Владимир Орлов - Происшествие в Никольском
– Ну и хорошо, – кивнула Вера.
– Ты меня извини, я сейчас много говорю, это потому, что я много молчал, только матери и смог открыться… Она у меня хорошая…
И действительно, потом он говорил много и путано, нервничал и говорил скорее не для Веры, а для самого себя и, останавливаясь, казалось, ждал одобрения или возражений не от Веры, а от самого себя. При этом взгляд его не был отчужденным, направленным в одну точку, – напротив, он был чрезвычайно живым и прыгал с предмета на предмет, иногда попадал на Веру и тогда на мгновение становился цепким, словно бы желал ухватиться за что-то, успокоиться, но нетерпеливые, горячие слова сейчас же уводили его в сторону. А Вера испытывала теперь странное ощущение. Раз уж она не выгнала Турчкова, раз уж не хватило у нее на это сил, она рассчитывала вытерпеть его присутствие и слушала его, как слушают неживой говорящий предмет вроде транзисторного приемника или телевизора, имея возможность при случае выключить звук и изображение, а то и вообще разбить в сердцах пластмассовый или деревянный ящик. Однако так было поначалу, а потом Вера неожиданно поймала себя на том, что она охотно слушает Турчкова, хотя пока она и не могла уловить сути его слов.
– Ты знаешь, – сказал Турчков, – мать-то моя меня водила к невропатологу и психиатру. И отец конвоировал… Ты не думай, что только из-за суда. Хотя, конечно, им хотелось, чтобы на суде была справка… Но они, главное, испугались за меня… Я ведь на другой день хотел убить себя… всерьез… А теперь не стану… У меня теперь есть цель…
– Ну, а мне-то что!
– Извини… Я скотина… Я все про себя… Я понимаю… Я не для этого пришел… Я просто не решаюсь сказать… Врачи-то нашли во мне расстройство нервной системы, это уж я его сам себе устроил, но то, что я тебе скажу, это не блажь, все это я решил в здравом уме… Только вытерпи, что я тебе скажу… Может, это глупость… Ты заранее извини…
– Чего извиняться-то?
– Я хочу предложить тебе… То есть это не предложение, это просьба… Ты можешь выгнать меня тут же, как я скажу… Я… Ну, в общем… ты не могла бы выйти за меня замуж?
– Чего? – вскинула ресницы Вера.
– Выйти за меня замуж, – медлительно, но и с твердостью произнес Турчков. – Не сейчас, а через год, когда станем совершеннолетние. Но все будут знать, что мы с тобой женимся…
– Зачем?
– Ну… Я не знаю, как тебе объяснить, что я чувствую… Ну… хотя бы и для того, чтобы у ребенка был отец…
– Какого ребенка?
– Твоего…
– Какого еще ребенка! – возмутилась Вера. – Ты что, сдурел? Никакого ребенка не будет! Как ты мог подумать! Ты что?
Турчков посмотрел на нее, и то ли удивление, то ли растерянность были в его взгляде. Потом он сказал:
– Если не ради ребенка, то просто так.
– Ну, ты даешь, Турчков! – сказала Вера. – И долго ты думал? Ты что же, себя в жертву решил принести? Так мне ее не надо! Или ты собрался взять всю вину на себя? Может, посоветовался с кем? А?..
– Нет, нет! – поморщился Турчков как от боли. – Все ты не то говоришь! Все не так!
Потом он сказал:
– Ведь я люблю тебя.
– Вот тебе раз, – удивилась Вера. – Как кот мыша, что ли?
Но тут же, взглянув на Турчкова, она подумала, что, несмотря ни на что, ехидничать и злиться ей сейчас не следует.
– Нет, – качнул головой Турчков, – ты не так говоришь. Все не так. Я всерьез.
– И давно ты успел полюбить? – спросила Вера. – До или после?
– Я не знаю, как тебе все это объяснить… Я не могу словами назвать то, что я чувствую… Я, наверное, и раньше тебя любил…
– Ну, хорошо. Спасибо и за это…
– Я понимаю… У тебя есть другой?
Вера хотела сказать, что да, у нее есть другой, чтобы облегчить Лешины страдания, но другого у нее вот уже пять дней как не было.
– Не имеет значения, – хмуро сказала Вера.
– Я понимаю… Я все понимаю… Но и ты пойми меня… Конечно, я подлец… Я ничтожество… Я не только не могу, но я и не хочу просить у тебя прощения, потому что меня нельзя простить… Я знаю, какое у тебя отношение ко мне… И вот я набрался наглости предложить тебе такую чушь… Это и вправду чушь: как же я вообще смогу жениться через год, когда меня вот-вот посадят?.. Я ведь помню про суд. Он мне нужен… Я ведь шел к тебе сказать, что я тебя люблю, – и больше ничего, потому что я уже не мог этого не сказать… Но сначала вырвалась нелепость… То есть ужасно… Ведь все это можно понять так, будто я придумал способ, чтобы избежать наказания… Это случайно вышло… Я… я не знал, какие слова найти… Я без всякой корысти… Я хочу наказания…
Турчков замолчал, сидел сникнувший и несчастный, и Вера забоялась, как бы он не заплакал. Опять, как и в день рождения, он показался Вере побитым щенком, и жалость взрослой женщины проснулась в ней. Но ласковых слов успокоения теперь у Веры не было. Она хотела предложить Турчкову воды или квасу, но подумала, что этим она его совсем расстроит. Она поднялась, нашла свою сумочку, достала сигареты.
– Закурю, если не возражаешь, – сказала Вера. – Хочешь?
– Дай, пожалуйста, – кивнул Турчков.
Курить Вера, как и Турчков, не курила, но иногда, по настроению, баловалась и пачку «Новости» держала на всякий случай в сумке.
Турчков поднес к губам сигарету, затянулся с усердием, но и небрежно, будто опытный курильщик, и тут же закашлялся, даже покраснел от напряжения.
– Я пойду.
– Смотри, – сказала Вера.
– Мне на завод ехать… Пусть я и недотепа, а там я на хорошем счету… Я ведь научился кое-чему… Там я для всех без вины виноватый… А мне от этого еще тошнее, понимаешь…
– Твоя забота.
– Ну да, ну да, – кивнул Турчков. – Моя и ничья больше. Еще, к несчастью, и моей матери. Что мое, то в ее… Ну ладно, я пойду…
Он пошел к двери и остановился.
– Знаешь, – сказал Турчков, – я тебя прошу, ты забудь, что я тут наговорил тебе, – и все… Это ведь я самому себе устроил облегчение… А тебе пришлось меня терпеть… Но ты меня пойми – я уже не мог не прийти к тебе и не сказать… Я совсем бы измучился… И не думай, что я сейчас не в себе или с головой у меня не в порядке, я тебе все верно сказал… А тебе спасибо, что не выгнала…
– Не за что, – буркнула Вера.
– И еще, – сказал Турчков, волнуясь, – как бы ты ко мне ни относилась, мало ли что может случиться в будущем… Вдруг стрясется с тобой беда или еще что… Ты знай, что и на меня можно рассчитывать… Ты не думай… Я сильным стану… Или черту душу отдам, а тебе пособлю.
Вера, выслушав его, подумала, что единственное, о чем она хотела бы просить Турчкова, – это о том, чтобы он никогда не попадался ей на глаза и даже издали не напоминал ей ни о себе, ни о своем дне рождения.
Но Вера сказала неуверенно:
– Ладно…
– Я ведь в тот вечер, – сказал Турчков тихо, – все глядел на тебя… И то любил тебя, то ненавидел… И опять любил и опять ненавидел… Ты тогда ничего не заметила?
– Хватит, – не выдержала Вера. – Чего зря разводить болтовню!
Турчков поглядел на нее с тоской, он словно ждал незамедлительного унижения, губы его задрожали, и Вера снова забоялась, как бы этот ушастый мальчишка с мокрыми кудряшками на лбу и на самом деле сейчас не расплакался.
– Ну что ты? Что ты? – сказала Вера уже поспешно. – Ну зачем об этом сейчас говорить?
Однако слова ее вовсе не успокоили Турчкова, толстые Лешины губы по-прежнему дрожали, а глаза были мокрые и жалостливые, белесые ресницы хлопали часто, невольное сострадание возникло в Вериной душе, и, не выдержав, она пошла к Турчкову, и даже не пошла, а бросилась к нему, будто он тонул или истекал кровью: И тут произошло то, чего она никак не ожидала и о чем позже не то чтобы жалела, но во всяком случае не любила вспоминать, – она, приговаривая ласковые, тихие слова, стала гладить Турчкову волосы и говорить: «Ну что ты, Леша… Ну зачем ты так отчаиваешься… Все пройдет… Все хорошо будет…» Турчков был с нее ростом, но худенький и узкий в кости, и сейчас, уткнувшийся широким носом в ее плечо, казался и вовсе маленьким. Вера и чувствовала себя рядом с ним взрослой, если не матерью этого несмышленого парня, то по крайней мере старшей его сестрой. О своих печалях Вера теперь забыла, она боялась, как бы Турчков, выйдя из их дома, с отчаяния не втемяшил себе в голову крайней глупости и не сделал дурного. И она все прижимала левой рукой повинную голову к своему плечу, а правой гладила и гладила Лешины волосы.
Однако вскоре Турчков сам опомнился, выпрямился и решительно отступил от Веры на шаг. Глаза его были сухи, а узкая, худенькая фигурка стала собранной.
– Это я так… это я на минуту ослаб, – быстро заговорил Турчков, – разнылся и расклеился… Вроде бы я разжалобить тебя пришел… Ты так не думай… Я совсем другим хотел появиться у тебя. Не смешным и не жалким… А не вышло… Но я буду другим, я знаю, каким, раз уж я остался жить после всего этого… Я там, куда меня пошлют, не пропаду, все выдержу… У меня программа есть… Мать бы только выдержала… Ее жалко, ей-то хуже всего. Отец-то перетерпит… А тебе спасибо за сегодня… Ты меня сегодня укрепила…
