аркадию.
— Ребята, Аркадий, Кирилл, перестаньте дурить. А то я сейчас закричу. Слышите?
Петр приблизил лицо к лицу Аркадия — столкнулись два течения в жизни, два принципа, а может быть, и два мира.
— Не могу понять, с какой свалки вас сюда занесло, такую падаль.
Аркадий, ничуть не смутившись, опять притронулся перчаткой к локтю Петра.
— Еще одно слово, — с угрожающей учтивостью попросил он. — Пожалуйста, скажи одно только слово, и я ручаюсь: оно будет последним в твоей собачьей жизни. Ну, назови меня стилягой, тунеядцем или скажи еще какую-нибудь пошлость
Петр не сводил с Аркадия глаз. Как и я, Петр утопил коньки в снегу возле кромки льда, чтобы твердо стоять на ногах и не поскользнуться, если нужно будет дать отпор. Он казался более спокойным, чем я. Меня била дрожь, в душе закипала ненависть.
— Слова тут излишни, — выговорил я, едва разжимая зубы. — А вот врезать по бородатой морде до зарезу необходимо.
Аркадий опять усмехнулся: он был невозмутим и поэтому чувствовал свое превосходство.
— И на драку согласен. Кто начнет первым? Ты? — спросил он меня. — Прошу. — Он покосился на приятелей.
Вадим затормошил его, пытаясь увести.
— Перестаньте, ребята, — с лихорадочной поспешностью убеждал Вадим; он привел сюда Аркадия и, должно быть, чувствовал себя виноватым перед Еленой и Женей. — Аркадий, прекрати! Нашел место для объяснений...
Женя поняла, что драка неминуема. А в драках на льду в ход пускают коньки, которые пострашнее ножей. Женя метнулась куда-то в проносящуюся мимо толпу конькобежцев.
— Аркадий, уйди! — крикнула Елена. — Уйди, говорю, если ты хоть немного уважаешь меня. Кирилл, уведи его.
Аркадий успокоил:
— Не бойся. Ничего страшного не произойдет. У нас с ним все впереди... И с тобой, Лена, тоже...
Глядя на его клочковатую, ощетинившуюся бороду, на сомкнутые губы и отяжелевшие от ненависти глаза я поверил Елене. Такой человек может совершить любую жестокость: затащить в подворотню, изрезать лицо, — руки не дрогнут.
Женя привела наших ребят. Трифон Будорагин, не разобравшись, что к чему, с разлету наскочил на Аркадия — грудь в грудь.
— Ну, что надо?..
Аркадий чуть брезгливо отстранил его от себя.
— Не напирай, невежа. От моих нежных прикосновений лопаются барабанные перепонки. Заранее ставлю в известность.
Трифон нагнул голову, как бы выискивая, куда нанести первый удар. Петр остановил его.
— Не связывайся.
— Это фашист, — сказал глухо Трифон. — Самый отъявленный!..
Аркадий не ожидал такого страшного определения. Склонив голову, он несколько раз ударил пяткой конька о лед.
— Вы сделали неточную оценку. Я, как видите, разговариваю с вами вежливо и мирно. А фашисты давно поставили бы вас к стенке. Можете быть уверены. Впрочем, извините, нам надоело смотреть на ваши хари. — И скомандовал приятелям: — Пошли! — Задержался еще на секунду, чтобы сказать Елене: — Запомни, я тебя предупредил. Другого такого случая не будет. — Он удалился, лениво и небрежно раскачиваясь.
Елена рухнула в снег, уткнула голову в колени и заплакала злыми слезами.
Над катками гремела музыка, искрящаяся, как бы прорезанная голубым светом прожекторов, в блестках снежинок. И подчиняясь ее широкому ритму, беззаботно стремились вперед веселые толпы катающихся.
