Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
Сегодня начинался первый укос. Почин делали с ячменя. Невелик ростом вышел ячмень — то ветры, то холод, то дождя долго не было. Невелик в рост, но — спорый. Говорят, Иван Титов с Кирпоносовым даже поспорили: первый утверждает, что в среднем по тридцать четыре центнера с гектара можно взять, а другой возражает, на все тридцать шесть потянет, говорит. Алексей Фомич только улыбнулся, когда услышал об этом споре. Сам про себя подумал: «Пусть ни тот, ни другой не прав. Всяко центнеров тридцать пять возьмем».
Не было еще и десяти часов, еще и солнце хотя и припекало вовсю, но не так яростно жгло, как бывает это в самый полдень, а страда уже шла полным ходом. По три раза от комбайнов к току, туда и сюда обернулись автомашины.
— Так ежели пойдет, так в два дня с ячменем и горохом управимся, — сказал Романцову Голованов, вернувшись с третьего отделения. — Ну и денек, видно, будет…
— Прогноз обещал тридцать три.
— Тридцать три?! — Мохнатые брови Голованова шмелями подскочили под козырек парусиновой фуражки.
— А там что?
— Нормально, если не считать скандала между управляющим и главным зоотехником, — улыбнулся Голованов.
— Скандал, говоришь. Из-за чего ж?..
— Управляющий, как всегда, что скосил — тут же и скирдовать. А зоотехник с Лукиным — против.
— И Лукин там?
— То-то и оно. Вдвоем накинулись. Хватит, говорят, солому гноить и скотину голодом морить. Давай, говорят, расстилай-ка сбросы, а как просохнет, тогда и скирдовать будешь…
Романцов не в силах скрыть лукавой улыбки, произнес:
— Что ж, помогла, видно, критика. (Он имел в виду недавнее заседание партбюро, где были приняты меры по устранению причин падежа скота.)
— Жаловался мне на зоотехника, — добавил Голованов.
— Ну, и что?
— Тот взбеленился — не остановишь: «Я вам, говорит, еще на силосовании покажу, как надо работать».
— Давно бы так.
К полудню жара еще более усилилась. Солнце палило немилосердно. Прогноз часто ошибается. А тут и он не подвел — ровно тридцать три, если не все сорок градусов… От ячменного клина, как из огромной печи, пышет жаром, запахом спелого хлеба и разогретой земли.
Алексей Фомич приставил ладонь козырьком к глазам. Вон, вдали быстроходными катерами идут комбайны: Кирпоносова, ближе — Титова, а в стороне — Смирина, вместо него, правда, теперь Павел Буряк ведет машину.
Подошел с первыми сводками к Романцову учетчик. Директор взял у него блокнот. И тот, стоя сбоку, пояснял свои расчеты…
— По тридцать семь на круг выходит.
— Я, грешным делом, — признался директор, — не ожидал столько.
— А сколько же?
— Ну тридцать с небольшим гаком от силы.
— Так оно же так и есть — тридцать с гаком.
— Гак большой получается вроде…
— Большому гаку и рот радуется, — заключил учетчик.
Обедали на полевом стане под навесом. Здесь было не так жарко. Разросшиеся акации бросали живительную тень, в которой лежала деревянная бочка с холодной водой и с большой алюминиевой кружкой на ней.
Романцов подошел, полил. Вода холодная — зубы ломит. Тут же невдалеке в тени висел умывальник. Помыл руки и не удержался, чтобы не умыться — такая свежая и холодная вода.
— Здравствуй, Матвеевна, кормилица наша…
— Чем угощать-потчевать будешь? — раздавались голоса.
Дородная Матвеевна вместе со своею помощницей выносила из кухни бак с полевым борщом.
— С борщу начну, — пообещала повариха, — за вкус не ручаюсь, а горячо будет.
— Зря скромничаешь, — заметил Титов, — знаем: будет так, что не всякого и за уши оттянешь.
От похвалы лицо Матвеевны еще больше лоснится, и она, чтобы скрыть свою неловкость, приглашает:
— Давайте, давайте за стол!..
А борщ и в самом деле хорош!.. Разве может быть что лучше, чем эта благодать на свежем воздухе в тени да после нескольких напряженных часов работы? В тарелке, отливая бронзой, искрятся тысячи колечек жира, неповторим запах и самый вкус молодого укропа… Капуста чуть похрустывает на зубах. Матвеевна умеет варить борщ на украинский лад, не как «москали», что капусту закладывают раньше мяса и она разваривается до состояния студенистой массы.
— Сейчас что, — рассуждает Матвеевна, наблюдая, как обедают мужики, — сейчас вот вас всего-навсего десять — пятнадцать человек. А раньше бывало — сорок, а то и за полсотню…
— Механизация, — откликается кто-то из обедающих, — раньше вручную да с «лобогрейками». То, что мы сейчас до обеда убрали, тогда на два дня хватило бы.
— Было…
— А ведь ты, Матвеевна, раньше вязальщицей доброй была, — замечает тот же голос.
— Была. В войну, бывало, по восемьсот снопов за смену почитай вязали, — со вздохом сказала Матвеевна.
— А норма сколько ж?..
— Триста шестьдесят норма была.
Романцов слушал этот разговор, и вдруг ему пришло на мысль давнее его желание, и он сказал:
— Матвеевна, голубушка, свяжи-к нам снопик. Давно хочу иметь сноп в своем кабинете. Это не ребяческое желание, а иногда кое-кому и показать, и напомнить, и рассказать надобно…
— Что вы, Алексей Фомич, пожалуй, так-то и не сумею уж, забыла, поди…
Однако, видя, что мужчины, закончив обедать, выходят из-за стола и смотрят на нее выжидательно, согласилась:
— Ладно, так уж и быть, попробую… Люба, дай-кось мне серп. Там вон в углу на мешках…
— И серп у тебя?..
— А как же, корове травы надо привезть. Корова, она голодная считай со стада приходит. Эти ваши мелиораторы луга поиспортили все. Вместо травы — колючки одни да перекати-поле… Тут не только за серп, за шило возьмешься, когда вот такой, как нынче, ячмень убирать станешь…
— Вот там, Матвеевна, в низине повыше он будет. Все направились к небольшой низине, тут же за дорогой.
Матвеевна вошла в ячменя, дважды под самые корни дернула серпом, перекинула как-то через локоть пучок стеблей, и они, скручиваясь в тугой жгут, легли на руку с серпом.
Мужчины с интересом наблюдали за движениями Матвеевны. Многие из них, особенно молодые ребята, вообще не видели и в глаза «живого снопа».
— Это перевясло, — пояснила Матвеевна.
Тут она опять как-то, как всем показалось — легко и ловко, срезала несколько пучков ячменя, собрала его в ровную кучу. И, перехватив перевяслом и перевернув его, при этом придавила жгут коленкой, — и поставила уже готовый сноп «на попа».
— Отвыкла, — засмущалась женщина, — блин комом…
— Замечательно, — сиял директор лицом, держа сноп в руках. Я его рядом с областным знаменем поставлю, в углу… Спасибо, Матвеевна. Паша, возьми, положь в машину!
— Раз так — украсить бы…
— Чем? — поднял брови Романцов.
— Раньше, до колхозов, вяжешь, бывало, а васильков да цветов всяких среди ржи — тьма. Снопы словно букеты получались.
Матвеевна пристально всматривалась вокруг себя.
— То-то, — довольно заулыбался Кирпоносов, — при такой, как у нас, агротехнике и василька теперь не сразу найдешь.
— И не найдешь, — согласилась Матвеевна.
— Вот он, — сказал кто-то из ребят, вырвав на обочине дороги несколько голубеньких цветов.
— И не васильки это вовсе, а колокольчики, — заметила Матвеевна, однако вплела их в перевясло снопа, который держал в руках Пашка Лемехов.
— Чтоб красиво, как раньше… — сказала Матвеевна.
— Спасибо…
Брови Романцова вдруг опустились на глубокие запавшие глаза.
— Ну, хватит разводить идиллию. Пора за работу.
Только было хотел Романцов уезжать — подкатил грузовик, из кабины которого вышел озабоченный Самохин.
— Откуда, куда?
— С первого да на третье, а по пути вот к вам, — сдержанно пояснил Самохин.
— А сердит чего?
— Разговор веселый больно вышел.
— Где? На первом?..
Самохин то ли пропустил мимо ушей, то ли просто не стал отвечать на последний вопрос, заговорил с раздражением:
— Давно говорил, да и Никитин не раз предлагал — давайте решим с распределением квартир…
— Что за спешка? — не понял Романцов.
— А то и спешка, что домыслами стали заниматься. Разговоры идут такие, будто бы руководство разберет себе квартиры. Кто надеется, ждет, а кто и слушать не хочет про эти этажи. Брат Никиты Пинчука так и заявил: «Не полезем мы наверх… На эти голубятни…»
Романцов рассмеялся и тут же потупился:
— И впрямь такие разговоры могут быть. Я, грешным делом, не подумал об этом как следует раньше. А потом, кажется мне, что не так-то просто желающих найти. С насиженных мест срываться не каждый и не сразу станет, видно.
— Что вы? Такие квартиры!.. Внизу кухня, подсобные помещения, наверху столовая, зал, спальня. Газ, вода, ванная…
— Тогда кому первому надо предоставить, а кому и подождать — вот вопрос.
