Сахнин Яковлевич - Три минуты до катастрофы. Поединок.
— Так какой же вывод? — не вытерпел Диасамидзе.
— Вывод ваша комиссия сделала правильный, — твёрдо сказал Сныков. — По всем законам, по логике событий надо тщательно подготовить и осуществить взрыв на месте… Но меня поражает другое, — помолчав, продолжал Сныков. — Поражает, как проведены разведка и вскрытие грунта. Я думаю, что даже академическая разработка опытных военных инженеров не предложила бы лучшего решения. Мне кажется, что схема работ может служить образцом для офицерской учебы. И что ещё более важно — точность и чистота, с какой выполнена схема и произведено вскрытие. Это очень большой и важный этап. И он уже пройден. Вывод о людях, я думаю, ясен, — закончил он.
Наступило долгое молчание. Каждый углубился в свои мысли.
Диасамидзе был горд оценкой, которую получили офицеры. В нем нарастала уверенность в их силе, в том, что они выполнят и следующий, наиболее важный этап.
О многом задумался полковник Тарабрин. Если бы ещё день назад его спросили, кто лучшие люди части, наиболее дисциплинированные и знающие, на которых можно положиться, он, не задумываясь, назвал бы капитана Горелика, старшего лейтенанта Поротикова, лейтенанта Короткова, старшину Тюрина и ещё многих воинов. Если бы предстояли какие-то всесоюзные испытания, он со спокойной душой послал бы этих же людей. Почему же он сейчас так задумался?
Всему личному составу рота Горелика ставилась в пример. На занятиях, конференциях и собраниях звучали призывы партийных работников равняться на эту роту.
И вот пришло испытание. Может ли он сейчас с такой же спокойной душой и совестью повторить свои слова о том, что они выполнят любое задание? И полковник вдруг чувствует, что не может.
Так что же, это была только шумиха или пустая агитация?
Полковник начинает придирчиво перебирать в памяти биографии и дела людей. При тайном голосовании в члены партийного бюро Горелик получил самое большое число голосов. А почему за него все голосовали? Потому, что он любит людей, дорожит ими, учит их; потому, что он скромен, исполнителен; потому, что в наиболее опасную минуту он удалил подчинённых и один разминировал бомбу; потому, что так он поступает всегда.
А вот вспомнился большой портрет младшего сержанта Ивана Махалова и очерк о нём в городской молодёжной газете. Это его, начальника политотдела, спросила редакция, кто является лучшим воином части. И, перебирая в памяти два года службы Махалова, он видел лишь примеры героизма на минных полях, мастерского владения техникой, горячего патриотизма.
А почему рисковал своей жизнью незаметный на первый взгляд Камил Хакимов? В тот памятный день в одном из районов Белгородской области заложили в канаву несколько десятков снарядов, извлечённых с колхозных полей, и подожгли огнепроводный шнур. И вдруг из лесу, где, казалось, и легковой машине не протиснуться, выскочил грузовик и направился к канаве. Хакимов бросился к снарядам и вырвал горящий шнур за несколько секунд до взрыва.
Чем придирчивее полковник разбирал биографии людей, тем, твёрже становилась вера в них. Нет, не пустые слова говорил он раньше. Так почему же он сейчас в нерешительности? Это ведь те же самые люди. Что же он боится проверки, когда до неё дошла очередь?
С той или иной оценкой можно пройти любую проверку. Но здесь цена проверки — жизнь людей. Есть же предел и человеческим возможностям. Выполнима ли вообще поставленная задача? Люди, которым он глубоко верит, берутся за неё.
— Что будем решать? — нарушил молчание Диасамидзе.
— Не лучше ли принять решение после разговора с ними? — предложил Тарабрин.
— Прежде чем составить окончательное мнение, мне надо задать им несколько вопросов, — добавил Сныков.
Разговор состоялся в том же кабинете директора гипсового завода, где теперь установили круглосуточное дежурство старшего по оцеплению.
— Понимаете, лейтенант Иващенко, этого очень мало, — повторил свои слова Диасамидзе, когда офицеры вошли.
Полковник снова заговорил, но тон его теперь был какой-то не официальный, а товарищеский, даже дружеский.
— Если вы готовы во имя Родины жертвовать собой, это хорошо. Но готовы ли вы жертвовать другими? Может быть, десятками людей. Ведь, если придётся делать взрыв на месте, не погибнет ни один человек. Можно вывезти оборудование предприятий, и ущерб будет не очень большой… Если же вы начнёте работать и произойдет взрыв… Сами понимаете, что это значит.
— Так мы же не на смерть идём, товарищ полковник, — сказал капитан. — Ну к чему мне сейчас умирать? — улыбнулся он. — Мы с женой ждём ребенка, к празднику получаем квартиру, еду на курсы, о которых давно мечтал. Вот и Поротиков получает комнату в новом доме… Нет, — заключил он решительно, — мы выполним задание.
— Вот это-то меня и интересует, — вмешался Сныков. — На чем основана ваша уверенность? Как вы собираетесь действовать, понимаете ли, что пирамида внутри минирована?
— Разрешите докладывать? — спросил капитан.
— Прошу вас.
— Мы понимаем, что яма может быть минирована, — начал он, — но люди у нас опытные. Работать будем спокойно, не под обстрелом же, как на войне. Значит, сможем во всём спокойно разобраться. Просчёта здесь не допустим. Главная опасность, по-нашему, — разрушения, причинённые снарядам. Но сейчас они не взрываются. Значит, и не взорвутся, если не растревожить их.
— Очень важная мысль! — не выдержал Сныков. — Это самое главное, капитан. Если, извлекая снаряды, вам удастся сохранить их в том же положении покоя, в каком они находятся, задача будет выполнена… Ну, а если в глубине полуразрушенного взрывателя обнаружится сыпь гремучей ртути? — спросил Сныков, помолчав.
— Мы думали об этом, товарищ полковник, — ответил капитан. — Решили так: снаружи на взрыватель наложим пластинку из глянцевого картона и забинтуем так, чтобы она не могла двигаться. Тогда внутрь не попадет ни одна пылинка. Такой снаряд придётся отвозить, держа на руках…
— А вообще, как думаете перевозить?
— В прицепе с песком. Мы отказались от первой мысли буксировать прицеп танком. Правда, в танке, на случай взрыва в пути, не пострадают люди. Но более вероятен взрыв от сильного сотрясения. Думаем, что бронетранспортёр надёжнее.
Полтора часа продолжалась беседа. Были обсуждены мельчайшие детали, предусмотрены десятки возможных неожиданностей.
Пока это была лишь беседа, ещё никто не сказал, что офицерам позволят взяться за это дело, но такая мысль уже не казалась абсурдной, как в первый момент.
Через час в кабинете председателя облисполкома Черепухина было принято решение: снаряды вывозить.
С этого момента всё резко изменилось. Состояние раздумий, сомнении, нерешительности окончилось. Всё пришло в движение. Как в бою, напряжённо работал специально созданный штаб. Оказалось, надо решить уйму проблем, ответить на десятки вопросов, предусмотреть все возможные случайности, чтобы в ходе работ не было никаких задержек.
Руководство всей организационной работой взял на себя полковник Диасамидзе. Техническое руководство операцией легло на полковника Сныкова и его помощника подполковника Склифуса. Были разработаны конструкции многих приспособлений, инструмента, выбрана дорога для транспортировки снарядов и место их подрыва, вычерчены схемы различных промежуточных операций, определены средства и методы связи.
Готовились железнодорожники, работники предприятий и учреждений, находившихся в опасной зоне.
Политическую работу возглавили партийные и советские организации города: её предстояло вести главным образом среди населения.
В середине дня капитан приказал собрать роту в Ленинской комнате. Он стоял на плацу и смотрел, как потянулись туда солдаты.
Что скажут они сейчас? Как поведут себя?
На глаза вдруг попался рядовой Урушадзе. Капитан подозвал солдата.
— Вы разве не успели уехать? — спросил он и, не дожидаясь ответа, мягко добавил: — Вы уже отслужили, Урушадзе, можете заканчивать свои дела и ехать.
Слова командира переполнили чашу терпения Гурама Урушадзе.
— За что, товарищ капитан! — выпалил он, побагровев.
«За что?» — этот вопрос мучил Гурама весь день. Ещё вчера он перестал понимать, что происходит. Началось с Вали. Чем больше он думал о ссоре с ней, тем более нелепым казался ему их разрыв. Что с ней случилось? Её упрямство просто непонятно. А он вскипел и, как мальчишка, ушёл. Что же это, шутки? Надо пойти к ней и серьёзно поговорить.
Пойти к ней? Нет, этого он не сделает ни за что. Почему должен идти он? Ссору затеяла она. Отказалась ехать она. Что же, он должен бежать за ней? Нет, первого шага он не сделает. Если она поняла, что натворила глупостей, пусть найдёт и способ исправить их. А если не поняла, значит, нет в ней души и жалеть о ней нечего.
