Александр Серафимович - Собрание сочинений в четырех томах. Том 2
Как я уже сказал, чтобы заманить мужика к тому или другому амбарщику, употребляются самые разнообразные и нечистые средства, вплоть до опаивания водкой. Но это только цветочки, ягодки же мужик раскусит тогда, когда попадет, наконец, в лапы амбарщика и у него начинают принимать хлеб. Начинается истинная вакханалия обмана, плутней, самых наглых, самых бессовестных, при виде которых только руками разведешь.
Об этом — до следующего раза.
ОБЪЕГОРИВАЮТ МУЖИКА
Я рассказал уже, как наши амбарщики во время большого привоза из деревень хлеба, конкурируя между собою, ловят мужика с хлебом за городом. Теперь расскажу о том, как этот хлеб принимают у мужика.
Представьте себе большой двор, весь заставленный повозками, нагруженными хлебом. У амбаров стоят громадные весы. Шум, крик, гам. Возле весов толпятся приемщики, мужики. В воздухе то и дело мелькают пятипудовые мешки, которые торопливо сбрасывают на весовые доски. Не успеют качнуться весы, не успеет прийти в равновесие стрелка, как их сию же минуту подхватывают и туда летят уже новые мешки. Зевать не приходится, работа кипит, приемка идет с лихорадочной быстротой, кругом ждут мужики своей очереди, каждому хочется поскорее сдать и, не теряя времени, ехать домой. Амбарщику этого только и надо, — в мутной воде, как известно, рыбу лучше ловить, и кулаки нарочно производят кругом как можно больше сутолоки, шума и суеты.
— Эй, живо! Что рот-то разинул? Не один ты тут...
Мужичок торопливо стаскивает мешки. Он знает, что тут зевать нельзя, что надо смотреть в оба. Перед взвешиванием он проверил весы. Все оказалось в порядке. На одной из весовых досок лежат так называемые «вывески»; это — кусочки железа, свинца или еще чего-нибудь для уравновешивания досок, так как от времени они изнашиваются неравномерно. Мужичок и эти «вывески» осмотрел. Начинается приемка его хлеба. Треноги (жерди), на которых подвешены весы, умышленно делаются огромными, и мужику, когда на весы бросают мешки, приходится изо всех сил задирать голову вверх, чтобы наблюдать за стрелкой, которая находится страшно высоко. Этого-то только и нужно. Кулаки, которые тут толкутся, пока мужик дерет голову вверх, незаметно подменяют «вывески» другими, которые были до этого у них в рукаве, и мужик удивляется и никак не придумает, отчего это у него так мало хлеба теперь выходит, а амбарщик с наслаждением потирает руки: таким путем в течение дня к нему перейдет не один десяток пудов дарового хлеба.
Но иной раз мужик, чтоб наблюдать за тем, что делается тут внизу, проверяет вес не по стрелке, а по весовым доскам; при равновесии весовые доски в нормальных весах должны находиться на одном уровне.
Но и это амбарщиком принимается во внимание, и он проделывает следующее: веревки, на которых висит доска для хлеба, делаются несколько короче (в нормальных весах веревки обеих чашек должны быть одинаковыми); поэтому, чтоб весовые доски пришли в один уровень, необходимо хлеба сыпать больше, чем следует по весу гирь; и опять хлеб, приобретенный нечистыми путями, течет в амбары хозяина. Часто амбарщик, вместо того чтобы положить на весы три-четыре гири по четыре, по пяти пудов, кладет целую кучу мелких, по нескольку фунтов гирь: за шумом, гамом и сутолокой легче обсчитать мужика, который не так ловок и пока соберется просчитать все гири, его десять раз обойдут.
Иногда прибегают к такому маневру.
— Эй, парень, — говорят мужику, — гирь-то у нас не хватает; положика-ка замест гирь мешок, а опосля мы его свесим.
Гири у амбарщика, конечно, есть, и в достаточном количестве, но он часть их нарочно припрятал. Мужик снимает с воза мешок с хлебом и кладет на чашку с гирями. Начинают взвешивать хлеб, считая пока только вес гирь. Затем кончают взвешивание, берут мешок, взвешивают его и прикладывают к общему весу. За торопливой сутолокой, за спешкой, с которой ведется все дело, и в приятном ожидании, что ему сейчас же по окончании поднесут выпить, мужик не соображает, что к общему-то весу надо прибавить вес мешка, заменявшего гири, не один раз, а кроме того, еще столько раз, сколько произведено взвешиваний. Надо заметить, что во время приемки кулаки производят возможно больше гама, шума и суеты и всячески заговаривают мужику зубы, что облегчает все проделки. Не стану передавать другие способы объегоривания мужика, более грубые, примитивные и уловимые, а потому и подвергающие амбарщика большому риску попасть под уголовное преследование (неверные гири, отогнутые стрелки весов, оттянутое плечо коромысла и прочее).
Читатель, быть может, спросит: чем же объясняется самая возможность такого беззастенчивого характера хлебной торговли? На это один ответ, крайняя некультурность и безграмотность мужика. Ярким доказательством этого служат немцы-колонисты. Это — поголовно грамотный и культурный народ, и с ними амбарщики уже не позволяют себе проделывать то, что проделывают они с нашим мужиком.
В следующий раз я укажу, какие меры принимают администрация, земство и город для урегулирования и упорядочения хлебной торговли и к каким они приводят результатам.
II
[В ПЯТИ ВЕРСТАХ ОТ МАРИУПОЛЯ]
В пяти верстах от Мариуполя выстроен огромный металлургический завод. Он вырос поразительно быстро. Еще в прошлое лето там была голая степь; теперь же дымятся высокие трубы и краснеет кирпичными постройками целый городок. Начали строить в сентябре, всю зиму шла лихорадочная работа по возведению зданий, кладка не останавливалась даже и в морозы (прогревали паром), и с февраля завод пущен. Конечно, за такое короткое время невозможно было заказать, получить и установить машины, но основатели завода не остановились перед этим. Они закупили в Америке старую, уже работавшую фабрику и целиком перевезли ее в Мариуполь со всеми машинами и приспособлениями. Это стоило огромных денег, но зато тут оставалось только установить машины (специально для этого сюда приезжали американцы) и пустить в ход.
Из-за чего, однако, такая лихорадочная поспешность?
Да, видите ли, кучка иностранных капиталистов пронюхала, что можно заполучить недурной заказ на поставку труб для нефтепровода от Баку до Черного моря, и вот они сейчас же состряпали Никополь-Мариупольское общество, в Петербурге связи у них большие, заполучили заказ, а так как он срочный, так они духом, чисто по-американски, и соорудили огромный завод. Были тут и другие поводы к образованию общества, но упоминать о них по некоторым обстоятельствам неудобно.
Не буду пока касаться организации и технической стороны дела, хотя мог бы развернуть перед удивленным читателем (и особенно акционерами) любопытную картинку.
Займемся на этот раз другим вопросом: какое значение для края имеет возникновение подобных предприятий? Благородные иностранцы заявляют: «Мы-де вносим культуру в эту варварскую, грубую, невежественную страну; мы вливаем в нее капиталы, организуем предприятия, даем заработок массе; следовательно, высокая цивилизаторская миссия лежит на нас».
Но, господа, как хотите, а я далек от восторгов перед этой великой миссией. Перед нами огромное, чисто стихийное явление, с которым невольно приходится считаться как с фактом. Наш внутренний рынок, огражденный высокими пошлинами, привлекает, как пчел на мед, иностранных капиталистов. Жадной толпой сбегаются они «на ловлю» не чинов, а денег (впрочем, при случае и от чинов не откажутся), употребляя все усилия, чтоб высосать вокруг себя своим капиталом все, что только возможно. Чуждые народу, они идут сюда только нажиться, а не жить. Можете же себе представить, как они относятся ко всему, что их окружает. Для них, что называется, нет ni foi ni loi[3]: второе заменяет уложение о наказаниях, первое — барыш. Не подумайте, что я хочу унизить иностранного капиталиста перед нашим «расейским»; о нет! — я слишком далек от этого. Эти господа все одним миром мазаны. Я только хочу поумерить восторги тех, кто захлебывается культурной миссией иностранцев. Не отрицаю известного оживления в экономической жизни, которое вносит иностранный капитал, но, боже мой, какой дорогой ценой это покупается!
В самом деле, что представляют из себя вот эти инженеры, директора заводов и пр.?
Черствые, сухие, надменные, для которых существует только один бог — деньги, чем отличаются они от нашего кулака? Вам кажется это парадоксом. Но если б вы ближе знали этих людей, вы б видели, что они отличаются от него только специальными знаниями, уменьем произвести расчет деталей машин, сообразить выгоды производства в данном месте и все прочее в таком же роде, да внешним лоском людей, потершихся в больших центрах. Общего развития у них не ищите; сомневаюсь — знакомы ли они даже со своей родной общей литературой (на специальной-то они собаку съели). Этому внутреннему облику наших культуртрегеров соответствуют и внешние его проявления.
