Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
Генерал-лейтенант, нахмурившись, смотрел на столешницу и пальцами выбивал по ней дробь.
— Вот такие-то дела.
— Нелегко говорить народу горькую правду, но от этой горькой правды увильнуть нельзя, — сказал Парфенов. — Враг у нас мощный. Вон старая Европа сразу развалилась под его кулаком. Конечно, она сама виновата в этом. А мы выдержим и победим. Но если бы заранее были готовы... Может... мы не понесли бы столько жертв? Константин Константинович, мы с вами старые волки. Иногда меня посещают такие мысли...
— Да, может быть, — помолчав, ответил генерал-лейтенант. — Кто застрахован от ошибок? Но иные ошибки можно было предусмотреть и предотвратить.
После этого наступило молчание. Оба генерала почувствовали неловкость: беседа нарушила рамки обычной субординации, неожиданно сблизив начальника и подчиненного, и теперь они не сразу могли переключиться на деловую официальную речь. Командующий поднялся из-за стола и медленно начал расхаживать по комнате. Очень высокий, он едва не касался головой низкого потолка избы.
Круто повернувшись к Парфенову, он, словно сбросив раздумье, очень громко произнес:
— Со вчерашнего вечера немцы не сильно беспокоят? Так?
— Не беспокоят. Зато я хочу побеспокоить их.
— Не буду возражать.
Два генерала, склонившись над картой, долго обсуждали оперативную задачу. Командующий отдал распоряжения и, основываясь на имеющихся у него сведениях, подробно разъяснил замысел немцев. Собираясь уходить, спросил:
— Как настроение ваших солдат? — не дожидаясь ответа, он сказал: — Лучше поглядеть своими глазами. Не так ли?
Парфенов выпрямился:
— Я тоже хотел обойти передовую, товарищ генерал-лейтенант.
— Тем лучше. В какой полк вы собираетесь пойти, Иван Васильевич?
— В полк Егорова.
— Какой полк смежный с ним?
— Полк Карпова.
— Вот я и пойду к нему, — сказал генерал-лейтенант. — Для дела лучше, если мы побываем в разных полках.
Генералы расстались у штаба дивизии. До передовой было близко, отправились пешком. На прощанье генерал-лейтенант сказал:
— Вызывать на совет не позволяет обстановка. Вот так и впредь буду беспокоить вас, наведываясь лично.
Ни по внешности, ни по характеру командующий армией и генерал Парфенов не походили друг на друга. И судьбы у них были разные. Один из них в самом недалеком будущем достигнет вершины своей воинской славы. Другому через короткий отрезок времени суждено будет честно и мужественно завершить пятидесятилетний героический жизненный путь.
Направляясь к передовой, генерал Парфенов обдумывал предстоящий день, перебирал свои впечатления о генерал-лейтенанте: о его внешности, манере говорить и двигаться. «Настоящий военный, — подумал он. — Энергия, целеустремленность, и какой красавец-человек! Открытый характер. Прямота. Убежденность. Человек без задней мысли. Обаятельный, и сразу располагает к себе, но когда надо, одним взглядом прохватит до костей, как мороз». Парфенов искренне считал, что ему далеко до военачальников такого склада.
Какой-то офицер в дивизии сказал о Парфенове: «Наш генерал совсем не похож на генерала». В этих словах была доля правды. В Парфенове, действительно, не найти ни генеральской осанки, ни суровости. Коренастое тело уже начинает поддаваться старости. Генерал чуть сутулится — всего пятьдесят лет. а уже стареющий человек. Лицо изрезано морщинами, нездоровое, блеклое, густые брови косо прикрывают небольшие глаза скулы выдаются, как у человека восточного происхождения. Под высоким с горбинкой носом крохотные квадратные усики. В Парфенове есть что-то от мужика: за внешней нерасторопностью прячется спокойная сила души. Он хорошо умеет владеть собой. Эту его черту двадцать лет тому назад сразу подметили два человека совсем друг на друга не похожие. В годы гражданской войны Парфенов командовал эскадроном чапаевской дивизии. В боях под Уфой он первым переправился через Белую и стойко удерживал захваченный плацдарм. В Уфу он тоже ворвался первым. Его и казака Вихрова, ворвавшегося в Уфу вслед за ним, вызвал к себе Чапаев. Они встретили Чапаева на дороге. С ним был широколобый, со взглядом исподлобья и поджатыми губами молодой комиссар Фурманов.
Казак Вихров, подражая Чапаеву, лихо подкручивал усы и папаху сдвигал на затылок.
Натянув повод, Вихров резко придержал коня и стал расписывать перед начдивом героические действия своего лихого эскадрона.
— Чего-то не пойму, кто же из вас первый переправился на тот берег? — спросил Чапаев с веселыми искорками в глазах.
Вихров не смог сразу ответить.
— А ну, почему ж замолчал, удалой казак? — ударил по слуху резкий металлический голос Чапаева.
Фурманов прищуренными глазами подал знак Парфенову.
— Мой эскадрон, товарищ начдив, — сказал Парфенов.
— Ишь, папаху заломил, усы закрутил, под Чапаева работаешь? — съязвил Чапаев, глядя на Вихрова и ухмыляясь. Затем обернулся к Парфенову. — Вот он на Чапаева похож не усами, а делами.
— Этот хоть и медлительный, зато кроет наверняка, — сказал Фурманов.
С той поры характер Парфенова не изменился, хотя он все выше поднимался по служебной лестнице, накапливая опыт и знания.
Адъютант, сопровождавший генерала на передовую, сказал:
— Это район батальона Арыстанова.
Парфенов окинул взглядом местность. Наметанный глаз военного человека тут же заметил хорошо замаскированные, еле различимые на фоне осенней бурой земли орудия. Перетаскивая из ямы ящики со снарядами, ставя буссоль, у пушек возились артиллеристы. Движения их были спокойные, уверенные. Генерал невольно припомнил суету и суматоху перед первым боем. С тех пор дивизия понесла потери, поредела, но солдаты стали выносливее, закалились. Боевая история дивизии началась. Она подобна широкому руслу, в которое, как ручейки, вливаются каждодневные подвиги. Спустя немного времени они превратятся в традицию.
Парфенов подошел к укреплениям у самого леса. Шагавший с ним рядом адъютант чуть смешался:
— Здесь начинается передовая, товарищ генерал.
— Вижу.
— Спустимся в траншею.
— Хорошо, — покорно согласился Парфенов. Известно, что адъютанты, как бы строго ни соблюдали дисциплину, в таких случаях командуют своим генералом, как рядовым бойцом, и ослушаться их невозможно.
— Молодцы — за один день успели вырыть траншею в полный рост, — сказал довольный адъютант.
Парфенов сошел в осевший от дождей окоп. Резко пахло увядшей травой, сырой глиной. Бруствер окопа был замаскирован травой. «На славу укрепились. Добросовестно сделано. Отступать не собираются», — отметил про себя генерал.
— Стой, кто идет? — окликнул, наставив на них винтовку, низкорослый, усатый, пожилой боец. Но, узнав комдива, тут же опустил винтовку, глаза его испуганно забегали, через секунду он приставил руку к виску. Когда генерал подошел к нему, боец, еще более смутившись, произнес:
— Шо... Шо... боец Шожебаев.
— Здравствуй, боец Шожебаев, — сказал комдив, протягивая ему руку.
Шожебаев постоял в нерешительности и вдруг, обнажив в радостной улыбке зубы, протянул свою руку.
— Если не ошибаюсь, мы с тобой где-то встречались, Шожебаев, а? — спросил Парфенов, всматриваясь в лицо Кожека.
— Встречались, товарищ генерал, в день первого боя.
— То-то. Узнал по усам.
Кожек самодовольно поднес руку к усам и вдруг отдернул ее, словно его пальцы коснулись огня, вытянулся в струнку и замер. Ему редко приходилось сталкиваться с большими начальниками. Он растерялся.
— Вы не смущайтесь, — сказал генерал. Достав из, кармана портсигар, он предложил Кожеку папиросу, взял сам. — Зачем смущаетесь? Не все генералы грозные.
Этому можно поверить, и Кожек почувствовал себя свободнее. «Совсем простой начальник, — благодарно подумал он, — и облик хорош».
Генерал вглядывался в сумрак равнины, потемневшей под сеткой унылого дождя. Она казалась вымершей. Лишь едва различимый гул моторов говорил о том, что за небольшой горкой в глубине равнины враг скрытно собирает силы, чтобы нанести новый удар. Генерал перевел свой взгляд на Кожека. Позднее, когда снаряды начнут разворачивать землю и появятся страшные, как черная смерть, танки, когда плотные ряды немецких пехотинцев бросятся вперед, — этот боец вместе со своими товарищами должен дать им отпор.
Он щуплый и маленький этот боец. И немолод. Найдет ли он в себе непреклонную стойкость, или грозная лавина сомнет его?
Парфенов спросил:
— Нелегко воевать, товарищ Шожебаев?
Кожек, не задумываясь, ответил:
— Зачем? Воюем, товарищ генерал.
— Где работал до войны?
— В колхозе, старшим чабаном. В нашем колхозе много баранов, товарищ генерал. Пять отар. Моя отара — самая крупная. Я сызмала баранов пасу.
Парфенов, сощурив глаза, весело посмотрел на Кожека, который теперь не чувствовал никакого стеснения и становился все словоохотливее.
