Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст
— Да, я… А почему вас это интересует? — напыжился Игорь, высокомерно оглядывая Сашин дешевый костюм.
— А как же. Интересно взглянуть на такой персонаж.
Славик предусмотрительно дернул Сашу за рукав, но тот сделал вид, что не заметил.
— Ну и что же, по-вашему, не устраивает вас в местах столь отдаленных? Например, в Ковыльной, куда мы все собираемся уезжать? — невинным голосом спросил Саша.
— Именно и не устраивает, что они столь отдаленные, — плоско скаламбурил Игорь.
— Все ясно как дважды два, — осклабился Саша. — Логика папенькиных сынков…
Славик опять потянул Сашу за рукав, но тот вцепился в Игоря как репей.
— Позвольте! — хлопнул он себя ладонью по лбу. — Как фамилия ваша? Аржанов? Так я и знал! — изогнулся он. — Слыхал, слыхал… Это, кажется, вы более трех лет пишете кандидатскую диссертацию?
Игорь приосанился, ответил с достоинством:
— Да, я работаю над диссертацией «Водоканализация в эпоху Римской империи».
— Ого, ничего себе… Очень современная тема… Ну и как работа — подвигается?..
— Мне едва дали отсрочку еще на год. Скоро закончу.
Саша обернулся к Максиму:
— Ты слыхал? Товарищ работает над диссертацией до седой бороды… Силен парень, а?
Саша захохотал, Славик тоже едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Я не понимаю, — поджал губы Игорь. — Это не тема для шуток.
Словесная дуэль, к счастью, была прервана: в дверях столовой появилась Валентина Марковна и торжественно пригласила гостей к столу.
31Прошло не менее часа. Отзвучали тосты за успешное окончание института, за преподавателей, за самостоятельную жизнь, за родителей, за дальние счастливые дороги. Особенно кудрявым красноречием отличались Бутузов и Черемшанов.
Веселье нарастало. Даже Серж Костромин, важно оттопыривая губы, провозгласил тост «за отважных молодых специалистов, подобно древним землепроходцам прокладывающих дороги в неизведанные земные просторы и соединяющих непокорные реки».
Сидел молча и цедил сквозь зубы слабенькое сухое вино Игорь Аржанов. Раздосадованный Сашиным острословием, никем не замечаемый и надутый, как индюк, он чувствовал себя здесь совсем лишним и только из упрямства не уходил, высокомерно поглядывая на всех. Неугомонный Саша и Славик не оставляли его в покое и за столом — то и дело метали в него ядовитые стрелы насмешек.
Максим все время был занят Лидией — они сидели рядом, как жених и невеста, и все старались отметить это в своих тостах.
Лидия развеселилась, ее и Галин смех, не затихая, звенел за столом. Иван Бутузов и Саша Черемшанов, тоже приведшие своих институтских подруг, отдали их на попечение Гали и Лидии. Девушки — сероглазая пухленькая Вероника Стебелькова, подруга Бутузова, выпускница того же факультета, что и Галя, и прямая, угловатая и некрасивая, но с удивительно глубокими черными глазами, Тося Иноверцева, весьма строгая девушка, к которой Саша давно был неравнодушен, — сидели на другой половине стола, занятые своими девичьими секретами.
Они, казалось, нисколько не обижались на своих кавалеров за невнимание. Их отношения еще не сложились в любовные: они, как было принято говорить в студенческой среде, только дружили, а дружба могла и не перерасти в любовь, а остаться дружбой надолго, может быть, на всю жизнь.
Бывают минуты среди самого бурного веселья, когда все вдруг ненадолго притихнут — то ли задумаются и загрустят, то ли пожалеют о чем-то. Такая минута наступила за столом — среди пирующих. Как будто все разом подумали, что сидят вместе в последний раз и, может быть, никогда не соберутся вновь. Саша Черемшанов перестал дурачиться и посерьезнел. Притихли Славик и Ваня Бутузов, примолкли девушки…
Миша Бесхлебнов сидел перед ними как живое напоминание о том, что всем предстояло пережить, удачно или менее удачно — все равно. Его орден напоминал об уже свершенном им большом подвиге.
— Товарищи! Давайте — споем, — предложил Черемшанов и, вставая, поднял длинную-костлявую руку.
Его поддержали.
— А что? — спросил Славик.
— «Шумел камыш, деревья гнулись…», — диссонансом ворвался в общее приподнятое настроение насмешливый, точно липкий голос Игоря. — Тоже нашли удовольствие — горланить песни. У меня есть предложение идти танцевать.
— Мы против такого предложения, — заявил Бутузов.
— Петь, петь! — закричали девушки и захлопали в ладоши.
Никто не заметил, как Максим встал, кинул яростный взгляд в сторону Игоря.
— Почему, собственно, «Шумел камыш…»? По какому праву вы еще насмехаетесь? Если вам не нравится петь, можете уйти… — среди общей тишины раздался его голос.
Игорь заморгал красными веками, надул щеки, не зная, как отразить удар.
— Собственно… Я, конечно, могу уйти… Я не возражаю, — забормотал он.
— Макс., перестань! Как не стыдно! Ведь Игорь — твой гость, — всплеснув руками, ужаснулась Галя.
— Ты что? Совсем опьянел или одурел? — шепнул Максиму на ухо Славик.
— Так мне уйти? — спросил Игорь, вставая. В лице его было что-то растерянное, глупое…
— Да! — отчеканил Максим.
Лидия смотрела на него изумленно. Бесхлебнов одобрительно улыбался с другого конца стола.
— Ну что ж… Я уйду, — сказал Игорь и покачнулся — от шампанского его разморило. — Серж, идем, — потянул он за руку Костромина.
Все молчали.
— Ты тоже хочешь танцевать? — насмешливо спросил Максим у Сержа.
— Нет. Я тоже, пожалуй, уйду, — ответил Костромин. — Должен тебе сказать, Максим: хозяин обязан быть вежливым со всеми, как бы ни неприятен был ему какой-нибудь гость. До свиданья, товарищи, — любезно откланялся Костромин и зашагал к двери.
— Дипломат, — громко пустил ему вслед Максим.
— Что такое? Что случилось? — послышался испуганный голос Валентины Марковны.
Она стояла у двери, держа в руках блюдо с тортом, загораживая дорогу Костромину и Аржанову.
— Куда вы, Сержик, Игорек? Почему так рано уходите?
— Спросите у своего благовоспитанного сыночка, — с возмущением бросил Серж. — Прощайте…
И оба солидных гостя удалились. Было слышно, как в прихожей Костромин успокаивал Игоря.
— В чем дело, Макс? Что ты тут натворил? — спросила Валентина Марковна, подходя к столу.
— Ничего особенного, мама. Я уже тебе говорил: гостями ведаю я, — улыбнулся Максим.
Губы Валентины Марковны дергались. Ничего больше не сказав, она вышла. Галя и Вероника набросились на Максима:
— Все-таки ты не прав, Макс. Так унизить людей. Это похоже на сведение личных счетов.
— Ты права, Галя, у меня с Аржановым личные счеты, — холодно ответил Максим.
Лидия все так же пытливо, но без осуждения смотрела на него.
— Бесстыдник, разошелся… Тоже мне, командир, с отца берет пример, — убирая грязные тарелки, ворчала Перфильевна. — А мать сидит теперь на кухне и заливается слезами.
Все, за исключением Лидии, Саши и Бесхлебнова, стали журить Максима.
— Дорогие друзья, — вмешался Черемшанов. — Собственно, о чем вы жалеете? Ведь они, эти два пижона, среди нас были совсем лишние. У них — свой кодекс жизни, у нас — другой. Мы на взлете, они — на мели. И им с нами не по пути.
— Правильно, Саша, — поддержала Черемшанова молчаливая Тося Иноверцева. — Ушли — и ладно. Скатертью дорога.
— Братцы! А правда, без них, индюков этих, стало вроде как просторнее, — послышался уже пьяненький тенорок Бутузова, — Запевай, Сашка!
Черемшанов взглянул на Мишу Бесхлебнова и затянул:
Ой ты, дорога длинная,Здравствуй, земля целинная!
Максим потянул тихонько Лидию за руку. Она вопросительно взглянула на него, но тут же поняла. Он увлек ее в свою комнату, подвел к раскрытому окну. Прохлада ночи струилась с улицы вместе с затихающим шумом, с неизменным запахом бензиновой гари…
С восьмого этажа был хорошо виден широкий новый проспект. Посверкивали окна домов, сияло, вонзив шпиль в темное небо, высотное здание на Смоленской. А правее, на далекой горе, как огромный корабль в океане, проступала из ночной мглы светоносная громада университета. И мелкими, едва заметными казались с высоты красные и белые огоньки бегущих по проспекту автомашин.
— Вот здесь, у этого окна, я стоял в тот вечер, когда ты уехала, и думал о тебе, — сказал Максим.
— Плохо думал, да?
Он притянул ее голову к себе. Они стояли несколько минут молча. Она доверчиво прижималась к нему и не противилась его поцелуям.
— Я не знала, что ты такой… вспыльчивый… — прошептала она. — Как ты сразу обрезал этих двух…
— А ну их, — ответил Максим с досадой. — Это та тинистая заводь, которой я счастливо избежал.
— О чем ты?
— Да все о том же… о попытке матери удержать меня в Москве.
