Рюрик Ивнев - Богема
Он силился не смотреть туда, забыть об этой случайно и дерзко ворвавшейся в его поле зрения особе, не слушать ее — и не мог. Голос, похожий на подпрыгивающую от боли кошку, впивался в его беспомощное ухо, терзая и мучая, доводя до изнурения.
— Я хотел сказать, — стараясь сосредоточиться на Амфилове и в то же время чувствуя, что тот тоже слышит этот голос и знает, что он раздражает собеседника, произнес Анатолий, — нам, лично нам, для нашего кафе нужны деньги, которые мы обязуемся вернуть не позже, как…
Амфилов откровенно расхохотался, обнажая крепкие, желтые от никотина зубы. Лицо его стало другим. Борода, до сих пор не бросавшаяся в глаза, как бы увеличилась и заслонила собой все: глаза, лоб, щеки, стала дерзкой и самонадеянной, все остальные черты сжались и съежились.
— Обязательно — не позже, как! — передразнил он Мариенгофа. — Это замечательно сказано. Ах вы, дети, дети!
Анатолий закусил губу.
— Не сердитесь, голубчик, я говорю откровенно, — продолжал Амфилов. — Поэты — настоящие дети. Я вам предлагаю дело серьезное, большое, которое даст много денег и вам, и мне, а вы сразу: дяденька, дай на карамельку!
— Послушайте, — встал со своего места Мариенгоф.
— И слушать не хочу, — засмеялся Амфилов, кладя свою громадную лапу на плечо Анатолия, помимо своей воли опустившегося на диван. — Я говорю правду! Я старше вас. Я вас учу. Надо быть дельцом или деловым человеком. Никаких подачек вы от меня не получите. Хотите работать вместе и делить прибыль — вот моя рука, не хотите — других найду. У меня дело не плачет.
— Я вас не понимаю, — нашелся Мариенгоф, — я попросил вас, как будущего компаньона, выручить нас. Кафе переживает денежный кризис, а вы… ополчились, точно я хотел вас ограбить.
— Ну, бросим об этом! Как я сказал, так и будет. Для кафе ищите деньги в другом месте.
Анатолий колебался. Ему хотелось крикнуть Амфилову: «Вон!» Но картина книжной лавки его соблазняла и не позволяла решиться на разрыв. «А, черт с ним, — решил он про себя. — Все толстосумы одинаковы. Если находишь выгодным иметь с ними дело, терпи хамство. Деньги даром не даются».
— Я еду дальше, — поднялся Амфилов. — В понедельник здесь, в два часа дня.
— Вы уходите? — спросил я, подходя к нему.
— У нас, — шепнул я Мариенгофу, — новые неприятности. Закрыли кабинеты.
— Что?! — вскричал Анатолий.
— Крышка! Пришла бумажка из Адмотдела. Вампир рвет и мечет…
Мариенгоф, не отвечая на поклон уходящего Амфилова, упал на диван, точно сшибленный ловкой подножкой.
— Что же будет?
— Надо хлопотать, — ответил я, разжевывая пирожное.
— Не хрусти зубами, — рассвирепел Анатолий.
— При чем тут зубы? — обиделся я.
— В минуту, когда… когда черт знает что творится, ты жуешь пирожное.
— Ты взбесился… А что, я должен пост объявить?
— Этот кретин Амфилов прочел мне лекцию, — забыв о пирожном, произнес Мариенгоф.
— Какую лекцию?
— Идиотскую!
— В чем дело? Что ты злишься?
— Удивляюсь тебе, как ты можешь не злиться, когда все оборачивается против нас… Денег нет… кабинеты закрыты… Амфилов отказал в ссуде…
— Вот скряга!
— Я думал, он размякнет… так увлекся будущим книжной лавки, сулил миллионы…
— Все они одинаковы. Их щедрость не идет дальше угощенья в кавказских погребках, да и то только в тех, где они хозяева.
— Как?! Амфилов имеет погребок?
— Да еще какой!
— Животное, духанщик, хам!
— Надо позвать Ройзмана, — сказал я.
— Звони. Я иду домой и ложусь в постель. До вечера не вылезу. Может быть, немного отойду.
— Ну ладно, иди, успокойся, вечером я зайду с Ройзманом и Есениным.
Анатолий вышел в переднюю. Снова зеркало, гладкое, холодное, послушное, бездыханное, отразило бледное лицо Мариенгофа, усталые глаза, холеные руки и зеленый лягушачий камзол швейцара, согнувшегося перед ним в три погибели.
Дельцы
Цепкие пальцы Вампира судорожно гладили большую, красную, похожую на сплющенного краба печать, висевшую на дверях отдельного кабинета. Казалось, его ногти готовы впиться в бесчувственное тело сургуча и разодрать до крови. Сказочный царевич, возлюбленную которого заперли за семью замками, не чувствовал такого отчаяния, которое испытывал он, мысленно погружаясь во внутренность недоступного теперь кабинета. Пусть эта комната тесна и темна, а стены запачканы сальными пятнами и испещрены непристойностями, пусть портьеры, висящие над дверьми, на самом деле похожи на пыльные тряпки и диван — питомник для насекомых, зато она, как и десять находящихся рядом, давала ему верный доход в виде денег, дрянненьких, бумажных, но ведь их легко перекачать в валюту, а ею можно смыть любую грязь. Недаром как символ чистоты в каждом кабинете на стене висят великолепные, в золоченых рамах олеографии — розовые роскошные тела богинь, сошедших с парфюмерных коробок, улыбающихся глазами, отапливаемые сахарином и наглостью. Каштановые пышные волосы их ниспадают правильными волнами на нарисованный ковер, в который упираются их розовые ножки.
И вся эта прелесть — там, за красной печатью, похожей на омерзительного краба, вытащенного из сорного ящика.
Руки Вампира судорожно впивались в ненавистную печать, но мозги не бездействовали, они работали, и работали лихорадочно. И план наступления на краба созрел у него в голове. Он его сорвет, раздавит, растопчет ногами, и по хрустящим останкам будут шествовать, как войска победителей, легкие женские каблучки, сопровождаемые тяжелыми мужскими сапогами, а в его кармане, мягком и эластичном, как дыхание влюбленного, будут снова шуршать бумажки и звенеть золотые монеты.
Взяв Мариенгофа за пуговицу, он шепнул ему с видом заговорщика:
— Отдельные кабинеты — ось нашего кафе, его спинной хребет. Без денег, которые нужны для взноса в Мосфинотдел, можно обойтись, но без кабинетов — никак, они дают главный доход. Вы должны во что бы то ни стало добиться, чтобы печати сняли. Идите в Моссовет, в Адмотдел, в Наркомпрос, куда угодно, чтобы кабинеты открыли не позже как через три дня, иначе я бросаю это дело, оно мне невыгодно.
— Мы попробуем, — начал было Мариенгоф.
— Не попробуем, — перебил его Вампир, — а добьемся. Меня удивляет ваше хладнокровие…
Сверху (все стояли в полуподвальном этаже) раздался голос Есенина:
— Куда вы запрятались? Вампирчик, Мариенгоф, идите, у меня новости…
— Спускайся к нам, — крикнул Толя, — там народ.
Сергей быстро спустился по деревянной лестнице в полуподвальный этаж, где были расположены отдельные кабинеты.
— Что вы запрятались в катакомбы, словно заговорщики?
— Хотели взломать печать, — засмеялся Мариенгоф.
— Нечего взламывать, — ответил Есенин весело, — завтра все будет улажено.
— Как улажено? Что? — воскликнули в один голос Мариенгоф и Вампир.
— Сейчас я звонил Троцкому…
— Троцкому?! — воскликнул Вампир.
— Ну да, Троцкому. А что?
— Но ведь это… Стоит ему сказать слово, все будет сделано.
— Разумеется, — захохотал Есенин. — Я знаю, кого подковать. Даром время не теряю!
— Откуда ты знаешь Троцкого? — недоверчиво спросил Мариенгоф.
— А кого я не знаю! Завтра в час он нас примет. Только, ребята, чур, идти целой делегацией, это произведет впечатление.
— Ладно, я пойду тоже.
— Не ты один — Рюрик и Мотя должны идти тоже.
— Рюрик пусть идет, но Ройзман… у него такая рожа…
— Какая там рожа!
— Да слишком уж спекулянтская, только испортит дело.
— Ничего, сойдет. Мы его оденем в косоворотку. Лучше его никто не может втирать очки. Да, Рюрик, забыл, тебя наверху Амфилов дожидается, — спохватился Есенин, — иди.
— Ах, черт, сегодня понедельник! Забыл, что у нас с ним свидание…
— Ну, идем вместе… Вампирчик, поднимите носик… не унывайте… Завтра пьем коньяк! Ладно?
— Какой там коньяк! Денег нет.
— Ну, насчет денег помалкивайте… вы у нас известный крез.
— Бог с вами! — он испуганно замахал руками. — Вы так шутите, а потом ходят всякие слухи, что я…
— Я был бы на седьмом небе, — перебил его Есенин, — если бы кто-нибудь распустил слух, что я богат, занимать было бы легче, а вы тужите…
Мы поднялись в общий зал. В ложе поэтов сидел Амфилов.
В дверях неожиданно выросла фигура Долидзе. Я пошел навстречу. Желая отомстить за отказ в деньгах, язвительно приветствовал его:
— Что, Федор Ясеевич, пришли записаться на бесплатные обеды?
— Зачем бесплатные? — меланхолически ответил Долидзе, не замечая или делая вид, что не замечает иронии. — Можно и платные.
Отвесив поклон, он сел в дальний угол и заказал стакан чая.
