Александр Плотников - Визитная карточка флота
Ну а в мартовский день пришла пьянящая радость победы, пока без салютных фейерверков. В этот день Сергею довелось впервые в жизни увидеть настоящего Героя Советского Союза. В гости к ним пришел старый знакомый отца, капитан третьего ранга Федор Григорьевич Вершинин, прославленный балтийский подводник. Как зачарованный глядел Сережа на Золотую Звезду и орден Ленина и удивлялся тому, какой обыкновенный, веселый и добрый человек дядя Федя.
Спустя много лет курсанту Урманову довелось изучать на лекциях по военно-морскому искусству вершининские артиллерийские удары по вражеским транспортам, которые в Великую Отечественную успешно повторил североморец Магомед Гаджиев. Опыт малой войны очень пригодился, когда разгорелась мировая.
В июле сорокового отец закончил курсы и получил назначение в Севастополь. Самым большим сюрпризом для Сергея оказалось то, что в одном доме, этажом ниже, жили Русаковы, их отца тоже перевели на Черноморский флот. Во Владивостоке Сергей не шибко ладил с Павлушкой Русаковым, тот дразнил его малявкой, теперь же они стали закадычными дружками. Вместе проводили остаток лета на пляже Приморского бульвара, азартно удили бычков с дощатого причала Артиллерийской бухты, а по вечерам забирали из детского сада младшую сестренку Павла Танюшку. Встречные улыбались, смотря на голоногую троицу, на беленькую, легкую, как одуванчик, девочку с большим розовым бантом на макушке.
В апреле сорок первого года Сергея принимали в пионеры. На торжественный сбор в школу пришли шефы — курсанты училища береговой артиллерии. Сергею повязал галстук Андрей Русаков, старший брат Павлушки, кумир всех мальчишек. Строгий, затянутый в морскую форму курсант был лучшим форвардом училищной футбольной команды — чемпиона флота. В дни ответственных матчей Андрей приносил целую горсть розовых служебных пропусков на стадион и щедро раздавал их пацанве. Пусть приходилось сидеть прямо на беговой дорожке за воротами, зато они видели, как их кумир с ходу впаивал мяч под верхнюю штангу.
И еще одна радость согрела в ту весну Сережкину душу — он получил путевку на вторую смену в знаменитый пионерский лагерь «Артек». С яростным нетерпением ждал он заветное 8 июля, не зная, не ведая, что не только его жизнь, но и судьбы всего народа перевернет роковой день 22 июня 1941 года…
Весь июнь отца не было дома, шли флотские учения. Да и город словно обезлюдел, непривычно было видеть вечерами его улицы без голубых матросских воротничков и белых командирских кителей. Лишь в пятницу двадцатого числа корабли возвратились в базу.
Отец же вырвался со службы только в субботу: у начальника штаба дивизиона дел всегда невпроворот. Но этим же вечером за ним прислали вестового. Сергей еще не успел заснуть и слышал, как тревожно заверещал электрический звонок, как отец перебросился несколькими фразами с пришедшим, потом мигом собрался и вышел, осторожно притворив за собой дверь. Во всем этом не было ничего необычного, потому вскоре Сергей уже сладко посапывал носом.
Разбудил его сильный взрыв, от которого вздрогнули стены дома и жалобно зазвенели стекла. Затем со стороны бухты донеслись частые резкие хлопки. «Пушки стреляют», — догадался Сергей, вскакивая с постели и натягивая штаны. Метнулся было к выходу, но его остановил строгий окрик матери: «Куда ты? Ночь еще!» — «Мама, я только с балкона посмотрю! взмолился он. — Интересно же!» В его мальчишеской голове не было даже мысли о том, что стреляют неспроста.
Через полчаса все жильцы дома были на ногах. Наспех одетые женщины высыпали во двор и подступили с расспросами к двум старикам, бывшим краснофлотцам: «Что случилось? Почему стреляли?» Те лишь недоуменно пожимали плечами.
Первые новости принесли вездесущие мальчишки, успевшие побывать на Приморском бульваре: «Немцы налетели! Бомбу сбросили на Примбуль! На Северной стороне парашютистов ищут!»
«Значит, война», — крякнул надсадно один из стариков, и во дворе стало тихо, словно внесли покойника. Потом послышались всхлипы, сморкания, пожилая женщина, не выдержав, истошно заголосила: «Не увижу я тебя больше, сыночек мой Петенька!» Сын ее служил на западной границе.
Позже, в училище, Сергей узнал, что самый первый доклад о нападении фашистской Германии на СССР поступил в Москву из Севастополя: командующий Черноморским флотом вице-адмирал Октябрьский сразу же сообщил об этом по прямому проводу высшему командованию и правительству. И сбрасывали фашистские самолеты не бомбы, а магнитные морские мины, которыми пытались заблокировать выход из бухты, чтобы затем разбомбить корабли возле причалов. Но подлый этот замысел черноморцы сорвали, корабельные пушки и береговые зенитные батареи дружно открыли огонь, не дали прицельно выставить мины и сбили один самолет.
В конце июля началась эвакуация гражданского населения. Уехали в Сибирь Татьяна Трофимовна Русакова с Павлом и Танюшкой, эвакуировались многие другие соседи. Сергей очень боялся, что скоро наступит их с матерью очередь. Но все обернулось совсем не так, как он предполагал.
Однажды отец, забежавший домой на минутку, позвал его в гостиную для серьезного разговора.
«Дело складывается так, сын, — сказал он, — что тебе придется временно пожить у тети Сони в Кургане…»
«А мама?» — по-щенячьи пискнул Сергей.
«Мама — врач. Она нужна здесь». — Отец посмотрел ему в глаза, а мать, молча сидевшая рядом, виновато потупилась.
«Тогда и я с вами!» — решительно заявил Сергей.
«Твое дело учиться, — строго отчеканил отец. — Мама тебя соберет, послезавтра выедешь, я нашел тебе попутчиков».
Маленький городок Курган, где вскоре оказался Сергей, находился за полторы тысячи верст от фронта, но и в нем чувствовалось зловещее дыхание войны. Почтальоны с виноватым видом разносили похоронки, в январе сорок второго года один из них принес горе в квартиру Урмановых. Сверстники Сергея теряли отцов, а он остался без матери. Хотя грех ему было обижаться на тетку, Софью Ниловну, которая относилась к нему словно к родному сыну. Горько плакала, провожая его в сорок четвертом на Кавказ, в Тбилисское нахимовское училище.
С отцом он увиделся в победном сорок пятом, когда тот приехал навестить сына.
Гордо ходил Сергей по улицам Тбилиси рядом с увешанным наградами капитаном второго ранга, самым близким в мире человеком. Не знал он тогда, что не меньше гордился и отец, шагая бок о бок с угловатым и нескладным нахимовцем.
Двое товарищей, окончившие нахимовское так же, как и он, с отличием, выбрали старинную кузницу морских кадров — училище имени Фрунзе в Ленинграде, он же подал заявление в Черноморское высшее военно-морское имени Павла Степановича Нахимова, чтобы жить рядом с отцом, который командовал подразделением кораблей.
— Где же вы, Сережа? — вернул его к действительности встревоженный голос Миронова. — Мы уже забеспокоились, не подвернули ли вы ногу, случаем. Остальные возле леска поджидают, а я вот решил вернуться…
— Спасибо, Мирон Алексеевич, со мной все в порядке. Просто задумался немного.
Глава 17
К рейду порта Гавана «Новокуйбышевск» подходил в полдень.
Ярко светило большущее оранжевое солнце, и под его лучами гребни мелких волн искрились и сверкали, словно обсыпанные слюдяными блестками.
Татьяна стояла на крыле мостика и, вытянув шею, смотрела в бинокль на поднимающуюся из воды первую в своей жизни заграницу. Возле нее опирался на поручень добровольный гид Ян Томп.
— Что это, памятник — высокая граненая стрела? — спросила Татьяна.
— Видимо, обелиск Хосе Марти, апостола революционной борьбы кубинского народа, — ответил Ян, у которого бинокля не было.
— А небоскреб с башенкой на крыше?
— Наверно, отель «Хабана Либре» — «Свободная Гавана».
— А что за статуя в стороне на высоком берегу?
— Благословляющий Христос. Его воздвиг последний диктатор Батиста, но господь не благословил его диктатуру, — усмехнулся Ян.
— А какие-то бастионы напротив, похожие на Севастопольские равелины?
— Это старинная испанская крепость Эль-Морро, осколок средневековой «империи незаходящего солнца» короля Филиппа.
— Взгляните, Ян, какой знакомый купол! Мне кажется, я его уже где-то видела, — сказала Татьяна, протягивая бинокль.
— Ну это уже век нынешний, — сказал Томп, посмотрев в указанную сторону. — Точная копия американского Капитолия. Янки построили ее на чужой земле, чтобы чувствовать себя как дома. Теперь это музей Национальной академии наук.
Загромыхала якорная цепь, судно разок-другой дернулось и остановилось, медленно уваливаясь кормой под ветер.
— Тэн тайм! — озорно подмигнув им, крикнул мелькнувший на мостике Рудяков. — Команде снимать штаны и жариться на солнце!
