Гром спит в колоколах - Станислав Васильевич Мелешин
Она сама, конечно, будет работать учительницей.
Вера Павловна прилегла на кушетку, укрылась шалью, согрелась, но не могла уснуть.
Думала о нем, вспоминала встречи и то, как всякий раз, когда он приходил, у нее всегда испуганно екало сердце, словно Андрей Кузьмич пришел не в гости, а проститься навсегда. И всякий раз ей представлялось, что однажды он придет без усов и скажет: вот взял и сбрил, потому что улыбаться мешают, а ей неловко будет спрашивать, что это вдруг на него нашло, и она отметит про себя, что, пожалуй, без усов он стал бы моложе и симпатичней, и корила себя за эти наивные, бабьи выдумки.
Она никак не могла вспомнить, когда же они впервые поцеловались, наверное, в одну из встреч, в которой он поведал ей, что родом он из Казахстана, родился в зеленом селе, в большой юрте рядом с юртой родственников Чокана Валиханова — великого казахского ученого, географа, путешественника и поэта. В Ташкентском университете закончил географический факультет, проходил военную службу и, стесняясь, еще поведал, что награжден двумя медалями: «За отвагу» и «За трудовое отличие».
Тогда, при встрече, так же за окном хлестал ливень, по небу прокатывались громы, вспыхивали молнии, а он расписывал ей казахстанские волшебные степи и слепящие глаз сатанинским пожаром тюльпаны.
Как все это хорошо и красиво получалось: стылой ночью тюльпаны засыпают, прислоняются друг к другу, а утром, когда солнце высушит на их лепестках росу и начнет поливать степь горячим желтым воздухом, в зарослях ковыля, чабреца и вереска дружно, разом вспыхивают и пылают ярко-красные острова тюльпаньего царства. Мимо них по пескам плывут неслышно в знойном мареве табуны лошадей, раздувая ноздри навстречу холодным водам арыка…
Они спешат мимо нефтяных вышек, бесконечных труб газопровода, а перед ними — дороги от Янги-Юля до бывшей Голодной, а теперь благодатной степи.
Да, Андрей Кузьмич по-своему и поэт и художник. А что она еще о нем знает? Был женат. Жена его, тоже топограф, погибла в отрогах Сихотэ-Алиня.
А вот муж Веры Павловны не погиб, а просто умер, он был хорошим, смелым человеком, любившим ее до безумия.
Она слушала Андрея Кузьмича с каким-то безотчетным благоговением. Нет, что ни говори, а усы ему шли… И когда он ей сказал: «Ну, мне пора…» — и поднялся, она решила: «Никуда я тебя не отпущу в такую погоду, а то еще ненароком пришибет громом по дороге», — постелила ему на кушетке, не боясь пересудов соседей, которых она мысленно отослала к черту, пропади они… Но он застеснялся, трудно задышал, будто ему не хватало воздуха, взял ее обе руки в свои руки и накрыл ладонями. Уютные были ладони!
Пояснил, что грозы он не боится, ему не привыкать, и дело тут не в грохоте громов и взрывах молний, а просто по долгу службы ему необходимо находиться в части — утром заступать на дежурство.
Она грустно прошептала: «Ах, Андрей Кузьмич, Андрей Кузьмич…» — и проводила его до крыльца. Они постояли немного, обнялись, и когда он сказал: «До встречи, Вера, до встречи», — она поцеловала его глаза и нашла губы. А потом, отпрянув, засмеялась, словно извинялась: «Это я поцеловала тебя, Андрюша, на всякий случай — от грома и молнии», — и заплакала. Но он не видел ее слез.
Да, это был их первый поцелуй. И вот сегодня Андрей уезжает. Вера Павловна поднялась, из зеркала на нее глянула не она, а какое-то растерянное и счастливое, глупое лицо. Зеркало ее не обманывало. Значит, у бога лимит на любовь еще не израсходован!
Уснули в небе громы, погасли молнии, отшумели ливни, застыла притихшая Урал-река, шепот и шуршание листопада, только-только просыпались на семи степных ветрах завод и город, просыпались люди.
Пора на вокзал. Пора провожать родного человека на край земли, где он будет нести свою службу, ждать и верить, что от проводов до встречи не так уж много пройдет времени.
Неожиданным подарком к утру, к самому рассвету выпал чистый, нежный, первый снег, снежок — и не было печали. Ну, что ж… Пора!
