Эльмар Грин - Другой путь. Часть первая
Что могли ему дать сорок три гектара, из которых к тому же добрую треть составляли камни и заболоченный лес? За десять последних лет он довел свое молочное стадо всего лишь до тридцати шести голов, из которых доились только двадцать восемь. Увеличить стадо не позволяли размеры травяных посевов и лугов. Приезжавшие к нему за молоком агенты молочной фирмы из Корппила выражали свое неудовольствие по поводу того, что приходится делать из-за трех неполных бидонов такой длинный конец. Но что он мог изменить? Даже свиное производство ему не удалось развернуть, как бы ему хотелось, потому что не хватало земли для посевах картофеля. Каждый год он мог продать не более двенадцати туш, а хотел бы поставлять их на столичный рынок сотнями. Господин Линдблум успел за это время не только пустить в ход свою текстильную фабрику, но и наладить работу приобретенной за бесценок лесопилки. А он все еще топтался на прежней точке. Пора было и ему обзаводиться лесным хозяйством.
В поисках нового работника он съездил в Туммалахти. Едва ли он, конечно, рассчитывал нанять самого Илмари, но с моих слов он знал, что близко к Туммалахти прилегают русские земли. И это было главной причиной его поездки туда. Внимательно следя за деятельностью Академического Карельского общества, от которого во многом зависело распределение завоеванных земель, он понимал, что зевать ни в коем случае не следовало, если он не желал, чтобы вместо него опять преуспел кто-нибудь другой, вроде Линдблума.
Но, кроме знакомства с русскими землями, была у него еще какая-то цель, касающаяся Юсси. Недаром он так внимательно повел вслед ему своими глазными щелями в день нашего с Айли новоселья и недаром одобрительно покивал головой, когда я сказал ему, что брат Айли учится на офицерских курсах. Его дочь Хелли уже вошла в тот возраст, когда родители начинают подумывать о зяте. Правда, красоты особенной в ней не было, скорее даже наоборот, но зато было хозяйство, о каком иному жениху даже не мечталось. Вот и нужно было выяснить, мечталось или не мечталось о таком хозяйстве молодому Мурто.
В первую поездку Арви ничего не удалось выяснить, и даже встречен он был так неприветливо, что другой на его месте сразу повернул бы назад оглобли. Но он был не из таких. Делая вид, что ничего страшного в прошлом не случилось, он снял со стола правую руку Илмари и встряхнул ее. То же самое он сделал с правой рукой Каарины, после чего сказал:
— Так, так. Вот и встретились опять старые друзья. Живы-здоровы? Очень рад. Неплохо устроились. Неплохо. Молодцы. Но торпа есть торпа. Да. Торпа есть торпа. А сын ваш родился для более счастливой доли. Это я вам с полной уверенностью говорю. Такой славный парень. Я видел его. И дочь тоже красавица. Им жить и цвести.
Неизвестно, случайно или не случайно вырвались из его растянутого как бы в улыбке тонкогубого рта похвала их детям, но какое родительское сердце не смягчится от подобной похвалы? Нет, он не был выкинут с их двора вместе со своим мотоциклом. И его мотоцикл после этого еще не один раз нарушал своим треском тишину их торпы, возвращая его с прогулок по ближайшим русским землям, с такой легкостью приложенным к Финляндии в первое же лето войны.
И на следующее лето он опять появился в тех местах. Что-то, должно быть, не на шутку было ему обещано в министерстве земледелия, если он проявлял к ним такой горячий интерес. И на заполучение зятя из Туммалахти он тоже, как видно, не терял надежды. К тому времени он уже достал себе подходящего по возрасту работника и нанял вторую работницу в помощь первой. Возложив после этого хозяйство на жену, он уехал в Саммалвуори, где примкнул к местному отряду ветеранов «Суоелускунта», несших службу по охране дорог и мостов в той части захваченной русской земли к востоку от Туммалахти, которая так успела ему приглянуться. Там он проводил свое время, бродя по разным направлениям, изучая и прикидывая на глаз богатства завоеванной земли. И там он выражал свое недовольство войсками, которые уже год сидели на берегах Раяноки и Сюварийоки, не собираясь двигаться дальше, в то время как немцы на юге России уже подбирались к Волге и Кавказу. Даже русская Карелия не была еще полностью освобождена от большевиков. А это мешало приняться за распределение ее богатств среди новых законных владельцев.
Свои жалобы он изливал также старому Мурто. Кому еще мог он там их изливать? Но тот молчал в ответ, а если и нарушал иногда свое молчание, то такими словами, в которых для Арви было очень мало утешительного, ибо они содержали в себе один и тот же совет. Он говорил:
— Едва ли вам придется делить эту землю. Самое умное, что вы могли бы сделать с их землей, — это уйти с нее. И чем скорее, тем лучше. Не таким способом надо было нам решать наши вопросы с Россией. Для этого есть более верный путь.
Но Арви не соглашался с ним и твердил свое:
— Знаем мы этот более верный путь. Слыхали от коммунистов и разных других врагов Суоми. Только такие младенцы, как ты, могут в него поверить. А мы не младенцы. Мы не прячемся от жизни в лесу и видим, кто нам враг и кто друг. Сама история доказала, что не может быть никакой дружбы между рюссей и финном, и только слепой не видит этого. Слишком по-разному отнеслась к нам судьба, чтобы вызвать между нами дружбу. Нас она посадила на мхи и камни, чтобы скудные блага жизни доставались нам тяжким потом и кровью. А их посадила на самые богатые земли в мире. Какая тут может быть к черту дружба при такой несправедливости? Мы бьемся, как черти, в своих лесах и болотах, обсасывая каждую кочку, каждый корень дерева. А они? Они даже работать еще как следует не выучились. Они привыкли к тому, что их черноземные степи, которым нет конца и края, родят им целые горы белого хлеба и сала, почти не беря от них труда. Их тайга стоит нетронутой на многие тысячи километров. Их моря и озера переполнены рыбой. Они богаче всех на свете и даже не замечают этого. Они избалованы своим богатством и не умеют им пользоваться. Значит, взять все это от них надо и передать более умелому хозяину. Это и будет самый верный путь.
Такие речи закатывал Арви Сайтури, посещая старого, терпеливого Илмари Мурто. Когда дело касалось русских земель, он мог очень много и горячо говорить. И когда он такое говорил, его мало интересовали ответы Илмари. Во время таких речей он прислушивался только к своим мыслям и не признавал чужих. Что мог ему ответить Илмари? Он мог только проворчать своим низким, гудящим голосом, подпирая голову ладонями:
— Да, действительно, какие они дураки, что не позвали до сих пор тебя показать им, как пользоваться этими богатствами.
Но что для Арви Сайтури значили такие ответы? Он пропускал их мимо ушей и продолжал твердить свое:
— Их земля плодит им без счета больших и сильных людей, которые привыкли думать, что это так и должно быть, что самим богом положено быть русскому большим, богатым и сильным…
— И добрым! — такое добавление делал к его словам старый Илмари, твердо помнивший о некоторых главных качествах русского человека. — Великодушным и добрым.
Но упрямого Арви не так-то легко было сбить с толку подобными добавлениями. Он продолжал свое:
— Доброта рюссей — тоже порождение их богатства и силы. Кто верит в свою непобедимость, тот поневоле добр. А я плюю на их доброту, которая вовсе не их доброта. Она исходит от величины и силы их земли, а не от них самих. Судьба поступила слишком несправедливо. Она совершила ошибку, наградив богатыми землями и мягким климатом не тех, кто сумел бы это оценить. Но ничего. Мы исправим ее ошибку.
Илмари кивал своей тяжелой головой, положенной на ладони, и гудел как бы про себя:
— Да, вы исправите. Исправьте сначала свою ошибку.
— Какую свою ошибку?
— Ту, что совершили, вторгаясь на их землю. Но ее исправить можно только одним способом — уйти.
— Этого от нас не жди. Пришла пора устранить историческую несправедливость и объединить под общим знаменем разрозненные финские племена.
— Не потому ли ты так поторопился сделать заявку на двести гектаров русского леса?
— Да, это верно. Не для прогулки мы вторглись туда и не для благотворительности. А ты думал что? Смешно было бы оставаться в стороне и смотреть, как Гитлер один пожирает у нас под боком этот огромный жирный кусок, на который и мы имеем право. И незачем теперь оправдываться всякими там угрозами большевизма, когда дело сделано и Россия вот-вот будет раздавлена. Крики о большевизме — это пропаганда для дураков, и не в них дело. А дело в том, что рядом лежит большой, жирный пирог. И вот кто-то другой, придя издали, начинает резать на куски этот пирог и класть их в рот. Класть в свой рот — не наш. Как можно остаться спокойным, видя это и находясь рядом с тем же пирогом? Как не попытаться урвать свою долю от этого пирога?
— Да, да. Вот именно, как не урвать?
