Эхо черного леса - Владимир Павлович Беляев
…Конечно, по сравнению с этими вожаками, орудовавшими в Черном лесу, оставленный здесь «на развод» Хмара был менее опасен. Кравчук вместе с Березняком и Кучмой могли бы его физически ликвидировать, но было ясно: мертвый Хмара, если заранее не удастся выведать его секреты, будет опаснее живого, потому что тайны, унесенные им в могилу, пришлось бы распутывать еще годами.
Раз враг воюет с нами хитростью, то и мы должны любыми способами перехитрить его, думал Кравчук. Какая, например, была великолепно продуманная комбинация, когда вскоре после разгрома банды Га-малии в курень другого вожака, Благого, под видом бывшего петлюровского полковника Шпака был заслан в Черный лес один из живущих и поныне на Украине чекистов. Он сумел войти в доверие Благого, перехитрить не только его, но и сотенного Буйтура и других бандитов. Несколько недель подряд вместе с бандитами он выбегал из колыб, становился в трехрядную колонну на вечернюю молитву и пел ее густым басом.
Ознакомившись с составом куреня, он узнал, что там есть немало окруженцев, выходцев из сел и городов Правобережной Украины, которые были силком затянуты в банду, а сейчас, опасаясь мести бандитов, боялись покинуть ее. И вот тогда, чтобы помочь этим заблудшим и обманутым поскорее вернуться на родину, «Шпак» предложил Благому возглавить рейд на восточноукраинские земли.
— Шуму наделаем на Подолии, в Черниговщине, а это только повысит авторитет УПА. Куда лучше, чем по бункерам отсиживаться, — склонял на свою сторону «Шпак» Благого. И тот согласился.
Когда они прощались, пожимая друг другу руки, «Шпак» сказал:
— Я иду на восток, а ты, друже, оставайся здесь, в Черном лесу, бороться за святое дело. Если бог поможет нам пережить и добыть самостийну соборную державу, то мы встретимся в Киеве, на Крещатике…
Действительно, «Шпак» встретился в Киеве, но не с Благим, а со своими коллегами по министерству. И когда по просьбе присутствовавших он спел вечернюю молитву, когда повторял слова своего прощания с Благим, все, слушая этого добродушного на первый взгляд пожилого украинского дядька, который обманул опаснейших врагов, хохотали так, что стекла звенели в его кабинете. И как должны были быть благодарны ему те обманутые украинцы, силой затянутые в банды, которых спас он от пуль, от допросов эсбистов, от бандеровских удавок!
Прощупав, кто из них чем дышит, в лесу под Браиловом «Шпак», открываясь, сказал:
— Ну, будет комедию играть, хлопцы. Я такой же полковник Шпак, как вы — идейные украинские националисты. Пойдемте-ка до районного центру, воспользуетесь амнистией, сдадите оружие — и по домам, до своих жинок…
— А мы то самое и хотели сделать, «полковник», — несколько позже признался один из бандитов, — с той только разницей, что мы хотели ночью связать вас да и привезти вместе с оружием, как ценную добычу, связанного в райотдел НКВД…
Самое смешное было еще и в том, что националистические пропагандисты в Мюнхене еще долго расписывали в своих изданиях подвиг «полковника Шпака», который отважился дойти со своими «рыцарями» до черниговских лесов и принес большую славу УПА. Им невдомек было, что их обвел вокруг пальца коммунист, работник государственной безопасности, старый друг Кравчука.
…Теперь и самому Кравчуку предстояло завершить нечто подобное, и завершить так, чтобы потом не пролилась напрасно кровь.
Хмару надо было брать живым и только живым!..
С этой мыслью, не выспавшись как следует, Кравчук поднялся рано утром на полянку. В лесу еще было прохладно. «Боевики» Хмары, стоя на широко раздвинутых ногах, занимались физзарядкой. Другие, сбросив рубахи, мылись у поточка.
Кучма подошел к Кравчуку и тихо шепнул:
— Ночью ходил на бродкасты. Все передано!
Кравчук кивнул головой…
КОНЕЦ ХМАРЫ
Много видел полковник Прудько за эти первые послевоенные годы в разных областях Западной Украины, где свирепствовали оставленные гитлеровцами бандеровцы, но больше всего врезалась в его душу сцена встречи седого, постаревшего в одну ночь колхозника Павла Буркацкого с одним из бандитских главарей — Сказинским.
Сказинский, по кличке Кровавый, орудовавший во многих районах Тернопольщины, сидел на скамье подсудимых в зале, заполненном колхозниками, а седой, дряхлый, опирающийся на палку колхозный сторож Буркацкий, кончив давать показания, вдруг встрепенулся, и огромная, испепеляющая ненависть сверкнула в его красноватых, слезящихся глазах.
Он подошел к барьеру, отделявшему подсудимого от зрительного зала, и голосом, полным тоски и гнева, закричал:
— За что ты убил моего сына и мою жену? Семидесятилетнюю старуху убил! Мне уже больше семидесяти, а я теперь остался один! — При этих словах старик вдруг залился слезами. — Да с тебя за это шкуру надо содрать, ты у меня все отнял. Скотина ты, а не человек! — И Буркацкий замахнулся на подсудимого палкой.
И так страшен был гнев этого осиротелого старика, что подсудимый сполз со скамьи и сел на пол там, за барьером. А Прудько почудилось, что это не один колхозный сторож, а вся Западная Украина, терзаемая то там, то здесь в глухие ночи этими выродками, замахнулась в ненависти на клятых врагов своих. И понял еще тогда коммунист Прудько, что обязан сделать он все, решительно все, что в его силах, чтобы помочь своей родине освободиться раз и навсегда от вражеской нечисти.
Вот почему бессонными были его ночи с той минуты, как ушел подполковник Кравчук в банду. Хмары. Только сейчас, когда была получена от него весточка и осталось сделать последний шаг, чтобы «закрыть» навсегда эту банду, Прудько собрал все силы, чтобы закончить и это грязное дело Черного леса.
В шифровке, которую протянул ему дежурный по райотделу государственной безопасности в Яремче, было сказано коротко:
«Сегодня пять утра заболел путевой обходчик будке сто сорок восемь зет».
Ага, значит, сто сорок восьмой километр! — решил Прудько и сразу, подойдя к оперативной карте, нашел это место. Потом он позвонил генерал-лейтенанту, командующему пограничными войсками, и, узнав в трубке голос своего старого знакомого, бывалого пограничника, сказал:
— Кузьма Евгеньевич, дорогой! Прудько говорит! Мне без твоих зеленых фуражек никак не обойтись. Подсоби, друг!..
После этого звонка командующий пограничными войсками Украины набрал другой номер, и по его приказу появилась на следующий день поутру в Карпатах дрезина с пограничниками.
Горы с обеих сторон окаймляли железнодорожное полотно. Загорелые, обстрелянные ребята, посланные сюда по приказу генерала, сжимали автоматы.
Мчалась дрезина. Уже близок был сто сорок восьмой километр.
…Дрезина начала сбавлять ход и затем остановилась.
