Даниил Хармс - Избранное
Мне не слышно больше слов о какой-то бешемели.
Вдруг опять, как средь лесов,
ветры в окна зашумели.
И вагоны, заскрипев,
понеслись. Потух огонь.
Мчится поезд, будто лев,
убегает от погонь.
18 февраля 1936 года.
Дорогая Лиза,
поздравляю Кирилла с днем его рождения, а также поздравляю его родителей, успешно выполняющих предписанный им натурой план воспитания человеческого отпрыска, до двухлетнего возраста не умеющего ходить, и затем со временем начинающего крушить всё вокруг, и, наконец, в достижении младшего дошкольного возраста,
избивающего по голове украденным из отцовского письменного стола вольтметром свою любящую мать, не успевшую отвернуться от весьма ловко проведенного нападения своего, не совсем еще дозревшего ре бенка, замышляющего уже в своем недозрелом затылке, ухлопав ро-
дителей, направить всё своё преостроумнейшее внимание на убелен ного сединами дедушку, и, тем самым, доказывающего свое по летам развернувшееся умственное развитие, в честь которого сего года
28 февраля соберутся кое-какие поклонники сего, поистине из ряда вон выходящего явления, и в числе которых, к великому моему при скорбию, не смогу быть я, находясь в данное время в некотором напряжении, восторгаясь на берегах Финского залива присущим мне с детских лет умением, схватив стальное перо и окунув его в чер нильницу, короткими и четкими фразами выражать свою глубокую и подчас даже некоторым образом весьма возвышенную мысль.
28 февраля 1936 года.
* * *
Глядел в окно могучий воздух* погода скверная была тоска и пыль скрипели в ноздрях река хохлатая плыла
Стоял колдун на берегу махая шляпой и зонтом кричал: "смотрите я перебегу и спрячусь ласточкой за дом."
И тотчас же побежал пригибаясь до земли в его глазах сверкал кинжал сверкали в ноздрях три змеи
1927–1928 года
— 131
* * *
Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду.
Старики и старухи падали с крыш. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети мчались за мной и,
не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я несся вперед! Грязные, рахитич ные дети, похожие на грибы-поганки, путались под моими ногами.
Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтающихся на земле стариков и ста-
рух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил на живот худой старухи, которая при этом хрустнула и тихо произнес ла: "Замучили!" Я, не оглядываясь, побежал дальше. Теперь под моими ногами была чистая и ровная мостовая. Редкие фонари осве щали мне путь. Я подбежал к бане. Приветливый банный огонек уже мелькал передо мной, и банный, уютный, но душный, пар уже лез мне в ноздри, уши и рот. Я, не раздеваясь, пробежал сквозь пред банник, потом мимо кранов, шаек и нар, прямо к полке. Горячее белое облако окружило меня. Я слышу слабый, но настойчивый звон.
Я, кажется, лежу.
… И вот тут-то могучий отдых остановил мое сердце.
1 февраля 1939 года.
ИЗ ЦИКЛА ЗАПИСЕЙ "Мы жили в двух комнатах…"*
Мы жили в двух комнатах. Мой приятель занимал комнату помень ше, я же занимал довольно большую комнату, в три окна. Целые дни моего приятеля не было дома, и он возвращался в свою комнату,
только чтобы преночевать. Я же почти все время сидел в своей комнате, и если выходил, то либо на почту, либо купить себе что нибудь к обеду. Вдобавок я заполучил сухой плеврит, и это еще больше удерживало меня на месте.
Я люблю быть один. Но вот прошел месяц, и мне мое одиночест во надоело. Книга не развлекала меня, а садясь за стол, я часто просиживал подолгу, не написав ни строчки. Я опять бросался за книгу, а бумага оставалась чистой. Да еще это болезненное состо яние. Одним словом, я начал скучать.
Город, в котором я жил в это время, мне совершенно не нравил ся. Он стоял на горе, и всюду открывались открыточные виды. Эти виды мне так опротивели, что я даже рад был сидеть дома. Да, соб ственно говоря, кроме почты, рынка и магазина, мне и ходить-то было некуда.
Итак, я сидел дома, как затворник.
Были дни, когда я ничего не ел. Тогда я старался создать себе радостное настроение. Я ложился на кровать и начинал улыбаться.
Я улыбался до двадцати минут зараз, но потом улыбка переходила в зевоту. Это было очень неприятно. Я приоткрывал рот настолько,
чтобы только улыбнуться, а он открывался шире, и я зевал. Я на чинал мечтать.
Я видел перед собой глиняный кувшин с молоком и куски свежего хлеба. А сам я сижу за столом и быстро пишу. На столе, на стуль ях и на кровати лежат листы исписанной бумаги. А я пишу дальше,
подмигиваю и улыбаюсь своим мыслям. И как приятно, что рядом хлеб и молоко и ореховая шкатулка с табаком!
Я открываю окно и смотрю в сад. У самого дома росли желтые и лиловые цветы. Дальше рос табак и стоял большой военный каштан.
А там начинался фруктовый сад. Было очень тихо, и только под го рой пели поезда.
Сегодня я ничего не мог делать. Я ходил по комнате, потом са дился за стол, но вскоре вставал и пересаживался на кресло качалку. Я брал книгу, но тотчас же отбрасывал ее и принимался опять ходить по комнате.
Мне вдруг казалось, что я забыл что-то, какой-то случай или важное слово.
Я мучительно вспоминаю это слово, и мне даже начинало казать ся, что это слово начиналось на букву М. Ах, нет!
Совсем не на М а на Р.
Разум? Радость? Рама? Ремень? Или: Мысль? Мука? Материал?
Нет, конечно на букву Р, если это только слово!
Я варил себе кофе и пер слова на букву Р. О, сколько слов со чинил я на эту букву! Может быть, среди них было и то, но я не узнал его, я принял его за такое же, как и все другие. А может быть, того слова и не было.
Конец 1932 года или начало 1933 года.
— 128
* * *
Все люди любят деньги: и гладят их, и целуют, и к сердцу при жимают, и заворачивают их в красивые тряпочки, и нянчат их, как куклу. А некоторые заключают дензнак в рамку, вешают его на стену и поклоняются ему, как иконе. Некоторые кормят свои деньги: от крывают им рты и суют туда самые жирные куски своей пищи. В жару несут деньги в холодный погреб, а в лютые морозы, бросают деньги в печку в огонь. Некоторые просто разговаривают со своими день гами, или читают им вслух интересные книги, или поют им приятные песни. Я же не отдаю деньгам особого внимания и просто ношу их в кошельке или бумажнике, и, по мере надобности, трачу их. Шибейя!
Январь 1940 года.
* * *
Однажды Марина сказала мне*, что к ней в кровать приходил Ша рик. Кто такой этот Шарик, или что это такое, мне это выяснить не удалось.
………………
Несколько дней спустя этот Шарик приходил опять. Потом он стал приходить довольно часто, примерно раз в три дня.
………………
Меня не было дома. Когда я пришел домой, Марина сказала мне,
что звонил по телефону Синдерюшкин и спрашивал меня.
Я, видите ли, был нужен какому-то Синдерюшкину!
………………
Марина купила яблок. Мы съели после обеда несколько штук и,
кажется, два яблока оставили на вечер. Но когда вечером я захо тел получить свое яблоко, то яблока не оказалось. Марина сказа ла, что приходил Миша-официант и унес яблоки для салата. Сердце вины яблок ему были не нужны, и он вычистил яблоки в нашей же комнате, а сердцевины выбросил в корзинку для ненужной бумаги.
………………
Я выяснил, что Шарик, Синдерюшкин и Миша живут, обыкновенно,
у нас в печке. Мне это мало понятно, — как они там устроились.
………………
Я расспрашивал Марину о Шарике, Синдерюшкине и Мише. Марина увиливала от прямых ответов. Когда я высказывал свои опасения,
что компания эта, может быть, не совсем добропорядочная, Марина уверила меня, что это, во всяком случае, "Золотые сердца". Боль ше я ничего не мог добиться от Марины.
………………
Со временем я узнал, что "Золотые сердца" получили неодина ковое образование. Вернее, Шарик получил среднее образование, а
Синдерюшкин и Миша не получили никакого. У Шарика есть даже свои ученые труды. И поэтому он несколько свысока относится к осталь ным "Золотым сердцам".
Меня очень интересовало, какие это у Шарика ученые труды. Но это так и осталось неизвестным. Марина говорит, что он родился с пером в руках, но больше никаких подробностей об его ученой дея тельности не сообщает. Я стал допытываться и, наконец, узнал,
что он больше по сапожной части. Но имеет ли это отношение к ученой деятельности, мне узнать не удалось.
………………
Однажды я узнал, что у "Золотых сердец" была вечеринка. Они сложились и купили маринованного угря. А Миша даже принес баноч ку с водкой. Вообще, Миша — любитель выпить.
………………
