Михаил Демиденко - Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй
— По-моему, главное не речи — дело.
— Ты, товарищ Веня, — улыбнулся снисходительно Ян, — плохо знаешь наши условия, особенности нашего развития. Хорошая речь на торжестве имеет огромное воспитательное значение. Она мобилизует массы. И мне самому очень хочется выступить с трибуны. Тебе трудно это понять.
— Может быть… Но, по-моему, самое главное — все же дела. Дела-то у нас с вами трудные… Вот возьмите службу пожарной безопасности. Иду я мимо бензохранилища, вижу, стоит часовой и курит. Разве можно? Авиационный бензин, если он воспламенится, поздно тушить. Море огня польется по земле… Поселок, дома, люди совсем рядом…
— Не волнуйся, — говорит Ян Хань с улыбкой. — Не волнуйся. У нас столько побед, что и противопожарную безопасность мы как-нибудь осилим. Нам это не страшно… Что такое бензин? Это всего-навсего жидкость. И если он загорится, если даже и сгорит несколько домов, от этого революция не пострадает. Это все субъективизм, как сказал председатель Мао, это равносильно тому, что запрягать лошадь позади телеги. Главное то, что теперь мы не боимся «бумажных тигров».
Он достал блокнот, что-то записал в него и ушел готовиться к празднику.
Ну а я продолжал учить его подчиненных, как практически добавлять этилку, чтоб получить нужное октановое число.
11
Как я и предполагал, подвели свиньи. На полосу выскочило целое стадо и побежало, хрюкая, впереди взлетающего ЛИ-2. Пилоты притормозили, самолет вынесло на весенний грунт, левое шасси зачавкало…
И произошла авария. Спасибо, что скорость успели затушить. Отделались счастливо: сломанными шасси, смятой плоскостью, одной поврежденной рукой, двумя десятками синяков и царапин.
К месту аварии понеслись машины — стартовая, пожарная, санитарная, два автобуса. Я ремонтировал насос с товарищем Сюй Бо, когда произошло все это. С Сюй Во мы дружили. Он звал меня Вэй. Я его Боря. Хороший парень. Он всегда улыбался.
Мы вскочили в «додж» и тоже помчались в конец полосы. Когда мы подъехали к месту аварии, из самолета по приставной лестнице спускались бледные пассажиры. Они молчали. Около санитарной машины стоял один из пассажиров — человек лет сорока. На нем был светлый европейский костюм, не стандартный ХБ, в котором ходит почти весь Китай, — костюм, явно сшитый у портного, очки в золотой оправе, во рту сверкала полоса золотых зубов. Он привычно накладывал тампоны из марли на царапины пострадавших, приклеивал пластырь.
Тут подкатил «козлик» нашей Маши. Маша работала синоптиком, запускала шарики в небо, измеряла осадки и списывала температуру с термометра. Наша Маша была рыжая, веснушки дрожали на ее лице.
Она присела, заглянула под самолет и пробасила:
— Вот это да!
— Здравствуй, подруга, — спрыгнул с самолета Жорка Карапетян, самый красивый парень на трассе.
— Маня, привет! — попытался для смеха обнять Машу дядя Федя, радист.
— Без шалостей! — оттолкнула его Маша.
Пассажиры рассаживались в автобусы. Пассажир-врач в очках с золотой оправой сказал, что он хочет пойти пешком.
— Давайте провожу, — предложил я.
— Буду очень обязан, — ответил человек в очках. — Откуда вы знаете китайский язык? Вы что, родились в Маньчжурии? — И он еще что-то добавил по-английски.
— Говорите, пожалуйста, на своем родном языке, английский не знаю, — сказал я. — Вы откуда?
— Из Америки. Жил и учился в Сан-Франциско. Ну, пойдемте, или у вас еще есть дела? Я могу подождать.
— Нет, нет… Боря, — сказал я Сюй Бо, — поезжай на склад.
И мы с американским китайцем пошли пешком. Он предложил сигарету «Честерфильд», я ему «Северную пальмиру».
— Меня зовут мистер Сюн Пэн-и, — отрекомендовался он. — Мистер Сюн… Впрочем, можете называть и товарищ Сюн. У вас ведь тоже принято при обращении говорить «товарищ»?
Когда он сказал эти слова, мне вдруг стало скучно. Я обернулся, но Сюй Боря уже уехал, других машин тоже не было, около самолета возился бортмеханик.
— Скажите, в чем причина несчастного случая? — поинтересовался товарищ-мистер Сюн, разглядывая меня. — Так неожиданно… Я не думаю, чтоб виной тому были русские летчики.
— Правильно думаете, — ответил я. Зря я пошел с ним. Если китаец просит, чтоб его называли мистером, то товарищем он тебе никогда не будет. Это уж проверено с точностью до микрона.
— Кто же виноват?
— Свиньи.
— Простите… какие свиньи?
— Черно-бурые… Вон, посмотрите, выглядывают из-за забора. Нашкодили и прячутся. Очень умные животные. Все понимают, как собаки, — объяснил я.
— Нужно их перестрелять, — сказал спокойно мистер Сюн.
— Стрелять жалко, — ответил я. — Жалко. Свинья — целое состояние для бедной семьи. У вас ведь сейчас не густо с кормежкой… Надо забор отремонтировать. Вот тогда из-за свиней не будут калечиться самолеты и люди.
— А самолет вам жалко? — спрашивает.
— Еще бы! Я когда вижу подобное, плакать хочется. Ужасно халатное отношение к технике. Нельзя так.
— Ну… это поправимо, — усмехнулся он. — В России самолетов много! Сломается один — пришлете другой…
— Да? Вы что же, считаете, что Советский Союз — бездонная бочка? Что там, сколько ни бери, сколько ни ломай, сколько на помойку ни выбрасывай, конца и края не будет? У нас государство рабочих и крестьян, а не миллионеров. Каждый винтик на заводах вот такими руками сделан. — Я показал свои руки в тавоте. — И если делимся, то кровным, по-братски, как куском хлеба.
Весь остальной путь мы прошли молча. Но я знал, что Сюн задаст еще один вопрос, обязательно должен был задать, и он задал:
— И вы верите, что Китай может перегнать такие развитые страны, как Англия, Франция? Что в Китае будет социализм?
— Обязательно! Как учил Ленин.
Мистер Сюн ухмыльнулся и посмотрел на меня с сожалением.
— Вы говорите таким тоном, будто собираетесь драться, — усмехнулся он.
Я ничего не ответил, и он начал поучать. Говорил негромко, на его холеном лице сияла умиротворенность.
— Я изучал историю революции в России. Пришлось. У нашего дома были кой-какие дела в Приморье. Я понимаю, в России был закаленный рабочий класс, который возглавляла партия большевиков, а вот мой брат — капиталист. Да, да, не смотрите на меня с удивлением. Он капиталист, и сейчас у него завод по ремонту машин в Кантоне. Он жив и здоров, получает пять процентов от первоначального капитала. Хватает, даже меня выписал из Сан-Франциско.
Я оторопел.
— Зачем теперь Китаю капиталисты? — сказал я. — Когда к тому же мы помогаем?
— Это вопрос политический, а не экономический. Китай— величайшая страна, — философствовал мистер Сюн. — И это величие будет расти, ломая сложившиеся границы. А знаете, сколько китайцев проживает в других странах? И наиболее влиятельная их часть — капиталисты. Их нельзя отпугивать. Они еще пригодятся…
— Между прочим, мой брат доволен, — продолжал он дундеть над моим ухом. — Раньше были забастовки, волнения, теперь их нет и не может быть. Теперь ему спокойнее. Дело процветает.
— Все равно вас ждет участь Цзян Цзя-ши (Чан Кай-ши)! — выпалил я, чувствуя, что своей горячностью лишь радую мистера Сюна.
— Мой молодой друг, — вздохнул товарищ-мистер Сюн и закурил новую сигарету. Он как бы чувствовал себя хозяином положения и старался быть снисходительно вежливым. — Неужели вы не слышали, что правительство Красного Китая заявило, что если Цзян (Чан Кай-ши) вернется на континент, ему предстоит пост не какого-то министра, а заместителя главы правительства? Не слышали?
Мы дошли до гостиницы.
— Прощайте, — сказал он, — мой молодой друг.
— Будьте здоровы…
12
Лично мне не довелось знаться с вундеркиндами. Как-то не повезло. Все мои знакомые были обыкновенными людьми, которым приходилось грызть гранит науки. Конечно, где-нибудь живет гений — бегло ознакомится с таблицей умножения и сразу садится за решение задач с тремя неизвестными. Но сам я был из породы грызунов, мне наука всегда давалась великим трудом…
Поэтому я отлично понимал моего подсоветного Ян Ханя. У него не было навыков в учебе. Эту штуку приобретают с детства, когда идут в школу. Ян в школу не ходил. Семья у них была одиннадцать ртов. Перебивались тем, что торговали мелкими железными вещами или, попросту говоря, железным ломом. Ян мог с закрытыми глазами на ощупь определить степень ржавчины гвоздей, чтоб рассортировать их в зависимости от цены за один фунт.
Но таких знаний явно не хватало для управления сложным аэродромным хозяйством. На аэродром прибывало новейшее оборудование — локаторы, приводные станции, автоматы, приборы…
Хорошо, что Ян Хань научился читать и писать. Он окончил три года назад курсы по ликвидации неграмотности ускоренным методом. Правда, читать такие газеты, как «Жень-минь жибао», ему было трудновато: эта газета рассчитана на более подготовленного читателя.
